Чеви Стивенс - Беги, если сможешь
Краем глаза я вижу, что у двери, заслоняя поток света, появляется какая-то тень.
— На помощь! — кричу я, надеясь, что меня спасут. Но в ответ слышу только шум крыльев.
Я кусаюсь и пытаюсь вывернуться, но Аарон с силой бьет меня в висок, и я безвольно повисаю у него на руках. Он засовывает мои ноги в бак и коленом давит мне в спину. Я хватаюсь за край бака, но он бьет меня по рукам. Потом накрывает бак крышкой и всем своим весом давит на нее. Я громко кричу, но крики получаются приглушенными.
Аарон бьет по крышке кулаками.
Между мною и крышкой всего лишь несколько сантиметров воздуха. Со всех сторон металл, мои колени прижаты к подбородку, я не могу ни двигаться, ни дышать.
Бак наклоняется, и я валюсь на бок. Умолкнув, я пытаюсь понять, что происходит. Бак куда-то катится, падает, я с грохотом ударяюсь о металлическую стенку и хватаю воздух ртом.
На мгновение наступает тишина. Я набираю в легкие воздуха и снова кричу, но никто не отзывается. Мне жарко, пот стекает по лицу, я с трудом дышу.
Раздается глухой удар, и я понимаю, что на крышку бака сыплется земля.
— Пожалуйста, не надо, выпусти меня! — визжу я.
Земля продолжает сыпаться. Я толкаю крышку, но она не поддается. Густой жар укутывает меня, словно одеяло, и с каждым вдохом мне достается все меньше воздуха. Я царапаю гладкие стенки, пытаюсь повернуться, но дышать все труднее. Я плачу и слышу, как хрипит мое горло. На меня сыплется земля. И тут наступает тишина. Я сдавленно всхлипываю.
Глухой удар, как будто кто-то спрыгнул в яму.
— Пожалуйста, выпусти меня! — молю я, уже совершенно обезумев.
— Ты готова отдаться Свету? — спрашивает Аарон.
— Да, да, готова!
Снова тишина.
— Я тебе не верю.
На крышку опять сыплется земля, пригоршня за пригоршней. Я истерически визжу, задыхаюсь и начинаю хватать воздух ртом. По лицу текут слезы и сопли.
Наконец Аарон останавливается и окликает меня — сквозь толщу земли и металла его голос звучит глухо:
— Хочешь освободиться от страха, Надин?
— Да, — всхлипываю я. — Да, пожалуйста. Я сделаю все, что скажешь.
Пауза. «Он выпустит меня», — думаю я с облегчением.
Но земля начинает сыпаться снова — не знаю, сколько ее, но звук становится все тише. Я обмочилась. Я вспоминаю маму, Робби и отца. Скоро я умру. Я закрываю глаза и твержу про себя: «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…»
Шум утихает. Наступает тишина. Он ушел? Мне дурно, я дрожу от страха. Время еле тянется. Теперь мне кажется, что он ушел. Долго я не протяну — мне никак не удается вдохнуть.
В этот момент что-то царапает крышку бака. Я вздрагиваю. Звук повторяется снова и снова, и я понимаю, что он сгребает землю с крышки. Надежду сменяет страх: вдруг это очередная игра? Я снова стучу и из последних сил умоляю:
— Пожалуйста, я не хочу умирать.
Раздается скрежет металла по металлу, и крышка поднимается. Я моргаю, ослепленная светом, хватаю воздух ртом. Надо мной нависает темный силуэт Аарона — он вытаскивает меня, ставит на ноги, но я совсем ослабела и падаю.
Он садится рядом, берет меня за голову и заглядывает мне в глаза.
— Ты от меня не сбежишь, Надин. Мы теперь семья.
Я что-то мямлю в ответ — губы и горло у меня пересохли, горло сорвано криком.
— Прости меня, прости…
Он крепче сжимает мне шею и наклоняется — от него воняет пóтом. Он уже готов что-то сказать, но тут вдалеке раздается пение — остальные вернулись с прогулки.
Я хочу закричать, но он бьет меня — так сильно, что моя голова ударяется о стенку бака. Он хватает меня за лицо, больно прижимая губы к зубам.
— Если скажешь кому хоть слово, я снова тебя туда засуну, только уже не выпущу.
Его пальцы сжимаются сильнее. У меня во рту появляется привкус крови.
— Я заживо тебя похороню, — говорит он. — Поняла?
Я в ужасе киваю.
— Подожди несколько минут, пойди к реке и помойся, — говорит он. Потом наклоняется к моему уху и шепчет — мне кажется, что голос доносится откуда-то издалека. — И не забывай: расскажешь хоть кому-нибудь, в следующий раз я брошу тебя тут умирать.
