Юхан Теорин - Санкта-Психо
— Пытаюсь заставить его рассказать кое-что.
— Что значит — кое-что?
— Что ему известно про Йона Даниеля.
Йон Даниель… откуда-то Яну известно это имя. Откуда? Из газет?
— Йон Даниель Нильссон бесследно исчез шесть лет назад. Был на школьной танцевальной вечеринке в Гётеборге — и словно испарился. Последний класс гимназии… С тех пор его никто не видел. Но Иван… Иван намекнул, что ему кое-что известно про Йона Даниеля.
Ян вспомнил. Он как раз в то время жил в Гётеборге, всего-то в пяти или шести кварталах от здания гимназии, где была вечеринка. Рёсселя подозревали в причастности к этому исчезновению, но признания так и не добились.
— А что у тебя общего с Йоном Даниелем?
— У меня — ничего. У Лилиан. Я же сказала.
— А Лилиан как в этом замешана?
— Йон Даниель — ее младший брат. Она и устроилась в подготовительную школу, чтобы установить контакт с Рёсселем. Наконец ей это удалось, и она попросила меня помочь… Другой вопрос, что с ней будет после всего этого. Как бы она не сломалась.
46
Уже половина третьего ночи, а Ян все еще сидит за компьютером. Ищет в Сети все, что относится к истории Йона Даниеля. Криминальная хроника за много лет. Йону Даниелю Нильссону было девятнадцать лет, когда он исчез с гимназического танцевального вечера. Кто-то из приятелей угостил его контрабандной водкой. Он сильно опьянел, его стошнило. Вышел из танцевального зала один — проветриться, протрезветь, а может, решил пойти домой. После этого его никто не видел. Искали родители, искала полиция, но Йон Даниель как в воду канул.
Загадка так и осталась загадкой. Подозревали Рёсселя, но он ни в чем не признавался. Если верить Ханне, только в последние недели Рёссель стал намекать, что именно он последним видел мальчика в живых.
Ян читает и читает. Уже в глаза как песка насыпали, и вместо лица Йона Даниеля он видит перед собой мордашку пятилетнего Вильяма Халеви.
Пора кончать. Он выключает компьютер и ложится в постель.
На следующее утро Ян идет на работу с тяжелой головой. Лилиан на месте. Они устало кивают друг другу.
— Все хорошо, Лилиан?
Она в ответ мычит что-то нечленораздельное.
Похоже, опять с похмелья. Наверняка с похмелья, но Ян смотрит на нее совсем другими глазами. Она — жертва. Родная сестра исчезнувшего юноши.
Он хочет поговорить с ней, но из кухни слышится голос:
— Ян! Ты не мог бы подняться наверх за Матильдой?
Мария-Луиза.
— Конечно.
Он знает ее установку. Все должны быть чем-то заняты.
Отвести — привести. Сегодня несколько человек, но теперь он воспринимает эти визиты в подземный туннель как нечто само собой разумеющееся. Распорядок дня. Матильда, вслед за Матильдой — Лео.
Но с Лео рутинной работы не бывает. В лифте Ян касается его плеча:
— И что вы будете делать?
— Играть в карты.
— Ты уверен?
Лео кивает:
— Папа всегда играет со мной в карты.
— Попроси его что-нибудь рассказать.
Лео кивает. Но вид у него далеко не уверенный.
Какой-то безрадостный день. С Лилиан поговорить так и не удалось — все время какие-то дела. И она не проявляет никакого желания, даже не смотрит на него — все время с кем-то из детей. Но Лилиан не играет с ними — сидит и смотрит, иногда нехотя погладит кого-нибудь по голове, но такое ощущение, что ей трудно поднять руку.
Ханна тоже его почему-то избегает, она почти все время в кухне. Только Мария-Луиза настроена на разговоры.
— Как замечательно, что все это позади.
— Что?
— Эти ночные смены… Все утряслось, мы нашли для детей замечательные семьи. Я так за них рада!
— Думаете, у них все будет хорошо?
— Я не думаю. Я знаю.
— Меня немного беспокоит Лео. Он такой беспокойный…
— И у Лео все будет хорошо.
Ян внимательно смотрит на начальницу. Ой ли… все будет хорошо? У всех все будет хорошо?.. У большинства — да, но не у всех. Такие дети часто взрослеют с серьезными психическими проблемами. Многие прозябают в бедности, некоторые становятся преступниками. Это статистика, против статистики не возразишь.
