Михаил Белозёров - Украина.точка.РУ
– Да знаю, знаю, – беззлобно среагировал Пророк.
Мимо прошмыгнула старуха с тазом, полным марганцовки, выплеснула во дворик и прошмыгнула назад. На полу остались тёмной капли жидкости.
– Дед, третий день лежит, – сказал Пророк.
И хотя на веранде вроде не пахло ладаном, Цветаева едва не стошнило снова.
– Орлов, сам понимаешь, вне подозрений, – сказал Пророк тем жёстким тоном, которые делали Пророка исключением из правил.
– Кто бы сомневался, – отозвался Цветаев, наблюдая, как раствор марганцовки впитывается в мох между камнями.
Сказать или не сказать насчёт Ирки? Вдруг сам догадается.
– Братья Микулины никого не знали, кроме тебя и меня. Рыжий всё это время сидел под замком, – перечислял Пророк, по привычке загибая пальцы. Один так и остался не загнутым, и это вместе с паузой родило вопрос, на который они боялись ответить.
– Правда?! – с иронией удивился Цветаев и почувствовал, что алкоголь только сейчас начал действовать, но как-то вяло, даже неохотно, словно испрашивая разрешения. Надо ещё выпить, подумал Цветаев, а то не отпустит.
Он вдруг подумал, что Ирка Самохвалова могла выбалтывать тайны сразу после секса; она даже могла не понимать этого: там слово, здесь намёк в знак благодарности. Дальше дело техники. Лёхе Бирсану достаточно было знать, что Пророк в Киеве; в конце концов, за Иркой могли проследить, несмотря на все ухищрения Пророка, недаром он в метро нырял. Зачем он её притащил в Киев? Зачем? Не для секса же только? Или он слепой? Пошёл на поводу у жены. Интересно, какие аргументы она нашла, чтобы уговорить его: наврала в три короба.
– Зачем ты притащил её в Киев?
– Кого? – мрачно уточнил Пророк.
– Ты знаешь, кого, – на тон ниже ответил Цветаев.
– Я её не тащил, и вообще, это не твоё дело!
– Конечно, не моё, – сказал Цветаев так, что Пророк вопросительно уставился на него.
– Не-е-т… – показал он головой, словно действительно о чём-то догадался, и лицо его ожесточилось: на высокий лоб легли морщины, а скулы стали твёрже.
– Ты же сам намекнул мне ночью, – вспомнил Цветаев.
Пророк заскрипел зубами, пожалев о своей слабости.
– Ещё одно слово, и я тебя пристрелю!
– Как хочешь, старик, как хочешь, но я бы подумал.
У Пророка расширились зрачки, он всё-таки схватился за пистолет. Значит, позвонила, развела по всем правилам, понял Цветаев. На крохотной веранде у него был шанс легко отобрать у Пророк оружие, но он этого не сделал. Безразличие нахлынуло на него. Под ногами покатилась бутылка.
– Откуда появились бандерлоги, когда мы брали Осипа Царенко? – озадачил его Цветаев.
Пророк задышал так, словно за ним гналось стало буйволов.
– Я… я… я услышал, что ты говоришь с Иркой.
– Тебе показалось, – Цветаев честно поглядел ему в глаза.
– Нет, мне не показалось, – Пророк всё-таки вытащил пистолет из кобуры. – Ты говорил с ней!
– Тебе показалось. У тебя мания.
Цветаев почувствовал, как лицо у него сделалось словно маска.
– Мне не показалось. Я узнал её голос.
– Ты ошибся. Я говорил совсем с другой женщиной, но тебе не надо было знать её номер.
Цветаев невольно подумал о Зинаиде Тарасовой, которая вряд ли потянула бы на роль роковой женщины.
– Я тебя сейчас застрелю, – сказал Пророк отрешённо, – а всем скажу, что ты и есть предатель.
Зрачок пистолета смотрел твёрдо и уверенно. А ведь точно застрелит, равнодушно подумал Цветаев. Ну и пусть.
– Это не решит твоей проблемы, – сказал он. – И ты это знаешь. Ты взял у меня телефон, увидел, что последний номер стёрт, потом позвонил Ирке, обрадовался, что она ждёт тебя, и на радостях выболтал, где мы и что мы делаем. Разве не так? Ты слишком доверился. Ирка не друг тебе. Зачем ты её притащил в Киев?
– Затем, – сказал Пророк, глядя на него страшным взглядом и снимая с предохранителя, – затем… что… что… – он помолчал затравленно, – она мне изменяла, но… в общем, пообещала, что этого больше никогда не повторится, если я её возьму с собой.
– Ну, мужик… – оторопело пробормотал Цветаев и ушёл, спустился с крыльца и прошёл под окнами веранды.
Пророк мог убить его двадцать раз кряду, но так и не сделал этого.
