Хеннинг Манкелль - Мозг Кеннеди
Самый одинокий момент в ее жизни, так она чувствовала. Естественно, ничто нельзя сравнить с шоком, испытанным ею, когда она обнаружила мертвого Хенрика. Но здесь одиночество было другое — тебя словно бросили одну в бесконечном пространстве.
Она вспомнила мысленную игру, которой они иногда забавлялись с Ароном. Что бы ты сделал, если бы оказался последним человеком на земле? Или первым? Но Луиза так не вспомнила ни предложений, ни ответов. Сейчас речь шла уже не об игре.
Подошел старик с собакой. Он регулярно посещал раскопки. Его имени она не помнила, но собаку точно звали Алиса. Он вежливо приподнял кепку и поздоровался. Заговорил по-английски, медленно и обстоятельно, словно ему нравилось практиковаться.
— Я думал, все уехали.
— Я ненадолго. До весны здесь все замрет.
— Последние уехали неделю назад. Но вас, госпожа Кантор, с ними не было.
— Я была в Африке.
— Так далеко. Не страшно?
— Что вы имеете в виду?
— Ну все это... дикое? Ведь это так называется? T’he wilderness?
— Там, пожалуй, как здесь. Мы с легкостью забываем, что люди принадлежат к одной семье и во всех ландшафтах есть нечто схожее. Если мы действительно происходим с африканского континента, значит, у нас у всех была одна праматерь.
— Вполне возможно. — Он с тревогой посмотрел на свою собаку, которая улеглась, положив голову на лапу. — Не переживет она эту зиму.
— Болеет?
— Старая очень. Думаю, ей чуть не тысяча лет. Классическая собака, античный реликт. Каждое утро я наблюдаю, с каким трудом она встает. Теперь я выгуливаю ее, не наоборот, как бывало раньше.
— Надеюсь, она выживет.
— Увидимся весной.
Он снова приподнял кепку и зашагал дальше. Собака на негнущихся ногах поплелась следом. Луиза решила навестить Василиса в его офисе. Пора окончательно подвести итоги. Она осознала, что больше никогда не вернется сюда. Раскопки возглавит кто-нибудь другой.
Ее жизнь поворачивалась в другую сторону, в какую — она не знала.
Она остановилась в городе возле офиса. Увидела в окно Василиса. Он говорил по телефону, что-то записывал, смеялся.
Он забыл меня. Для него меня больше нет. Я была лишь случайным товарищем, с которым можно спать и заглушать боль. Тем же он был и для меня.
Она уехала прежде, чем он ее заметил.
Приехав домой, она долго искала ключи. Мицос, без сомнения, заходил к ней. Из кранов не капало, ненужные лампы выключены. На столе в кухне лежали письма — одно из Шведского института в Афинах, другое — от друзей. Она оставила их нераспечатанными.
На раковине возле маленького холодильника стояла бутылка вина. Луиза откупорила ее, налила себе бокал. Столько, сколько выпила за последние недели, она никогда в жизни себе не позволяла.
Мест для отдыха уже нет. Она находилась в непрестанном внутреннем движении, которое не всегда совпадало с внешним, захлестнувшим ее вихрем.
Выпив вина, она уселась в скрипучее кресло-качалку Леандра. И долго смотрела на свой проигрыватель, так и не решив, что послушать.
Опустошив полбутылки, она подошла к письменному столу, достала бумагу и авторучку и начала медленно писать письмо в университет Уппсалы. Объяснила свою ситуацию и попросила о годичном отпуске за свой счет.
Мои боль и отчаяние таковы, что с моей стороны было бы самонадеянно считать, что я смогу взять на себя ответственность, необходимую для руководства раскопками. В настоящее время я пытаюсь изо всех сил — если они еще остались? — справиться с собой.
Письмо получилось длиннее, чем она рассчитывала. Просьбу об отпуске следовало бы изложить короче. То, что она написала, выглядело как мольба или скорее растерянная исповедь.
Ей хотелось, чтобы они узнали чувства человека, потерявшего единственного ребенка.
В одном из ящиков она нашла конверт и запечатала письмо. Лаяли собаки Мицоса. Луиза села в машину и отправилась в ближайшую таверну, где обычно ела. Хозяин был слепой, неподвижно сидел на стуле и, казалось, медленно превращался в статую. Его невестка готовила, а жена подавала. Никто из них не знал английского, но Луиза привычно прошла в тесную, закопченную кухню, показывая блюда, которые ей нравились.
Она съела греческие голубцы и салат, выпила бокал вина и чашку кофе. Посетителей мало. Она практически всех их знала.
Когда она вернулась в дом, из темноты вынырнул Мицос. Она ахнула.
