Монс Каллентофт - Летний ангел
Это София Фреден.
Мои мама и папа очень горюют, очень скорбят, их горе никогда не ослабеет — или все же немного утихнет под действием времени? Сейчас они сидят на диване в квартире в Мьёльбю. Телевизор включен, но они не видят того, что происходит на экране.
Их глаза полны слез.
Они плачут обо мне, Малин.
Ты можешь осушить их слезы. Во всяком случае, придать им иное направление.
Отдохни немного, переведи дух и продолжай свой путь.
Туве держит папу за руку, от затычек в ушах болит голова. Самолет опускается к посадочной полосе, метр за метром, огни домов среди леса вырастают за иллюминаторами, светлая полоса замирает на горизонте, и Туве думает, не обрывается ли там мир, но знает, что он продолжается до бесконечности, ибо жизнь на этой планете — вечное движение по кругу, хотим мы того или нет.
Мама.
Я так по ней скучала.
Вибрация пробегает по корпусу самолета, когда шасси касаются асфальта. Огни аэропорта.
Папа сжимает мою руку.
Интересно, привезла ли она с собой Маркуса?
По нему я особо не скучала. Что это значит?
— Мы на шведской земле! — говорит папа с радостным видом. — Сейчас узнаем, добралась ли сюда мама или опять работает сверхурочно.
Чемоданы.
Янне ненавидит эти моменты в поездке.
Но вот они выезжают — одними из первых, и ничего не потерялось ни в Хитроу, ни в Станстеде.
Багаж. И мы. Все как положено.
— Пошли, Туве!
Как хорошо вернуться домой!
Малин не сводит глаз с автоматических дверей.
Постукивает сандалией по белому каменному полу, а вокруг нее люди — радостные, полные ожидания, напряженные.
Она разглаживает платье, закладывает волосы за ухо, чувствует, что ей надо бы в туалет, но не хочет бежать туда сейчас — самолет давно приземлился, они вот-вот выйдут.
Ну же!
Двери в очередной раз распахиваются.
Вот.
Вот они, и она идет им навстречу, устремляется к ним, видит, какие они уставшие, но когда Туве замечает ее, усталость улетучивается, и Туве тоже бежит к ней, и Малин бежит, весь воздух, разделяющий их, спрессовывается, и их тела встречаются.
Объятия, руки, оплетенные вокруг тел.
Малин отрывает свою дочь от пола.
Сколько же ты весишь сейчас?
Три килограмма и сто сорок три грамма было в тебе, когда ты вышла из меня.
А теперь?
Малин смотрит на Янне.
Он стоит за багажной тележкой, кажется не очень понимая, что ему делать.
Малин ставит на пол Туве и машет ему, чтобы он подошел. И вот они стоят втроем в зале прибытия и ощущают тепло, неподдельное и согревающее глубже, чем зной самого жаркого лета.
Часть 3
Приди, пока не кончилось «сейчас»
[На пути к последнему приделу]
Мое дело еще не сделано.
Теперь я знаю, что должно произойти.
Ничто не помешает этому лету пылать, а нашей любви вернуться.
Мир, наш мир, станет чистым и свободным, и мы будем шептать слова безмолвных змей в уши друг другу, чувствуя, как они делают нас большими и непобедимыми.
Он исчезнет с лица земли, и ты снова решишься шагнуть вперед.
Все станет белым, огненно-белым и невинным.
Никто не посмеет мне помешать.
Когти рвали под складскими полками, паучьи лапы ползли по твоему лицу.
Мои летние ангелы.
Покой с ними, а скоро к ним с любовью присоединится кто-то еще, у кого такая же история. С той самой любовью, которой так недостает мне.
Я найду другую девушку. Она станет тобой.
Порядок будет восстановлен. Это не больно. Потому что скоро сама боль перестанет существовать.
47
Туве благополучно возвращена на положенное место.
Она спит в своей комнате под белой свежевыстиранной простыней, и Малин думает, что дочь как будто никуда не уезжала, словно Индонезия, и Бали, и террористы с бомбами, и подводные течения по другую сторону земного шара перестали существовать — даже чисто теоретически.
Поездка из Нючёпинга прошла в молчании: Туве, спящая на заднем сиденье, Малин и Янне, соединенные бессловесной тишиной, которая никогда не казалась странной, лишь еще более одинокой, чем настоящее одиночество.
Отдельные слова.
— Хорошо отдохнули?
— Лесные пожары под контролем?
— В некоторых местах это похоже на огненный смерч.
