Джеймс Гриппандо - Легкие деньги
Незнакомый мужчина стоял на крыльце спиной к двери. Он показался Саре привлекательным, одет был просто, но со вкусом; особенно она отметила его весьма дорогие часы. А так как ей вовсе не хотелось разговаривать с полицейскими, она обрадовалась этому: никто из ведомства шерифа не мог позволить себе настоящий «Ролекс». Сара щелкнула замком и открыла дверь.
– Миссис Лангфорд, – сказал он мягким, сочувствующим тоном, – я Фил Джексон.
Она вспомнила его имя, но не знала, что думать на этот счет и как себя вести.
– Вы – адвокат Лиз.
– Правильно. Мне искренне жаль вашего мужа. Я понимаю, для вас наступили тяжелые времена, но… я должен поговорить с вами.
– О чем?
– Могу я войти?
– Нет.
Джексон отступил на шаг.
– Миссис Лангфорд, я понимаю, вы питаете ко мне смешанные чувства. Но чем скорее вы осознаете, что я на вашей стороне, тем быстрее мы разберемся, что же на самом деле произошло с Брентом.
– Я знаю, что произошло с Брентом. Он по уши увяз в таком болоте, из которого нельзя выбраться. И был убит.
– Но он сделал это для вас. И для вашего ребенка.
– Сомневаюсь.
– Это истинная правда. Вчера, после того как Брент дал показания в суде, мы с ним очень откровенно поговорили. И в конце нашей беседы он признался, что никогда не был идеальным мужем, но всегда считал, что вы заслуживаете большего.
Ее взор затуманился от нахлынувших чувств. Сара вдруг почувствовала себя беззащитной.
– Он правда так сказал?
– О да, конечно! Брент понимал, что не делает всего, что должен. Поэтому в суде, давая показания, он думал прежде всего о вас.
– А мне показалось, он просто хотел насолить Райану.
– Нет, не это было его целью. Брент хотел защитить вас!
– Я не понимаю.
– Позвольте мне быть с вами откровенным. Я знаю о трех миллионах долларов в «Банко дель Истмо». Мой друг из полиции выяснил это для меня. Брент, очевидно, тоже знал о них. И больше всего ваш муж боялся, что Райан – этакий добрый самаритянин – здорово напортачит в этом деле и пустит вашу семью по миру.
– Я тоже этого боялась.
– И вполне обоснованно! У вас совершенно другие нужды, нежели у вашего брата. Он врач и может сам сколотить себе приличное состояние, если захочет. Но и вы, и Лиз нуждаетесь в деньгах. Мало того, вы их заслуживаете! Поэтому, когда Брент ехал, чтобы помочь Лиз, он думал прежде всего о вас. И точно так же я, помогая Лиз, помогаю вам.
Сара прищурилась:
– Да что вы можете сделать для меня?
– Я могу помочь вам убедиться в том, что Брент умер не зря.
– Что вы имеете в виду?
– То, что не в моих планах расторгать соглашение, заключенное между мной и Брентом. Вы его вдова, поэтому должны помочь мне в достижении тех же самых целей.
– А подробнее можно?
– Все очень просто, – сказал Джексон. – В банке лежат три миллиона долларов. Если верить Бренту, вы с Райаном собирались разделить деньги пополам, и Лиз бы ничего не получила.
Сара заморгала. Они действительно собирались оставить Лиз ни с чем.
Джексон продолжал:
– Я предлагаю сделку. Вам достается ваша доля наследства. Далее вы помогаете Лиз отсудить у Райана ее часть денег и в качестве дополнительного стимула получаете двадцать процентов от того, что получит она.
– Мистер Джексон, не забывайтесь, мы говорим о моем брате.
Он подошел ближе к ней и показал на тщательно припудренные синяки на своем лице:
– Ваш братец нанял громилу, который здорово отделал меня. И возможно, подрядил кого-то, чтобы убить Брента.
– В этом мы не можем быть уверены.
– А нам достаточно и того, что уже есть. Я не собираюсь сажать Райана в тюрьму и вас не прошу заходить так далеко. Нам нужно только убедить судью, что Райан, возможно, причастен к обоим преступлениям. Если судья согласится с нами, мы все добьемся своего и получим деньги.
– Ну, не знаю, – неуверенно ответила она.
– Хорошо, – сказал Джексон. – Вам – тридцать процентов от того, что получит Лиз. Естественно, после того, как она заплатит мне.
Сара почувствовала волнение. После нескольких лет унижения, нищей жизни с Брентом она вдруг осознала собственную значимость, чего прежде никогда не случалось. А больше всего ей нравилось то, что Джексон, похоже, понятия не имел о двух миллионах на чердаке. Брент не проболтался.
– Я вам так скажу, – скромно ответила Сара, – я еще подумаю над этим. Хорошенько подумаю.
Она уже собиралась закрыть дверь, но Джексон остановил ее:
– Когда мне ждать вашего ответа?