— Я тебя напугал?
— Я не знала, кто это.
— Кто бы это еще мог быть, кроме меня? Разве что Панайотис. Но он смотрит футбол, «Панатинаикос» играет.
— Они выиграют?
— Наверняка. Панайотис сделал ставку на три — один. Он обычно не ошибается.
Луиза отперла дверь, впустила Мицоса.
— Я отсутствовала дольше, чем думала.
Мицос сел на табуретку, серьезно посмотрел на нее.
— Я слышал, что случилось. Очень жаль, что мальчик умер. Но мы все умрем. Панайотис плакал. Собаки молчали — что бывает редко.
— Все произошло так неожиданно.
— Никто не ждет смерти молодого человека. Если нет войны.
— Я вернулась собрать вещи и окончательно расплатиться.
Мицос развел руками.
— Ты мне ничего не должна.
Он произнес это с такой убежденностью, что Луиза не стала настаивать. Мицос явно чувствовал себя неловко и не знал, что сказать. Она припомнила, что прежде он казался ей похожим на Артура. Их объединяла странная неспособность справляться с чувствами, которые затрагивали ее, Луизу.
— Леандр болен. Старик-сторож. Как это вы его называете? Phylakas Anghelos.
— Наш ангел-хранитель. Что с ним?
— Он начал пошатываться на ходу. Потом упал. Сперва решили, что это давление. А на прошлой неделе у него в голове обнаружили большую ongos. По-моему, это называется опухоль.
— Он в больнице?
— Отказался. Не желает, чтобы ему вскрывали череп. Лучше, мол, умереть.
— Бедный Леандр.
— Он прожил долгую жизнь. Сам он теперь считает, что заслужил смерть. Oti prepi па teleiossi tha teleiossi, как мы говорим. «То, что должно кончиться, кончается».
Мицос встал, собираясь уходить.
— Завтра я уеду. В Швецию.
— Вернешься на следующий год?
— Вернусь.
Она не удержалась. Птица улетела, и она не успела поймать ее за крыло.
Уже в дверях Мицос обернулся:
— Тебя какой-то человек искал.
Луиза мгновенно насторожилась. Мицос задел окружавшие ее силки.
— Кто это был?
— Не знаю.
— Грек?
— Нет. Он говорил по-английски. Длинный, с жидкими волосами, худой. Голос высокий. Спросил про тебя. Потом пошел к раскопам. Судя по всему, он знал, что случилось.
К своему ужасу, Луиза решила, что Мицос говорит об Ароне.
— Он не сказал, как его зовут?
— Мюррей. Я даже не знаю, фамилия это или имя.
— И то и другое. Расскажи-ка подробнее. Когда он приходил? Чего хотел? Он приехал на машине? Или пришел пешком? Припарковал машину так, чтобы ее не было видно отсюда?
— На кой бы черт ему это понадобилось?
Луиза поняла, что больше не в силах ходить вокруг да около.
— Потому что он может быть опасен. Потому что, может, как раз он убил Хенрика и, возможно, моего мужа. Потому что не исключено, что он хочет убить меня.
Мицос, с недоверием глядя на нее, собирался возразить. Луиза жестом остановила его:
— Я хочу, чтобы ты мне поверил. Больше ничего. Когда он приходил?
— На прошлой неделе. В четверг. Вечером. Постучал в дверь. Звука мотора я не слышал. Собаки тоже не залаяли. Он спросил про тебя.
— Ты помнишь, что он в точности сказал?
— Спросил, дома ли госпожа Кантор.
— Не сказал Луиза?
— Нет. Госпожа Кантор.
— Ты когда-нибудь раньше его видел?
— Нет.
— У тебя не возникло ощущения, что он знает меня?
Мицос замялся, прежде чем ответить.
— Мне кажется, этот человек тебя не знает.
— Что ты ответил?
— Что ты уехала в Швецию и я не знаю, когда вернешься.
— Ты сказал, он побывал на раскопках?
— Да. На следующий день.
— Что было потом?
— Он спросил, уверен ли я, что не знаю, когда ты вернешься. И тут мне подумалось, что он слишком уж любопытен. Я ответил, что больше мне сказать нечего и вообще я как раз сажусь обедать.
— Что он сказал тогда?
— Извинился за беспокойство. Но явно только для проформы.
— Почему ты так считаешь?
— Это видно. Он был приветлив, но мне вовсе не понравился.
— Что произошло потом?
— Он исчез в темноте. Я запер дверь.
— Ты не слышал звука мотора?
— Помнится, нет. И собаки по-прежнему молчали.
— Больше он не приезжал?
— Нет, я видел его всего один раз.
— И никто другой про меня не спрашивал?