Янне поднялся в квартиру, внес большой зеленый чемодан Туве, Малин предложила ему выпить чаю, и, к ее удивлению, он согласился, сказав, что в любой момент может вызвать такси и уехать домой.
Туве заснула еще до того, как закипела вода, и они пили чай в кухне. С улицы доносились голоса мужчины и женщины, которые громко ссорились; когда же они стихли, стало слышно лишь тиканье часов из «ИКЕА».
Половина четвертого.
— У нас это никогда не получалось, — говорит Янне, ставя свою пустую чашку рядом с мойкой.
— Что не получалось?
Малин встала так близко, как только посмела, боясь отпугнуть его.
— Ссориться.
Малин чувствует волну раздражения, но подавляет это бессмысленное чувство, снова обретает внутренний баланс.
— Иногда мне кажется, что мы и не ссорились никогда.
— Может быть, и нет.
— Иногда полезно выпустить пары.
— Ты так думаешь?
— А ты?
— Не знаю, что сказать по этому поводу.
Потом Малин рассказывает о деле, над которым работает: у нее такое чувство, будто земля и небеса разверзлись, выпустив на город отчаянное зло, и она не знает, как его остановить.
— Это как с пожарами, — говорит Янне. — Тоже никто не знает, как остановить огонь.
Затем они некоторое время молча стоят в кухне, и Янне направляется в прихожую.
— Можно позвонить от тебя и заказать такси?
— Конечно.
Янне снимает трубку.
Малин выходит к нему в прихожую и, пока он набирает номер, произносит:
— Но ты можешь остаться здесь.
Рука Янне замирает.
— Малин, я предпочитаю собственную кровать дивану у тебя в гостиной.
— Ты прекрасно понимаешь, я не это имела в виду.
— Ты прекрасно понимаешь, это невозможно.
— Почему же невозможно? Просто зайти в спальню и лечь в кровать, разве трудно?
— Это глупо и не приведет ни к чему хорошему. Мы уже оставили позади…
Малин прикладывает палец к его губам, ощущая тепло его дыхания.
Она совсем близко к нему.
— Тсс, не говори больше ничего. Пусть сегодня ночью все будет по своим законам.
Янне смотрит на нее, она берет его за руку и ведет в спальню, и он идет за ней без малейших сомнений.
Твердой или мягкой.
Наказанием или наградой.
Такой бывает физическая любовь.
Грудь Янне прижата к ее груди, ее нога обвивает его торс — так давно это было, но она в точности помнит это ощущение его внутри себя, как он овладевает ею, и она одновременно успокаивается и возбуждается от этой не зависящей от нее памяти тела, знает, как двигаться, чтобы он заполнил ее так, как никто другой никогда не сможет.
Капли пота смешиваются.
Кто это дышит, я или ты?
Она закрывает глаза, снова открывает их и видит, что Янне опускает веки, словно оба пытаются заставить себя поверить — если не смотреть друг на друга, так вроде ничего этого и не происходит.
И они снова молоды, слишком молоды, и тонкая резиновая пленка рвется, и появляешься ты, Туве. Малин не сводит глаз с Янне, вся нижняя половина тела горит от боли, которая приятнее всего на свете.
С годами сознание догоняет тело.
Расстояние между чувством и мыслью о чувстве усыхает.
Она откидывается на спину.
Беззвучно и тяжело он опускается на нее, ее руки ощупывают его спину, где каждый квадратный сантиметр кожи — воспоминание.
Она отпускает вожжи. Превращается в ребенка, спящего на спине, закинув руки за голову.
Вернись ко мне.
Это любовь.
Пообещай, что ты не исчезнешь.
Ты спишь рядом, моя любимая Малин.
В предрассветных сумерках я вижу, как подрагивают твои губы, ты спишь беспокойно, тебя что-то тревожит?
Я только что укрыл тебя простыней.
Мы не будем говорить об этом ни завтра, ни когда-нибудь еще. Мы будем делать вид, что этого не было.
До свидания, Малин.
Янне выскальзывает из квартиры, прихватив с собой ключи от машины Малин, лежащие на столике в прихожей. Спускается на улицу.
Открывает багажник, достает свой чемодан. Поднимается в квартиру, кладет ключи на прежнее место.
Рассвет горячий, и серые камни церкви, кажется, вибрируют в слабом голубом свете встающего солнца.
Легкий запах пожара, который даже его профессиональное обоняние улавливает с трудом.
Он направляется к пожарной станции. Катит чемодан за собой.
