Татьяна Степанова - Царство Флоры
Аля поднялась намного раньше и вся уже была в хлопотах и заботах. После той памятной ссоры, едва не закончившейся разрывом, жизнь их обеих вроде бы снова входила в привычную колею. Сначала было бурное примирение. Они затворили двери дома, выключили телефоны. Из электроприборов в квартире работали лишь кондиционер в спальне да холодильник на кухне. Первый создавал мягкий климат, способствовавший страстному проявлению чувств и изысканному интиму, второй гудел и постепенно пустел. И вот он опустел окончательно, и «медовую» неделю затворничества пришлось прервать.
Фаина думала о прошедших днях – в основном об Але. Мысль расстаться с ней теперь казалась, как и прежде, ужасной, нестерпимой. Однако крохотный червячок сомнений и недовольства уже грыз Фаину. Как она допустила, что попала в такую зависимость от подруги? Ведь прежде она никогда не опускалась до униженных просьб, до заискиваний. Со всеми своими прежними партнерами и партнершами она расставалась легко, по первому капризу. Вот, например, с Маратом… О покойном Голикове она вспомнила с мимолетной грустью и… тут же снова переключилась на самоанализ. Аля за эти дни изменилась до неузнаваемости. Они как бы поменялись ролями. А ведь было время, когда Фаине стоило лишь бровью повести, и Аля была готова на все.
Кто поймет женскую душу? Тем более душу любовницы? Червячок недовольства точил, свербил. Аля завладела всем ее существом. Она подчинила ее себе. Ее – Фаину, которая подчиняла всех, кто желал и любил ее. А эта девчонка – порой такая грубая, непредсказуемая в своих поступках – заставила ее спасовать, заставила панически бояться разрыва, разлуки. Что же все-таки произошло? И вообще, какую роль играла Аля в делах, о которых их спрашивала милиция? Была ли она в чем-то виновата? Ведь этот патрон, найденный в ее косметичке и врученный тому оперу (Фаина напрочь забыла фамилию Колосова), – он же не был случайной находкой? Не был ведь?
После примирения тема убийств и тема патрона была для них с Алей табу. Но только вслух. Фаина разрешала себе думать об этом. Точнее – не могла уже не думать.
Развеять этот морок, это сладкое и вместе с тем тревожное оцепенение можно было лишь одним-единственным способом: стать прежней Фаиной Пеговой. Уезжать из дома, когда вздумается, возвращаться, когда хочется, без оглядки на Алю. Быть одной или в дружеской компании, сидеть в кафе, попивая мартини, куря сигареты, болтая со знакомыми, ходить по модным бутикам, тусоваться в клубе, знакомиться с мужчинами, уступать их желаниям и тут же командовать ими, помыкать, владеть. И все это опять – без той, которая… которая после всего вдруг стала так ужасно дорога, так незаменима во всем.
И Фаина решила попробовать стать прежней. Воздух в квартире после недели любви был сперт и душен. Прогулка не помешала бы. Никаких записок подруге писать она не стала. Просто вызвала по телефону такси и, как раньше бывало, поехала в Камергерский переулок, в модное французское кафе завтракать. Часы как раз показывали самое «гламурное» время для завтрака – без четверти два. После кафе она заглянула в бутик Вивьен Вествуд. Там ей давно уже приглянулась прикольная сумка из шотландской клетки. Но на этот раз сумка как-то разочаровала, зато понравилось шаловливое «маленькое черное платье». А также сногсшибательное розовое белье, в кружевах, мелких дырочках и пышных шелковых розах.
Из бутика она перекочевала к афишам МХТ. Почти все афиши были посвящены Чеховскому фестивалю. Потом она прогулялась по Петровскому пассажу. А тут уж наступило время ленча. Фаина все ждала, что вернувшаяся с клубникой и помидорами Аля позвонит ей, и тут же у них начнется все сначала: попреки, укоры, жалобы, угрозы, ревность. Одним словом, та, прежняя жизнь, полной хозяйкой которой Фаина себя чувствовала. Но упрямая Аля не звонила. А позвонить самой означало проявить малодушие и слабость.
Радость, радость моя… В душе Фаины копилось странное раздражение. И ленч в азербайджанском ресторане казался безвкусным, пресным, несмотря на жгучие восточные специи.
Радость, радость моя… Ах, чтобы тебя черти взяли! Фаина кусала губы. Ей хотелось домой. Ее адски тянуло домой. В постель, к Альке!
И тут, наверное, впервые по-серьезному она подумала о семье как о способе устройства жизни. Вот живут же другие. Спокойно, тихо, без драм, без потрясений, без подозрений насчет убийств, совершенных на почве ревности и страсти.
Она перебрала всех своих замужних приятельниц и всех знакомых женатиков и поняла, что эти примеры не подходят для их с Алькой случая. Она вспомнила про Арнольда и его босса, о которых ее столько спрашивали в милиции. Но это тоже было совершенно не то. Не их ситуация с Алькой. И тогда на ум ей пришли старые добрые приятели – Гриша и Душан. Гриша был владельцем рекламного агентства, Душан – хорват по рождению, менеджер по профессии – давно уже свыкся с ролью жены и домохозяйки. Они жили в новом элитном доме в Крылатском и вот уже почти шесть лет считались в кругу общения Фаины семьей нетрадиционной ориентации.
