Тесс Герритсен - Умереть снова
– Я никогда не признавалась в этом. Даже себе самой, – сказала Милли. – Но там, в буше, все иначе. Все прекрасное и необычное. Звуки по ночам, запахи. Ты просыпаешься каждое утро немного испуганной. Взвинченной. Живой. – Она посмотрела на Цукера. – Это был мир Джонни. И благодаря Джонни я чувствовала себя в этом мире в безопасности.
Самый сильный афродизиак. Перед лицом опасности нет никого желаннее, чем защитник, подумала Джейн. Вот почему женщины влюбляются в копов и телохранителей, вот почему певички мурлычут песенки о том, «кто бы позаботился обо мне». В африканском буше самый желанный человек – тот, кто помогает тебе выжить.
– Остальные хотели напасть на Джонни и отобрать у него ружье. Я с этим не соглашалась, считала, что у них паранойя. А Ричард их подстрекал, пытался сыграть в героя, потому что завидовал Джонни. Мы находились в окружении животных, готовых нас сожрать, но настоящее сражение развернулось внутри лагеря. Мы с Джонни против всех. Они перестали мне доверять, перестали делиться планами. Я думала, мы сможем как-нибудь перебиться, пока нас не спасут, и тогда они увидят, какими смехотворными были их подозрения. Я думала, нам нужно успокоиться и подождать. А потом… – Она проглотила слюну. – Он попытался убить Эллиота.
– Змея в палатке, – сказала Джейн.
Милли кивнула:
– И вот тогда я поняла, что должна сделать выбор. Но я все еще не верила, что это Джонни. Не хотела верить.
– Потому что он втерся к вам в доверие, – сказал Цукер.
Милли смахнула с глаз слезы, ее голос звучал надтреснуто.
– Так он это делает. Втирается к вам в доверие. Выбирает человека, который хочет ему верить. Может, выискивает девушку, не пользующуюся успехом. Или совершенно непримечательную женщину. Или женщину, от которой уходит бойфренд. Он точно ее определяет. Улыбается ей, и она впервые в жизни чувствует себя по-настоящему живой. – Милли снова отерла глаза. – Я была самой слабой газелью в стаде. Он это знал.
– Вряд ли самой слабой, – мягко сказал Там. – Только вы ведь и выжили.
– И только она может его опознать, – сказала Джейн. – Каково бы ни было его настоящее имя. У нас есть его описание. Мы знаем его рост – шесть футов два или три дюйма, атлетическое телосложение. Светлые волосы, голубые глаза. Он мог перекраситься, но свой рост ему не изменить.
– Или глаза, – сказала Милли. – И то, как он смотрит на вас.
– Опишите это.
– Он словно в душу к вам заглядывает. Читает ваши мечты, страхи. Он словно точно знает, что вы собой представляете.
Джейн вспомнила глаза другого человека, глаза, в которые она смотрела когда-то, готовясь к смерти, чувствуя, как покрывается мурашками ее кожа. «Мы оба знаем, что такое глаза убийцы, – подумала она. – Но я поняла это с первого взгляда. Милли – нет, и теперь ее недовольство собой проявляется в ссутулившихся плечах, склоненной голове».
Телефон Джейн зазвонил. Резко и пронзительно. Она встала и вышла из комнаты, чтобы ответить.
Звонила криминалист Эрин Волчко:
– Помнишь волоски животного с халата Джоди Андервуд?
– Кошачьи волоски, – уточнила Джейн.
– Да. Два из них определенно принадлежат домашней кошке. Но там был и третий волосок, с идентификацией которого возникли проблемы. Я отправила его в лабораторию дикой природы в Орегоне. И вот мы получили результаты по кератину.
– Снежный барс?
– Нет, к сожалению. Волосок принадлежит виду Panthera tigris tigris.
– Это что-то похожее на тигра.
– Это бенгальский тигр, если говорить точно. Меня это просто поразило. Может быть, ты объяснишь, как тигриный волос попал на халат убитой?
Ответ у Джейн был готов.
– Дом Леона Готта – настоящий Ноев ковчег, он наполнен чучелами животных. Я вроде помню тигриную голову у него на стене, но я понятия не имею, бенгальский это тигр или нет.
– Ты можешь выдрать из него два волоска? Если окажется, что это волоски того же тигра, то можно будет сказать, что они попали на халат Джоди Андервуд из дома Леона Готта.
– Две жертвы. Один убийца.
– Все на то указывает.
