Ю Несбё - Нетопырь
— Посреди улицы? — поморщился Лебье.
— Нет. В парке. Я иду туда. У меня там есть знакомые.
Джозеф моргал без остановки. Он был настолько пьян, что Харри хотелось выть.
— Я решил, что они обнимаются, Харри.
— Я это слышу в четвертый раз, Джозеф. Как он выглядел? Куда они ушли? У него была машина?
— Мы с Миккой видели, как он тащил ее через парк. И решили, что она еще пьянее нас. Думаю, Микка ей даже позавидовал. Хи-хи. А вот и сам Микка. Он из Финляндии.
Микка, явно перебравший, лежал на соседней скамейке.
— Смотри на меня, Джозеф. Не моргай! Я должен ее найти. Понимаешь? Тот тип — убийца.
— Я стараюсь, Харри. Правда, стараюсь. Черт, я хочу тебе помочь.
Джозеф закрыл глаза и от жалости к себе приложил ладонь ко лбу.
— В этом парке темно, как в яме. Я плохо разглядел. Кажется, он был очень большой.
— Толстый? Высокий? Светлый? Темный? Хромой? Бородатый? В очках? В шляпе?
В ответ Джозеф закатил глаза:
— Do ya have a fig, mate? Makes me kinda think better, ya know. [98]
Но все сигареты мира не могли прогнать из головы Джозефа пьяный туман. Отдав ему всю пачку, Харри велел ему расспросить Микку, когда тот проснется. Не то чтобы он слишком на это надеялся.
В квартиру Биргитты Харри вернулся в два часа ночи. Лебье, все еще в наушниках, посмотрел на него с сочувствием:
— Gave it a burl, did ya? No good, ay? [99]
Харри ни слова не понял, но утвердительно кивнул:
— No good, [100]— и повалился в кресло.
— А в участке что? — продолжал Лебье.
Харри поискал было в кармане сигареты, но вспомнил, что отдал их Джозефу.
— Бедлам. Уодкинс совсем с катушек слетел. Сейчас чуть ли не по всему Сиднею, как безголовые курицы, носятся машины с сиренами. Об Уайте известно только, что он с утра отправился из Нимбина в Сидней. С тех пор его никто не видел.
Он стрельнул сигарету у Лебье. Они молча закурили.
— Иди домой, поспи пару часиков, Сергей. Я останусь здесь на ночь, на случай если Биргитта объявится. Не выключай рацию, я буду следить.
— Я тоже могу здесь остаться на ночь, Харри.
Харри покачал головой:
— Отправляйся домой. Если что, я тебе позвоню и разбужу.
Лебье надел на свою бритую голову бейсболку с эмблемой команды «Медведи». У двери он обернулся:
— Мы найдем ее, Харри. Я чувствую. So hang in there, mate. [101]
Харри взглянул на Лебье. Он сам-то в это верит?
Оставшись один, Харри открыл окно и посмотрел на крыши домов. Стало прохладнее, но воздух был по-прежнему теплый и пах городом, людьми и едой со всех концов света. Прекрасная ночь в одном из прекраснейших городов планеты. Он посмотрел на звездное небо. Бездна мигающих огоньков, которые кажутся живыми, если долго на них смотришь. Бесполезная красота.
Он осторожно попытался разобраться в своих чувствах. Осторожно, потому что побоялся окунуться в них сразу. Только не сейчас. Сначала приятные воспоминания. Чуть-чуть. Он не знал, сделают они его сильнее или слабее. Лицо Биргитты в его ладонях. Ее смех. Воспоминания причиняли боль. Лучше держаться от них подальше. Но он погружался в них все глубже, чтобы ощутить их силу.
Ему вдруг почудилось, будто он в подводной лодке на самом дне глубокого моря отчаяния и безысходности. Море давило и хотело прорваться внутрь. Корпус уже трещал по швам, но Харри надеялся, что он выдержит. Ведь недаром он учился контролировать свои чувства. Он подумал о душах, которые, когда умирает тело, превращаются в звезды, но не стал искать ее на небе.
19
Два разговора с убийцей, птица кукабурра и быстрый сон
После аварии Харри часто спрашивал себя, хотелось бы ему что-то изменить. Оказаться на месте товарища — врезаться головой в столб на Серкедалсвейене и быть с честью похороненным в присутствии скорбящих родителей и почетного караула, а потом превратиться для всех в выцветшее, но дорогое воспоминание, в фотографию на первом этаже полицейского участка. Заманчивая альтернатива той лжи, с которой он обречен жить, того унижения, что хуже вины и позора.