И как было с ней всегда – она тут же, моментально захотела увидеться с ними. Отыскала номер в справочнике мобильного и позвонила наугад.
Парни оказались дома, звонку обрадовались и позвали ее к себе в гости. Фаина свистнула такси и отправилась в Крылатское.
В гостях она расслабилась, выпила крепчайшего кальвадоса, которым угостил ее Гриша. Душан спиртного не пил принципиально. Он был рьяный вегетарианец. Да и из овощей ел лишь цветную капусту, сельдерей, спаржу и морковь. Красился в блондина, сводил на теле растительность фото – и биоэпиляцией, регулярно посещал солярий, турецкую баню и СПА. Он пекся о своей внешности с маниакальным рвением, боялся постареть, подурнеть, разонравиться Грише и выйти раньше времени в тираж. Оба они были людьми мягкого характера и больше всего на свете хотели, чтобы все – естественно, кроме всепонимающих друзей, в число которых входила и Фаина, – оставили их в покое. Им обоим мечталось как-то узаконить свои отношения, хотя бы в материальном плане. Но, кроме того, чтобы написать дарственные на имущество друг на друга, придумать они ничего не могли.
Что касается их дома – Фаина ревниво сравнивала его со своим, – он был уютным, как квартира на Бейкер-стрит. Здесь господствовал особый мужской беспорядок и одновременно стиль и комфорт: кожаные кресла с высокими спинками, электрический камин, виды Лондона в простых дубовых рамах на стенах, турецкий ковер на полу, трубки из вишневого корня в тяжелых пепельницах черного мрамора, книги, альбомы, диски, пилочки для ногтей. И, конечно же, как некие символы – фотографии с обнаженной мускулистой мужской натурой.
– Ах, Фанни, – говорил Гриша со вздохом после пятой рюмки, – что мы можем сказать тебе, что посоветовать, ты все понимаешь сама. Здесь перспектив никаких в том плане, который нас устраивает. Ехать за границу? Мы денег еще столько не заколотили. Там уже не заколотим, возраст не тот. Значит, придется здесь. Мне скоро тридцать семь стукнет. Время, скотина, летит ужасно быстро.
– Но вы все же думаете уезжать? Жить вместе там? – допытывалась Фаина.
– Скорей всего, да. Мне нравится Лондон, ты знаешь. Душке импонирует Дания. Наверное, со временем переберемся туда. Там законодательство позволяет. Возможно, даже возьмем в приюте приемыша из какой-нибудь Мьянмы на воспитание. А чужое мнение… Знаешь, мнение обывателей везде одинаково.
В таких неспешных разговорах за жизнь незаметно пролетел весь вечер. Было уже почти одиннадцать, когда загостившаяся Фаина засобиралась домой.
Глава 33
МУЖСКОЙ РАЗГОВОР
Катя оказалась права: поиск, оперативно-розыскные мероприятия затягивали Никиту Колосова, полностью подчиняя себе. Это и была та самая «настоящая работа», которую он выполнял одновременно и на автопилоте, и с огоньком. То, что подозреваемый скрылся, конечно, накладывало на ситуацию особый нервный отпечаток. Но Колосов не падал духом. Что, разве не было в его богатой практике случаев, когда убийца ударялся в бега? Были, и еще какие. И еще каких преступников искали и находили. Отыщем и хозяина «Царства Флоры». Наизнанку вывернемся, а найдем.
С утра он успел сделать сотню дел. Позвонить в десятки нужных и полезных в оперативном плане мест, переговорить с коллегами из МУРа, ГУУРа, транспортной милиции, напомнить о себе управлению воздушной милиции, проконсультироваться с сотрудниками консульского управления МИДа по поводу будущих зарубежных поисков Балмашова за границей – если тому все же удастся как-то просочиться во Францию. Побывал он и в прокуратуре у зампрокурора, и у следователя, ведущего дело. И подкинул ему идею насчет прослушивания.
С этой идеей вместе со следователем они отправились в суд за санкцией. Колосов намеревался установить спецаппаратуру в магазине в Афанасьевском переулке, на базе в Воронцове, а также поставить на прослушивание телефоны Марины Петровых и Сергея Тихомирова. Исходил он из самой простой логики – они оба могут быть потенциальными жертвами Балмашова. Но одновременно – и в этом и была вся неприятность – они не желали добровольно сотрудничать со следствием и поддерживали сторону Балмашова, не веря словам и доводам, не веря очевидному. По поводу Тихомирова Колосов вообще не испытывал никаких особых иллюзий. Насчет Марины Петровых мнение его было сложнее, но и ее лучше было прослушивать, чем тупо ждать признаний, которые она категорически отказывалась давать. И это несмотря на то, что вся сцена на мосту, так испугавшая ее, была заснята ими на пленку, задокументирована! О, свидетели! Что ж вы за люди такие? Ведь ради вас же, ради вашей безопасности весь отдел убийств вот уже почти неделю не работает даже, нет, а точно в котле кипит адском – из кипятка да в лед, из огня да в полымя.