* * *
Цветаев оказался без машины, и это было плохо. На первом посту на Старовокзальной его пропустили, фашистская повязка помогла, и на втором, через сто метров, тоже помогла, а на третьем, на конечной трамваев, – стали крутить: «Якого ти батальйону?»[188] и «Коли на фронт?»[189] «Так я вам і сказав, – насмешливо ответил он им. – Хочете про військову таємницю дізнатися?»[190] «Гаразд, йди»[191], – засмеялись они.
И вдруг похолодел: пистолет! Конечно же! Если человека без глаза «раскрутили», а его уже «раскрутили», если вытащили из бандерлогов пули, а их уже вытащили, значит то, что у меня под мышкой, – самая настоящая улика, и следующий пост я могу элементарно не пройти. Цветаева пробил холодный пот, а походка сделалась деревянной. Он даже оглянулся, но на него никто не обращал внимания: бандерлоги были занятые другим несчастным, у которого не оказалось ни жёлтой повязки, ни документов. Прыгнул в первый же трамвай и поехал в сторону Борщаговки, высматривая по дороге место, где бы можно было избавиться от улики. Вышел рядом с брошенной стройкой на берегу речки-вонючки. С пистолетом жаль было расставаться; сел на скамейку, дождался, когда рядом никого не будет, разобрал пистолет, опустошил обойму, раскидал всё в разных местах вдоль берега. Туда же зашвырнул портупею. Гранату и нож оставил на всякий случай. Теперь можно было снять куртку и вздохнуть свободно.
Автобус четыреста тридцать третьего маршрута довёз его до Владимирского собора. В глаза бросилось большой количество бандерлогов, которые крестились и били поклоны, стоя на коленях. У большинства из них глаза были на мокром месте. Одни из них кричал, что он любит бога больше, чем мать родную, ну и прочее и тому подобное. Между ними ходил поп и окроплял святой водой.
Цветаев обогнул толпу, прячась в редкую тень пирамидальных тополей, миновал дом, на торце которого был нарисована свастика, и на углу Леонтовича и Ботанической обнаружил перукарню[192]. Тут и вспомнил, что давно хотел привести себя в порядок, да и внешность хоть как-то следовало изменить; вошёл и попросил подстричь свои кудри под полубокс и сбросить чёрную щетину. Через пару минут уже выглядел помолодевшим красавцем с чувственными губами.
И тут набежал возбуждённая толпа бандерлогов, жаждущих приукраситься перед смертью, то бишь обриться наголо, оставив на макушке пучок волос, называемым «оселедцем». Все стали тут же страшными, как тифозные больные; все возбуждённо кричали: «Слава Україні!»[193] «Героям слава!» «Смерть ворогам!»[194] и не хотели платить, ссылаясь на министра обороны, который, якобы, разрешил стричься бесплатно. Хозяин парикмахерской стал грудью в дверях и поклялся никого не выпускать, но его ударили прикладом, напихали волос в рот и пригрозили сжечь заведение, если он не будет помогать ВСУ[195]. «Та ти ватник!»[196] – кричали ему в лицо.
Цветаев выбрался из парикмахерской до того момента, как скандал разгорелся с небывалой силой, и весьма раз вовремя, потому что невдалеке завыла милицейская сирена. До зелёной арки «Мармур Грант» мчался не оглядываясь. В счастью, его красный «бмв» стоял так, где он его впопыхах бросил. Даже верный автомат был на месте, завернутый в покрывало из магазина Татьяны Воронцовой. Покрывало тонко пахло духами.
В это момент и прозвучал условленный звонок. Цветаев ответил: «Вы ошиблись» и перезвонил. Пророк, как показалось Цветаеву, ехидным голосом спросил: «Помнишь, о чём мы с тобой разговаривали?» «Помню», – подтвердил Цветаев. «Ну в общем, через три часа там!» и «бросил трубку». К названному времени надо было прибавить ещё час – негласное правило конспирации. Итак, у меня четыре часа, понял Цветаев. Да это время можно свободно добежать до канадской границы. Разумеется, никуда я не побегу, но если Пророк действительно собрался штурмовать американской посольство, то это верх безрассудства, нас положат в два счёта, это тебе не Осипа Царенко по кустам гонять. Надо отговорить Антона, решил он и помчался на последнюю явку.
Дорога лежала через нижнюю часть города. На развязке Боричева спуска, недалеко от Речного вокзала, мелькнула знакомая машина. Нет, подумал он, не может быть, такого совпадения не бывает. Так не может быть по сути, убеждал он себя, потому что просто не может быть. Однако прибавил газа из чистого любопытства и поехал следом. Красный «феррари», низкий и быстрый, презрев все правила дорожного движения, лавировал так, что от него шарахались достопорядочные киевляне. Цветаев почти нагнал его только у Паркового моста, едва не ободрав правый бок о стенку.
