Фред Варгас - Заповедное место
— Мне надо ожить, Даница. И разобраться, что происходит.
Адамберг сделал ей уступку, согласившись на охрану: Бошко и Вукашин следовали за ним на почтительном расстоянии. Время от времени он, не оборачиваясь, махал им рукой. Вот бы остаться здесь, в Кисилове, где еще не забыта война, с этими заботливыми, всегда готовыми помочь людьми, не возвращаться в Париж, удрать от сволочей из высших сфер, проскользнуть у них между пальцами, удрать от сына, который нежданно-негаданно вылез из преисподней. При каждом шаге мысли у него в голове, как обычно, появлялись и исчезали без всякой связи и последовательности, словно рыбы, то всплывающие, то уходящие на дно, а он даже не пытался удержать их. Он всегда так поступал со своими мыслями-рыбами, позволял им свободно плавать, исполнять причудливый танец в такт его шагам. Адамберг пообещал Вейренку вернуться в кручему к обеду, который сегодня им подадут позже обычного, и сейчас, прошагав полчаса, наглядевшись на окрестные холмы, виноградники и деревья, он уже чувствовал себя почти готовым к разговору.
— Все, что можно сделать, — это обдумать сложившуюся ситуацию, — сказал Вейренк, разворачивая салфетку.
— Да.
— Иначе мы проторчим здесь всю оставшуюся жизнь.
— Минутку, — сказал Адамберг, вставая.
За соседним столиком сидел Влад: Адамберг объяснил, что им с Вейренком надо поговорить с глазу на глаз.
— Скажи, тебе было страшно? — спросил Влад, который, похоже, до сих пор был под впечатлением необыкновенного зрелища: как Адамберг появляется из-под земли весь в сером и кроваво-красном. «Явление из склепа» — так он называл эту сцену, напоминавшую ему одну из устрашающих историй дедушки Славка.
— Да. Страшно и больно.
— Ты думал, что умрешь?
— Да.
— Но у тебя оставалась хоть капля надежды?
— Нет.
— Тогда расскажи, что тебя волновало, о чем ты думал.
— Я думал о «кобасице».
— Ну пожалуйста, расскажи, — не унимался Владислав. — О чем ты думал?
— Жизнью клянусь: я думал о «кобасице».
— Смешно.
— Догадываюсь. И все-таки что это за блюдо?
— Вроде сосисок. А о чем еще ты думал?
— О том, чтобы при вдохе набирать как можно меньше воздуха. И вспоминал строчку стихов: «Во тьме могилы ты принес мне утешенье».
— Значит, что-то тебя утешило? Голос с неба?
— Небо тут ни при чем.
— Может, это был человек?
— Нет, Влад. Я был один.
— Если бы ты ни о чем и ни о ком не думал, — с ноткой раздражения произнес Влад, — ты не вспомнил бы эти стихи. Откуда, от кого пришло утешенье?
— Не знаю, как ответить на твой вопрос. Что тебе не дает покоя?
Молодой человек с легким, веселым характером опустил голову и стал ковырять вилкой еду на тарелке.
— То, что мы искали тебя. И не нашли.
— Ты же не ясновидец.
— Я не верил, что ты в опасности, не хотел тебя искать. Это Даница меня заставила. Надо было мне вчера пойти с тобой.
— Я не хотел, чтобы кто-то шел со мной.
— Аранджел велел сопровождать тебя повсюду, — прошептал Влад. — Аранджел сказал, чтобы я не отставал от тебя ни на шаг. Потому что ты побывал в заповедном месте.
— Но ты же смеешься над этим.
— Разумеется. Для меня тут все ясно. Я не верю в такие вещи.
— Я тоже.
Молодой человек покачал головой.
— Плог, — сказал он.
Даница подала обед Адамбергу и Вейренку. Она была в некотором смущении и одаривала улыбкой то одного, то другого. Адамберг понял, в чем дело: с приездом Вейренка у нее появился выбор, и она колебалась. Он не обиделся: у него пропало желание спать с кем бы то ни было до конца его жизни.
— Ты подумал, пока гулял? — спросил Вейренк.
Адамберг взглянул на Вейренка с недоумением, словно тот успел забыть о его привычках и требовал от него какого-то немыслимого подвига.
— Извини, — сказал Вейренк и сделал жест, означавший «беру свои слова обратно». — В общем, ты уже можешь сказать что-нибудь?
— Да. Когда ты узнал Кромса на фотографии, то стал ходить за мной по пятам, чтобы не дать мне арестовать его. Просто потому, что он твой племянник. Из этого я делаю вывод: ты привязан к нему, ты его хорошо знаешь.
— Да.
— Ты слышал, как он говорил со мной из-за двери склепа. Это был его голос?
— Не знаю, я был слишком далеко. Но он же что-то сказал перед тем, как выйти и запереть дверь. Это был его голос?
