Гарольд Роббинс - Бетси
— Мы все понимаем, — продолжал Анджело, — что без сборочного цеха «сандансера» мы не сможем изготовить достаточного количества двигателей для «бетси джетстар». Однако есть варианты выхода и из этого положения… Они сейчас прорабатываются. В настоящее время Тони Руарк ведет переговоры с «Мацуока Хивей Индастрис» в Японии, а Джон Дункан — с «Ваггонер фабрик» в Германии о производстве двигателей для «бетси джетстар» на их производственных мощностях. Если мы придем к взаимовыгодному соглашению, то сможем вести сборку «джетстар» на третьем и четвертом конвейерах цеха сборки «сандансера». В этом случае потребуются дополнительные расходы для приведения конвейеров в рабочее состояние, поскольку долгие годы они не использовались. Но я думаю, что эти затраты быстро окупятся.
Он помолчал, ожидая, пока стихнет прошелестевший над столом одобрительный шумок.
— Разумеется, вы понимаете, господа, что у нас нет другого выхода, кроме как приостановить проект «Бетси» и провести дополнительную оценку.
— Нет, черт побери! — Номер Один хватил кулаком по столу. — Я в этом участвовать не желаю! «Бетси» — американский автомобиль, и изготавливаться он будет здесь. Целиком, до последнего винтика. И я не намерен ползти на пузе к иностранцам за помощью.
В отличие от Номера Один Лорен Третий заговорил ровным, даже ледяным голосом.
— Мне кажется, ты не прав, дед. По-моему, Анджело объективно оценил наше положение. Для нас это единственный путь.
— Пока я жив, ни один чертов иностранец не будет принимать участия в изготовлении этого автомобиля! — отрезал Номер Один. — Это моя компания и мои деньги, так что я буду определять, как ими распорядиться.
Лорен Третий ответил долгим взглядом.
— Теперь это недопустимо. Прошли те времена, когда политика компании определялась причудами одного человека. Такие люди, как ты. Генри Форд, Уолтер Крайслер, принадлежат прошлому. Нельзя принимать решения, основываясь лишь на количестве акций и собственном тщеславии. В нашей компании работают тридцать тысяч человек, многие посвятили ей всю жизнь, и мы не имеем права вот так запросто ставить под удар их благосостояние и будущее. Они заслужили того, чтобы при принятии решений учитывалась и их судьба. У нас нет выбора: мы обязаны продолжить производство «сандансера».
— Черт побери! Нет! — проревел Номер Один. Вытянул вперед руки. Быстро расстегнул пуговицы на рукавах пиджака, освобождая манжеты. Вырвал запонки, поднял их на ладони. Они заблестели золотом.
— Посмотрите на эти запонки! — приказал он. — Это мой первый «сандансер», который я построил шестьдесят лет назад. Ты говоришь, что я живу в прошлом, а сам не можешь оторваться от этого старья.
И резким движением отбросил тяжелые запонки. Они ударились о стекло, разбили его и исчезли.
Номер Один сердито оглядел притихших директоров.
— «Сандансер» мертв, господа. Заседание окончено.
Один за другим они покинули зал. Скоро за столом остались лишь Анджело, Лорен и Номер Один. Поднялся и Лорен. Посмотрел на деда.
— Ты знаешь, я не позволю тебе этого сделать. Ты можешь погонять других, но не меня. Я же буду бороться с тобой всеми имеющимися у меня средствами.
Номер Один улыбнулся.
— Давай, давай, — добродушно пробурчал он. — Но не приходи ко мне, размазывая слезы по щекам, когда из тебя вышибут всю дурь.
— Проигрывать я не намерен, — заговорил Лорен тоном деда. — Кто-то должен помнить об ответственности, которую несет компания перед своими работниками.
Кроме того, ты забыл об одной мелочи.
Номер Сдан промолчал.
— По закону мелкие вкладчики имеют определенные привилегии. Мне и сестре принадлежит двадцать процентов акций. Энн написала мне доверенность на право голосовать по ее акциям. Ни она, ни я не намерены дозволять тебе гробить компанию.
— Остальные-то восемьдесят процентов мои, — напомнил Номер Один.
— Нет, — покачал головой Лорен. — Ты голосуешь за восемьдесят процентов, но принадлежит тебе сорок один.
Это большая разница, — он повернулся и вышел из зала заседаний.
Номер Один проводил его взглядом, затем повернулся к Анджело.
— Внук-то у меня сообразительный, — в голосе звучало чуть ли не уважение.
Анджело заговорил после долгой паузы.
— Он, кстати, прав. Вы входите в крутой поворот на скорости триста миль в час.
Номер Один сердито глянул на него.
— На чьей ты стороне, черт возьми?