Бессмысленный и мучительный вопрос. Но ответ, который Харри нашел, дал ему силы начать все заново. Нет, он ничего не стал бы менять. Он был рад, что выжил.
Каждое утро в больнице, сонный и одуревший от таблеток, он просыпался с чувством, что что-то не так. Обычно через секунду сознание возвращалось, он вспоминал, кто он и где находится. И все, что произошло. Но следующей мыслью было: «Ты еще жив, ты не конченый человек». Не так много, но тогда Харри хватало и этого.
Когда его выписали, то послали к психиатру.
— Поздновато, — сказал психиатр. — Ваше подсознание уже, очевидно, выбрало, как относиться к прошлому, и на первый выбор мы повлиять не сможем. Например, оно могло начать вытеснять прошлое. Но если все так плохо, надо попробовать что-то изменить.
Харри знал, что подсознание говорило ему одно: как хорошо остаться в живых. И он не хотел, чтобы психиатр это менял. Больше он к психиатру не ходил.
Потом он понял, что не надо пытаться справиться со всеми чувствами разом. Во-первых, он и сам толком в них не разобрался. По крайней мере, не до конца. Нельзя совладать с неведомым. Во-вторых, легче одолеть врага, если сражение разделить на несколько коротких схваток, чтобы противника можно было изучить, узнать его слабые стороны и наконец разбить. Это как когда кладешь бумагу в бумагорезку. Положишь слишком много — машина взбунтуется и тут же остановится. Придется начинать по новой.
Как-то коллега пригласила Харри на званый обед, и он познакомился с психологом. Когда Харри поведал ему, как он справляется с чувствами, психолог удивился:
— Война? Бумагорезка? — и с тревогой посмотрел на него.
Харри открыл глаза. Сквозь занавески пробивались первые утренние лучи. Он посмотрел на часы. Шесть. Рация затрещала:
— Говорит «Дельта». «Чарли», прием.
Харри вскочил с дивана и схватил микрофон.
— «Дельта», говорит Хоули. Что у вас?
— Мы нашли Эванса Уайта. Нам анонимно позвонила женщина, видевшая его в районе Кингз-Кросс. Мы послали за ним три машины. Сейчас его допрашивают.
— Что он говорит?
— Он все отрицал, пока мы не прокрутили запись телефонного разговора с мисс Энквист. Тогда он признался, что после восьми трижды проезжал мимо бара «Голодный Джон» в белой «хонде». Но не увидев ее, вернулся к себе на съемную квартиру. Позже отправился в клуб, где мы его и взяли. Кстати, свидетельница, донесшая на него, спрашивала тебя.
— Так я и подумал. Ее зовут Сандра. Вы обыскали его квартиру?
— Да. Nada. [102]Пусто. Смит узнал белую «хонду» и говорит, что она действительно трижды проехала мимо, когда он дежурил возле «Голодного Джона».
— А почему он был не в черном «хольдене», как договаривались.
— Уайт говорит, он соврал про машину из опасения, что мисс Энквист его обманывает, — in case of a set-up. [103]Чтобы пару раз проехать незамеченным и убедиться, что все чисто.
— Хорошо. Выезжаю. Вы пока обзвоните и разбудите остальных.
— Они уже два часа как разъехались по домам, Хоули. Всю ночь были на ногах, и Уодкинс просил…
— Мне плевать, что просил Уодкинс. Звоните остальным!
Вентилятор снова повесили старый. Неизвестно, пошел ли отдых ему на пользу, но он протестовал, когда его вернули с заслуженного отдыха.
Совещание закончилось, но Харри остался в комнате. Он весь взмок. На столе перед ним стоял телефон. Харри закрыл глаза и что-то пробормотал себе под нос. Потом поднял трубку и набрал номер.
— Hello?
— Это Харри Хоули.
— Харри. Приятно, что я не один проснулся в воскресенье в такую рань. Хорошая привычка. Я ждал твоего звонка, Харри. Ты один?
— Да, один.
Пауза, сопровождаемая сопением.
— You're on to me, aren't уa, mate? [104]
— Теперь я понял, что это ты.
— Хорошая работа, Харри. А сейчас ты звонишь, чтобы я тебе кое-что вернул, right? [105]
— Угадал.
Харри отер пот со лба.
— Ты понимаешь, Харри, что я должен был так поступить?
— Нет. Нет, не понимаю.
— Ну же, Харри. Ты не так глуп. Когда я услышал, что кто-то начал копать, то понял, что это ты. Надеюсь только — ради тебя самого, — что у тебя хватило ума никому ничего не говорить. Я прав?