Он отталкивает меня и уходит. Наконец мне удается собраться с силами, выйти из конюшни и доковылять до той части берега, куда никто из коммуны не ходит. Обливаясь слезами, я моюсь в ледяной воде, стираю одежду и раскладываю ее на камне, после чего сворачиваюсь клубком и засыпаю на теплом песке.
Несколько часов спустя я возвращаюсь в коммуну, и мать спрашивает, где я была. Я говорю, что купалась, а губу рассекла о камень.
Больше я ничего не помню.
Я попыталась расслабиться и делать глубокие вдохи и выдохи. Ноги мои тряслись от ужаса, но надо было проанализировать происходящее и двигаться маленькими шажками. «Дыши глубже. Ты выберешься, если не будешь паниковать».
Аарон за мной не вернется. Он предупреждал об этом много лет назад, когда разозлился на меня. Он бросил меня умирать. Глаза мои привыкли к темноте, и я стала искать хоть малейшую светлую щелочку, но меня окружали только тьма и вонь протухшего лошадиного корма. Я с ужасом вспомнила, как в семидесятые годы снимали с продажи холодильники, потому что дети забирались туда и погибали. Нам запрещали залезать внутрь.
Я попыталась рассчитать, сколько воздуха у меня осталось и сколько я проживу. Надо было дышать медленнее, чтобы не израсходовать запас слишком быстро. В любом случае, времени у меня было немного — воздух уже казался другим на вкус, голова начала кружиться, а в ушах зашумело. Я попыталась принять и осознать тот факт, что, возможно, скоро умру. Что будет с моей семьей? Что станет с Лизой? Найдет ли она когда-нибудь мое тело? Я подумала о Робби, и из глаз потекли слезы: неужели он тоже похоронен где-то, стучит в крышку и молит о помощи? Будет ли смерть к нам милосердна? Мы можем заснуть, но можем и задохнуться в этих самодельных могилах. Меня снова охватили паника и гнев на собственную беспомощность. Я расплакалась, громко, по-детски всхлипывая, но вскоре вытерла глаза, сделала несколько глубоких вдохов и попыталась сосредоточиться.
У меня было два варианта. Принять свою судьбу и молиться, чтобы Даниэль осознал, что его отец хочет убить меня, и как-то переубедил его. А еще надеяться, что Мэри вызовет полицию и мне удастся спастись.
Или же можно было умереть, пытаясь сбежать.
Я согнула колени, уперлась в стенку камеры и ударила пятками в стену. Она не дрогнула. Я побилась в другие стены и в крышку, но безуспешно.
Возможно, надо хорошенько упереться. Я согнулась чуть ли не пополам, уперлась руками в пол и изо всех сил нажала спиной на крышку. Боль в плечах и спине была невыносимой, колени дрожали, но крышка как будто немного сдвинулась. Может, замок или винты проржавели?
Я нажала снова, обливаясь пóтом и постанывая от напряжения, и услышала слабый треск. Остановившись на секунду, я принялась ловить ртом воздух, в панике думая, что трачу оставшийся кислород. Хотя, если мне суждено умереть здесь, то пусть смерть придет быстрее.
Из последних сил я ударилась спиной в крышку, и в позвоночнике вспыхнула дикая боль. Но одновременно с этим раздался громкий треск, и крышка поддалась — видимо, вылетел замок. Я еще поднажала, и болты начали вылезать из гнезд. Еще несколько толчков — и засов вырвался из гнезда, крышка открылась.
Я выбралась наружу и, выставив руки, на ощупь начала пробираться к выходу, прислушиваясь, не раздадутся ли чьи-нибудь шаги. Спина и ноги болели невыносимо. Добравшись до двери, я испугалась было, что Аарон запер и ее, но дверь оказалась открыта. Он явно не предполагал, что мне удастся вырваться наружу.
Я кралась вдоль конюшни, поглядывая на дом. Непонятно было, как добраться до моей машины, потому что она стояла перед ним. Но тут я увидела за домом зеленый грузовик — видимо, принадлежавший Даниэлю. Именно он как-то тормозил у моего дома. Должно быть, Даниэль наблюдал за мной, а возможно, пытался защитить своего отца. Подобравшись ближе к дому, я услышала голоса, присела за деревом и прислушалась. Судя по всему, они ссорились.
— Ты сказал, что хочешь только побеседовать, — сердито говорил Даниэль, — а вместо этого напал на нее. Когда мы ее выпустим?
— Когда Свет даст знать, что время пришло, — ответил Аарон. — Пока что она не готова.
— Она умрет! — в отчаянии воскликнул Даниэль.
Аарон заговорил тише, пытаясь его успокоить, но что он говорил — я уже не слышала. Оставалось надеяться, что Джозеф тоже в доме.
