Избранные детективы серии "Высшая лига детектива". Компиляция. Книги 1-14 (СИ) - Уайт Лорет Энн

Куинн притихла и наблюдает за нами, как ястреб.

Одной рукой я крепко придерживаю халат на груди. Он оставляет кружку там, где я не могу сразу дотянуться до нее, так что мне придется войти на кухню, в его рабочее пространство, чтобы взять кофе. Я колеблюсь, но потом решаю, что это нелепо. Здесь мой дом, и это он нарушает мои личные границы. Я двигаюсь с наигранной бравадой, беру сахарницу и сливки. Он ухмыляется, как будто одержал маленькую победу. Я натягиваю бесстрастную маску и ложечкой размешиваю кофе.

Он возвращается к плите и кладет на сковородку кусок сливочного масла. Когда оно начинает дымиться, он наливает тесто с кусочками чего-то желтого. Я замечаю рядом с плитой пустую банку из-под консервированных ананасов. Как только тонкий слой начинает пузыриться, он снова исполняет трюк с подкидыванием блинчика, который плюхается обратно.

– Да-аа! – кричит Куинн и выбрасывает в воздух руку со сжатым кулачком, внезапно забыв о своей враждебности ко мне. Я не видела ее такой оживленной с тех пор, как умерли ее родители. Она стала другим ребенком.

Джеб несет сковородку с новой порцией к столу, по пути делая вид, будто оступился. «Упс!» – произносит он и подмигивает, а Куинн хихикает в ответ. Его глаза весело сверкают, и мое сердце бьется быстрее. Снова подступает паника. Это неправильно. Ситуация выходит из-под контроля.

Или нет?

Он кладет новый блинчик на тарелку Куинн.

– Не забудь про мармелад. – Он кивает в сторону открытой банки возле ее тарелки.

Я подхожу сзади, когда он кладет на сковородку очередную порцию масла.

– Где ты этому научился?

– Первые несколько раз я промахнулся, – тихо отвечает он. – Потом все вернулось. Некоторые воспоминания уходят с трудом.

– Ананасы? Мармелад?

– Это ее любимое кушанье.

– Она тебе это сказала? – шепчу я. Протягиваю руку и включаю вытяжку над плитой, чтобы убрать дым от кипящего масла, но в основном для того, чтобы Куинн не могла подслушать нас.

– Ей не понадобилось это делать. – Он поворачивается и смотрит на меня. Очень близко. Крошечные волоски на моем теле как будто тянутся к его теплу, к его энергии, словно к магниту. Я ощущаю, как горят мои щеки, и вспоминаю о легкой ночнушке под халатом.

– Боже, Рэйчел, как ты хороша, – шепчет он. У меня подгибаются ноги.

– Ты не имел права вот так приходить в мой дом, – сердито шепчу я. – Ты вроде бы хотел, чтобы она оставалась в стороне от этого.

– О чем вы там спорите? – громко спрашивает Куинн.

Я разворачиваюсь. Куинн смотрит на нас.

– Ни о чем, – говорит Джеб. – Я просто объясняю Рэйчел, почему мы тайком прокрались сюда. Потому что я не хотел будить ее. – Он смотрит на дочь. – Как блинчики, нормально?

Она еще мгновение глядит на него, взвешивая свой ответ, потом кивает и возвращается к еде.

– Это она, – тихо говорит Джеб, возвращаясь к плите. – Она пришла в лодочный сарай. Я проснулся и обнаружил, что она стоит возле моей кровати и рассматривает меня, пока я спал.

Его взгляд опускается к моим губам, глаза темнеют. Мои колени превращаются в желе, и я хватаюсь за столешницу.

– Должно быть, она видела, как мы заходили внутрь вчера ночью. Я не мог отказать ей.

– Ты понимаешь, что ведешь себя эгоистично? Ты не думаешь о ней, а просто хочешь быть рядом с ней.

Он виновато качает головой.

– За кого она тебя принимает? – шепчу я и наклоняюсь ближе, когда он отворачивается, чтобы положить еще масла. – Что ты ей сказал?

Он вздыхает.

– Она считает меня неким ангелом-хранителем, которого прислала ее мама.

Я бросаю быстрый взгляд на Куинн; она деловито разрезает свой блинчик на маленькие одинаковые кусочки.

– И ты никак не разубедил ее? – сердито спрашиваю я.

Он поворачивается ко мне.