— Он заговорил только после того, как вышел и запер дверь. Учти, дверь такая массивная, что сквозь нее я не услышал бы ни звука, даже если бы он кричал — а кричать он не хотел. Он общался со мной через маленький радиоприемник, который подсунул под дверь. Поэтому тембр голоса изменился. Но стиль речи тот же. «Знаешь, придурок, где ты находишься?»
— Не верю, что он мог так сказать, — возмутился Вейренк.
— Именно так он и сказал, и лучше бы тебе в это поверить.
— Мало ли, вдруг кто-то из знакомых Армеля научился подражать его голосу и манере говорить.
— Да, ему можно подражать. Иногда кажется, что он сам себе подражает.
— Вот видишь.
— Вейренк, у тебя есть хоть один аргумент в его пользу?
— Мне кажется странным, что убийца оставил на месте преступления образец своей ДНК.
— Мне тоже, — сказал Адамберг, вспомнив про гильзу, которую так удачно нашли под холодильником. — Ты имеешь в виду носовой платок, который так удачно нашли в саду?
— Да.
— Что еще?
— Почему Армель заговорил с тобой только после того, как вышел за дверь?
— Чтобы его не услышали снаружи, пока он был внутри.
— Или чтобы ты не услышал голос, который тебе не знаком.
— Вейренк, этот парень не отрицает, что совершил убийство. Неужели ты найдешь возможность его спасти?
— А мне и искать не надо. Я его знаю. После его рождения сестра осталась жить в По. Нельзя же было возвращаться в деревню с ребенком, у которого нет отца. Я ушел из интерната при лицее, где тогда учился, и на семь лет переехал к ней. Там я закончил образование, получил учительский диплом, и все это время я жил с ними. Я знаю Армеля как свои пять пальцев.
— И сейчас начнешь мне рассказывать, какой он милый и славный. Примерный мальчик, никогда никого не обижал.
— Так оно и есть. С раннего детства и по сей день я почти не видел, чтобы он выходил из себя. Вспыльчивость, агрессивность, грубая брань — все это для него совершенно не характерно. Он замкнутый, неорганизованный, ленивый, даже, пожалуй, равнодушный. Но заставить его нервничать практически невозможно. А человек, который оставил от Воделя одни ошметки, явно нервничал.
— Я бы так не сказал.
— Адамберг, у этого убийцы — скрытая страсть к разрушению. Армель не стремится ничего разрушать, ему не хватает воли даже создать что-либо. Знаешь, на что он живет? Мастерит украшения и разносит их по магазинам. Других амбиций у него нет. Он часто переезжает с места на место и мало чем дорожит в этой жизни. Объясни мне, откуда у такого человека возьмется столько решимости и столько энергии, чтобы целыми часами резать на мелкие кусочки Плёгенера и Воделя?
— Тот, кто пришел ко мне, вовсе не был спокойным, миролюбивым парнем. Я видел твоего племянника с изнанки. Я видел злобное, взвинченное существо, зверя, который оскорблял меня, глумился надо мной, исходил ненавистью, который пришел для того, чтобы «изгадить мне жизнь». Это ведь Армель в то утро выходил из моего дома? Это его ты видел?
— Да, — обреченно ответил Вейренк. Он даже не заметил, как Даница забрала грязные тарелки и принесла десерт.
— Струдель, — объявила она.
— Hvala, Даница. Ты должен смириться с этим, Вейренк. Под личиной твоего Армеля прячется Кромс.
— Или это мой Армель прячется под личиной Кромса.
— Что ты хочешь сказать?
— Что он играет роль.
— Секундочку, — сказал Адамберг и тронул Вейренка за руку, как бы прося дать ему слово. — Играет роль. А знаешь, это возможно.
— Объясни.
— Во-первых, у него был слишком уж наглый тон — преувеличенно, неестественно наглый. Во-вторых, футболка на нем была совсем новая. Ты когда-нибудь видел, чтобы он одевался, как гот?
— Никогда. Он не придерживается какого-то определенного стиля, носит что попало. И в итоге одет безвкусно, безлико и бездарно. Это, в общем, соответствует его представлению о самом себе.
— Как он реагировал, когда при нем упоминали об отце?
— В детстве сгорал со стыда, позже угрюмо опускал голову.
— Может, мы с тобой что-то и накопаем. Что-то более существенное, чем неизвестно откуда взявшийся носовой платок, или образ примерного мальчика, или новенькая футболка. Но сначала надо выяснить некоторые факты.
Вейренк с надеждой взглянул на комиссара. Даже в прежнее время, считая Адамберга своим обидчиком, он не мог не восхищаться этим человеком. И неожиданные идеи Адамберга всегда казались ему продуктивными, хотя в какие-то моменты все думали, что комиссар бредит, хотя зачастую надо было пропустить через решето не одну кучу грязи, чтобы найти крупинку золота.