29
Он здесь, где-то в этом городе. Мы едем в вечернем потоке машин, я смотрю в окно и вижу тяжело ступающих пешеходов – они наклоняют головы, борясь с ветром, гуляющим между зданиями. Я столько лет прожила на ферме, что забыла, каково это – жить в большом городе. Бостон мне не по душе. Мне не нравится холод и серые тучи, высокие здания, которые закрывают от меня небо, погружают в вечный сумрак. Мне не нравится грубоватость людей, они такие бесцеремонные и жесткие. Детектив Риццоли за рулем погружена в свои мысли и не пытается завязать разговор, поэтому мы едем молча. Улица полнится звуками автомобильных гудков и далеких сирен… и людьми. Так много людей. Как и буш, это дикое место, где неправильное движение – неосторожный шаг на проезжую часть, перебранка с рассерженным человеком – может стать роковым.
Где в этом гигантском городском лабиринте прячется Джонни?
Куда ни посмотрю, мне кажется, я вижу его. Я вижу возвышающуюся над другими светловолосую голову и пару широких плеч, и мое сердце екает. Потом человек поворачивается, и я понимаю: это не Джонни. И следующий высокий светловолосый человек, который привлекает мой взгляд, тоже не Джонни. Он одновременно везде и нигде.
Мы останавливаемся перед очередным светофором. Детектив Риццоли смотрит на меня:
– Мне нужно заскочить в одно место, прежде чем я завезу вас к Мауре. Не возражаете?
– Нет проблем. Куда мы поедем?
– В один дом. Там убили Готта.
Она произносит это небрежно, но ведь это ее работа. Она ездит по местам, где находят трупы. Она вроде Кларенса, нашего следопыта в дельте, который всегда отыскивал следы дичи. Дичь, на которую охотится детектив Риццоли, убивает сама.
Наконец мы сворачиваем из сутолоки уличного движения в гораздо более спокойный район, застроенный семейными домами. Здесь есть деревья, хотя в ноябре листья с них уже облетели и теперь летают по улицам города бурыми конфетти. У дома, перед которым мы останавливаемся, закрыты все ставни, на дереве развевается обрывок полицейской ленты, единственный яркий штрих среди осенней серости.
– Всего несколько минут, – говорит Риццоли. – Вы можете подождать в машине.
Я оглядываю пустую улицу и вижу чьи-то очертания в окне – кто-то наблюдает за нами. Конечно, люди будут наблюдать. В их районе объявился убийца, и они боятся, что он заявится снова.
– Я пойду с вами, – говорю я. – Не хочу сидеть здесь одна.
Поднимаюсь за ней на крыльцо и нервничаю: что мне предстоит здесь увидеть? Я никогда не бывала в доме, где убили человека, и представляю себе забрызганные кровью стены, очерченную мелом фигуру на полу. Но внутри я не вижу ни крови, ни каких-либо других признаков насилия. Если не считать этой отвратительной выставки голов убитых животных. Их десятки, а глаза такие живые, что мне кажется, они смотрят на меня. Обвинительная галерея жертв. От сильного запаха хлорки у меня начинают слезиться глаза, из носа течет.
Риццоли замечает мою гримасу и говорит:
– Бригада уборщиков, вероятно, залила весь дом «Хлороксом». Но этот запах гораздо лучше того, что был прежде.
– Это случилось… здесь?
– Нет, в гараже. Мне туда не нужно.
– А что нам здесь нужно?
– Мы охотимся на тигра. – Она оглядывает головы на стене. – Вот и он. Я помню, что видела тигра здесь.
Она подтаскивает стул, чтобы дотянуться до тигриной головы, а я представляю себе, как перешептываются души этих мертвых животных, обмениваются мнениями о нас. Африканский лев совсем как настоящий, и я почти боюсь приближаться к нему, хотя он и притягивает меня как магнит. Я вспоминаю настоящих львов, которых видела в дельте, их мускулы под рыжеватой шкурой. Думаю про Джонни, золотоволосого и почти такого же сильного, и представляю, что его голова тоже смотрит на меня. Самое опасное существо на этой стене.
– Джонни говорил, что предпочтет убить скорее человека, чем большую кошку.
Риццоли замирает, перестает тащить волосок из головы тигра и поворачивается ко мне:
– Тогда этот дом наверняка должен был вывести его из себя. Столько животных, убитых ради забавы. Да к тому же Готт хвастался об этом в журнале. – Она показывает на ряд фотографий на противоположной стене. – Это отец Эллиота.
На всех картинах я вижу одного и того же человека средних лет, который позирует с ружьем в руках рядом со своим трофеем. Еще я вижу статью в рамочке: «Мастер охотничьих трофеев: интервью с бостонским таксидермистом».
– Я и понятия не имела, что отец Эллиота – охотник.
– Эллиот вам не говорил?
– Ни слова. Он вообще не говорил об отце.
– Может, потому, что стыдился его. Эллиот рассорился с отцом за несколько лет до экспедиции. Леон убивал животных направо и налево. А Эллиот хотел спасать дельфинов, волков и мышей-полевок.
![Альберт Санчес Пиньоль - Золотые века [Рассказы]](/uploads/posts/books/120975/120975.jpg)