– Как только, так сразу, – ответила Сара и захлопнула дверь.
Помощник шерифа округа Прауэрс приехал в дом Даффи задолго до завтрака. По совету Норма – нет, по его настоянию – Райан позвонил в полицию и рассказал о взломе. Помощник шерифа – бывший одноклассник Райана – был одет в форму светло-зеленого цвета с короткими рукавами. Райан разговаривал с ним наедине, решив держать мать подальше от всего этого. По словам полицейского, это был обычный для округа Прауэрс взлом. Преступления несовершеннолетних отнимали у помощника шерифа три четверти его рабочего времени.
Райан решил не возражать насчет возраста преступника, чтобы случайно не сказать чего-нибудь об убийстве, деньгах или шантаже.
– Что-то пропало из дома? – помощник шерифа.
– Я точно не знаю, – ответил Райан.
Это было правдой: он еще не проверил комод отца, чтобы убедиться в пропаже оружия.
– Когда ты заметил разбитое стекло?
– Сегодня утром. – И снова правда. Он ездил в офис Колберна, после полуночи звонил Эми и только под утро вернулся домой и увидел разбитое стекло.
Протокол был составлен в считанные минуты. Искренне соболезнуя семье Даффи по поводу смерти Брента, помощник шерифа не стал утомлять их своим присутствием. Райан поблагодарил его и проводил взглядом полицейскую машину, которая быстро скрылась в ослепительных лучах утреннего солнца.
Райан поднялся по ступенькам на крыльцо. Краем глаза он заметил, как по дороге к дому приближается машина – маленький «пикап». Автомобиль ехал быстро, разбрызгивая грязные лужи, оставшиеся после вчерашнего дождя.
«Она все-таки приехала».
Райан подбежал к началу подъездной дорожки, чтобы остановить машину подальше от дома. Мать еще ничего не знала об Эми, и он не хотел вопросов. «Пикап» притормозил у почтового ящика. Эми опустила стекло. На ее лице читалась настороженность, никаких признаков ни дружелюбия, ни враждебности.
– Спасибо, что приехала, – сказал Райан.
– Пожалуйста, не благодари меня. Письмо у тебя с собой?
– Я положил его в сейф у себя в кабинете. Как я уже говорил, мне не хотелось показывать письмо кому-либо, не убедившись, что оно подлинное. Я даже матери о нем не сообщил.
Она нажала на сцепление, готовая ехать.
– Тогда – в город.
– Ты можешь поехать со мной, если хочешь.
– Я поеду за тобой.
Райан почувствовал в ее голосе нечто большее, чем просто недоверие.
– Ладно. Езжай за мной.
Глава 52
В письме не было ничего о самоубийстве, а ведь именно об этом подумала Эми, когда Райан рассказал о находке. Последние несколько лет краеугольным камнем ее неверия в самоубийство было как раз то, что мать никогда не высказывала подобных намерений. Именно это подгоняло Эми всю дорогу до Пайдмонт-Спрингс. Именно это было причиной ее озноба, когда она взяла письмо из рук Райана.
Эми взяла его бережно и осторожно, будто это был бесценный и хрупкий пергамент с текстом Великой хартии вольностей. Она развернула листок и положила на стол перед собой. Все действо казалось Эми некой торжественной церемонией – восстановлением священных связей с прошлым ее матери. Она посмотрела на дату – Райан был прав, письмо действительно отправлено за две недели до смерти.
Эми читала молча, погружаясь в прежде неведомый внутренний мир матери. Она с трудом удерживала спокойствие.
Зная, что Райан сейчас внимательно изучает ее лицо, Эми не отрывала взгляда от бледно-зеленой бумаги, хранившей автограф ее матери.
Она лишь раз отвлеклась от письма, неожиданно почувствовав, как душно в кабинете. Кондиционер не включался здесь уже много дней. Огромный стеллаж с картами пациентов загородил единственное окно. Стены покрывали дешевые панели из пластика, стилизованные под дерево. Над головой Эми висела лампа, которая предназначалась для процедуры осмотра пациентов, а не для чтения за столом: она излучала больше тепла, чем света.
Но ее снедал и внутренний огонь, и он разгорался все сильнее с каждой строчкой, с каждым словом. Дойдя до середины письма, она почувствовала, как во рту пересохло, а губы стали солеными. Эми читала, воспроизводя в сознании мелодичный голос матери. Она представляла, как мама сама произносит эти слова. Но ее голос постоянно менялся: из успокаивающего он превращался в тревожный, озабоченный – таким тоном мама говорила в последние дни жизни. Казалось, Эми слушает радио с неисправной антенной. Временами помехи становились такими сильными, что она не могла понять, как на самом деле звучит голос матери, весело или грустно. Ее смятение делало авторами письма и других людей: Мэрилин, Грэм или даже ее саму. Такие превращения сердили Эми, но это был гнев, направленный в никуда, необъяснимая ярость, затаившаяся в ней с детства, – обида восьмилетней девочки, у которой украли мать.