– А ты? Куинн сказала, ты знаешь о том, что я ангел, посланный ее матерью. Что ты ей сказала, когда узнала об этом? Или ты просто ушла от ответа и спросила о чем-то другом, как сделал я, потому что так будет милосерднее до тех пор, пока мы во всем не разберемся?

Я отворачиваюсь. Мы. Во всем разберемся. Мы спорим, как супруги, как будто она наша общая дочь. Некоторым образом сейчас мы делим ее друг с другом. Но что будет потом?

– Я стараюсь, как могу, – тихо добавляет он. – Для таких случаев не существует учебников и руководств.

– Знаю. – Я колеблюсь и опускаю глаза. – Как ты узнал о ее любимой еде?

– От Софии, – тихо отвечает он, и по моей спине пробегает дрожь. Он знает о Куинн больше меня. От моей собственной сестры.

– Что еще ты знаешь о ней от Софии? – быстро спрашиваю я, потому что Куинн возвращается на кухню.

Он подбрасывает блинчик, исполняя очередной безупречный бросок с переворотом.

– Я знаю, что ее любимой мягкой игрушкой был мистер Гу. – Он выкладывает блинчик на тарелку и пододвигает ее к свободному табурету. – Садись, поешь немного.

Я непонимающе гляжу на него.

– Мистер Гу?

– Это была черно-белая панда, которая крякала, если нажать ей на лапу. Я знаю, что игрушку забыли в Мэннинг-парке во время поездки в город. Ее любимый цвет – багряный, а ее любимое телешоу называется «Финеас и Херб». Она любит Гарри Поттера и перечитывает «Школьные годы» Гордона Кормана. Она считает изгоем Кэпа, главного героя книги, но это заставляет его совершать героические поступки. Ее лучшей подругой в старой школе была Пенни Джеймс.

Он смотрит на сдвижную дверь, где Куинн сражается с заедающим механизмом, чтобы впустить Трикси. Наблюдая за дочерью, он сует руку в задний карман своих джинсов.

– Этот рисунок висел на стене моей камеры.

На смазанном рисунке изображены радуги над багряным единорогом. Внизу написано: Мамочке и папочке. Я люблю вас.

Я тщетно пытаюсь сглотнуть комок чувств, подступивший к горлу. Быстро складываю листок и возвращаю ему. Наши пальцы соприкасаются, и мое сердце бешено стучит. Джеб вдруг бросается к плите, где забытый блинчик начинает чернеть, и от сковородки поднимается едкий дым. Он быстро переставляет сковородку.

– Эй, ты жжешь блинчики! – Куинн со смехом вбегает на кухню, но потом нервно смотрит на меня и забирается на табурет.

– Да, так и есть. – Его звучный, уверенный голос наполняет кухню и весь дом, как и его физическое присутствие. – Всегда должен быть хотя бы один жертвенный блинчик для ублаготворения блинного бога! – провозглашает он, когда наступает на педаль мусорного ветра и бросает туда подгоревшее жертвенное подношение.

– Или для того, чтобы порадовать Ульра, – говорит Куинн [57].

– Думаешь, этот брюзгливый скандинавский бог любит блинчики? Я думал, он предпочитает костры и горелые лыжи. А еще австралийцев.

Я смеюсь, несмотря ни на что.

– Нет, если действует запрет на разведение костров, – с серьезным видом говорит Куинн. – Дети в школе говорят, что в этом году не будет костров в честь Ульра из-за засухи и угрозы пожара. Весь город может сделать пуф!

Она широко раскидывает руки и лукаво улыбается, снова превращаясь в маленькую девочку. Я не видела этого в ней уже полгода, после гибели Питера и Софии.

– Да, в таком случае Ульру приходится довольствоваться подгоревшими блинчиками.

Что-то неуловимо меняется между мной и Джебом при упоминании о кострах Ульра. Раньше в это время мы разжигали большой костер в гравийном карьере. В это время жители городка традиционно складывают и сжигают громадные кучи старых лыж и танцуют вокруг огня, словно язычники, под басовые музыкальные ритмы. Барабанщики трудятся в поте лица, чтобы умиротворить скандинавского снежного бога. Они просят его благословить предстоящий сезон изобилием снега, потому что для них снег означает деньги. Он подразумевает приключения, экскурсии, лыжные гонки, полные отели и рестораны, процветающий арендный бизнес и превосходные продажи снаряжения. Все это толкает вверх стоимость недвижимости, и экономические шестеренки маленького лыжного курорта вращаются с новой энергией. Снег – это наша жизнь в Сноу-Крик.