Ответить Анджело не успел. На столе перед ним зазвонил телефон, и он снял трубку.
— Вам звонят с Багамских островов, мистер Перино.
— Кто? — изумился он.
Что-то щелкнуло, потом телефонистка ответила:
«Мисс Элизабет Хардеман».
Анджело посмотрел на Номера Один.
— Соединяйте.
— Анджело? — послышался голосок Бетси.
— Да, — в трубке стоял какой-то шум, напоминающий далекий прибой.
— Анджело, — голос звучал напряженно, словно она плакала, но не хотела это показать. — Я собираюсь спросить тебя в последний раз. Ты женишься на мне?
Он попытался обратить все в шутку.
— Когда, мисс Элизабет?
— Анджело, мне не до смеха, — резко ответила она. — Отвечай немедленно. Я спрашиваю в последний раз.
— Я уже говорил вам, мисс Элизабет, что жениться пока не собираюсь, — напомнил он ей.
И в трубке раздались гудки отбоя. Ничего не понимая, Анджело медленно положил ее на рычаг. Повернулся к Номеру Один.
— Звонила Бетси. Я думал, она во Франции. Каким ветром ее занесло на Багамы?
Номер Один как-то странно посмотрел на него.
— Разве ты не знаешь? Об этом писали газеты.
— Я уже много недель не раскрываю их.
— Это плохо, — с грустью в голосе заметил Номер Один. — Моя правнучка сегодня выходит замуж.
Номер Один покатил кресло к двери, открыл ее, обернулся. Анджело так и сидел за столом.
— Увидимся утром.
Когда за ним закрылась дверь, Анджело закурил. И сидел до тех пор, пока окурок не начал жечь ему пальцы.
Бросил его в пепельницу, поднялся.
Вышел из здания в багряных лучах заката, с трудом пробивающихся сквозь смог. Поднял голову. Отыскал разбитое окно зала заседаний.
Импульсивно свернул с тропинки на аккуратно подстриженную лужайку. Первую запонку нашел прямо под окном, среди осколков стекла. На поиски второй ушло чуть ли не пятнадцать минут. Она закатилась под куст.
Анджело посмотрел на запонки, лежащие на его ладони. Солнце высвечивало каждую мельчайшую деталь.
Крошечный «сандансер» казался настоящим, готовым взреветь мотором и укатить вдаль.
Кулак его сжался так сильно, что запонки впились в кожу. Медленно он зашагал к своей машине.
Книга четвертая
1972 год
Глава 1
Лучи белого январского солнца падали на соляную равнину, превращая ее в поле сверкающих алмазов, которые ослепили бы нас, если бы не затемненные стекла защитных шлемов. До нас доносились лишь вой турбины, свист ветра да шорох шин по идеально гладкой поверхности. Я крепко сжимал руль, нацеливая машину на горизонт, где белая соль встречалась с синим небом.
Голос Синди раздался в моих наушниках, ровный и спокойный, словно мы ехали по городскому бульвару.
— Предельный уровень — шестьдесят восемь тысяч оборотов в минуту, скорость триста одиннадцать миль в час, температура камеры сгорания турбины постоянна, тысяча двести градусов по Цельсию.
Ее прервал вышедший на связь Дункан. Голос его вибрировал от возбуждения.
— Предельный уровень — шестьдесят восемь тысяч оборотов.
— Мы уже вышли на него.
— Все системы работают нормально, — добавил он. — Выходи на семьдесят тысяч и продержи ее на таком режиме минуту. Приготовились. Синди, ты бери время по своему секундомеру на случай, если радио выйдет из строя.
— Мы готовы, — рука Синди с хронометром появилась передо мной.
Я начал приоткрывать дроссель. Мгновение спустя Дункан повел отсчет секунд.
— Минута пошла. Предельный уровень семьдесят тысяч.
Палец Синди надавил на кнопку хронометра. Краем глаза я уловил, как секундная стрелка двинулась в круговое путешествие. И рука Синди исчезла. Остался лишь голос.
— Предельный уровень — семьдесят; скорость — триста двадцать пять; температура — тысяча двести градусов; время — пятнадцать секунд, — последовала короткая пауза. — Предельный уровень — семьдесят; скорость — триста сорок пять; температура — тысяча двести градусов; время — сорок пять секунд, — и тут же:
— Шестьдесят секунд.
И одновременно радиоголос Дункана:
— Шестьдесят секунд! Снижай обороты, парень.
Плавно.
Я уже прикрывал дроссель.
— Понято.
Повернуть голову и посмотреть на Синди я решился, лишь когда скорость упала до семидесяти миль. Несмотря на систему кондиционирования в кабине, лицо ее раскраснелось, а на верхней губе выступили капельки пота.
Дышала она как после спринтерской дистанции.