И что это значит? Что их работа в «Полянке» — полная бессмыслица?
Без четверти шесть Ян в кухне. Все свидания закончились, и он заряжает последнюю партию тарелок в посудомоечную машину. Надо поторопиться — Лилиан уже в раздевалке. Ян гасит свет и почти успевает ее перехватить, но она уже хлопнула дверью.
Он запирает «Полянку» и почти бегом пускается ее догонять.
На улице ноябрьский промозглый холод, очень ветрено. Ян оглядывается — фигура в темной куртке направляется к центру. Он прибавляет шагу.
— Лилиан?
Она, не останавливаясь, поворачивается и смотрит на него потухшим взглядом:
— Что, Ян? В чем дело?
Первый импульс — пригласить ее в «У Билла», но он быстро гасит его. Ему вовсе не хочется туда идти.
— Можно с тобой поговорить?
— О чем?
Ян оглядывается. Из стальной двери в стене появляются две мужские фигуры. Судя по всему, дневная служба безопасности закончила смену.
На остановке люди ждут автобус. Глаза, которые видят, уши, которые слышат.
— Давай пройдемся вместе.
Лилиан особой радости не проявляет, но и не возражает. Они проходят мимо остановки и идут дальше.
Идут молча довольно долго.
— Хочешь поговорить о нашей подготовительной школе?.. Например, что еще мы можем сделать для детей?
Усталый, невеселый смех.
— Нет уж, спасибо. Я хочу домой.
— Тогда о Ханне…
Она идет, нисколько не замедляя шаг.
— Или об Иване Рёсселе.
Лилиан останавливается так резко, как будто наталкивается на невидимую стену:
— А ты его знаешь?
Ян качает головой и понижает голос:
— Мне Ханна кое-что рассказала.
Лилиан молчит. Прежде чем начать говорить, долго и внимательно смотрит на каменную громаду больницы.
— Я не могу говорить… сейчас не могу.
— Ну что ж… мы можем встретиться и позже.
Она задумывается. Или делает вид, что задумывается.
— Ты свободен завтра вечером?
Ян кивает. Свободен.
— Приходи ко мне домой. Часов в восемь.
— Поговорим?
Лилиан кивает.
— Обо всем?
Опять кивок. Она смотрит на часы:
— Мне надо домой, меня ждет старший брат… Мужа-то у меня нет… — Она делает несколько шагов, потом останавливается. — А ты знаешь, почему мы развелись?
Ян не отвечает. Он и не ждет объяснений, но она все равно продолжает:
— Он решил, что я одержима Иваном Рёсселем.
47
В четверг после ланча пошел первый снег. Тяжелые, влажные хлопья медленно падали с неба и постепенно засыпали двор «Полянки», причудливыми белыми языками ложились на автопокрышки качелей и песок в песочнице.
Ян долго смотрел в окно и пытался вызвать в душе отзвук детской радости: первый снег! Зима… что для него зима? Дополнительные, трудно снимаемые и еще труднее надеваемые одежки для детей. Нижние сорочки, шерстяные носки, неуклюжие влагонепроницаемые штаны на помочах, шапочки с наушниками… пока соберешь всех на прогулку, пора возвращаться. Режим!
Дети становятся похожи на маленьких роботов, с трудом передвигающихся по заснеженному двору.
Но куда денешься? Он терпеливо одевает детей и выходит с ними во двор. За его спиной Андреас и Мария-Луиза подшучивают друг над другом, смеются чему-то… у них сформировалась настоящая команда.
Ханна и Лилиан вышли покурить. Но эти не смеются. Шепчутся о чем-то, наклонившись друг к другу. Еще одна команда.
Мария-Луиза и Андреас.
Ханна и Лилиан.
Ян ни в какую команду по-настоящему не принят, поэтому он почти все время посвящает детям.
— Посмотри сюда, Ян! Посмотри сюда.
Малыши хотят, чтобы он посмотрел на их достижения: как ловко они качаются на качелях, какие замечательные замки строят из песка пополам со снегом. Ян хвалит их, помогает, но все время косится на Ханну и Лилиан. Ему очень хотелось бы услышать, о чем они разговаривают.
На крыльце появляется Мария-Луиза. Сигареты тут же гасятся, разговоры прекращаются. Ханна и Лилиан помогают собирать детей, но продолжают обмениваться многозначительными взглядами, как настоящие заговорщики.
Мария-Луиза, похоже, этого не замечает. Стоит на крыльце рядом с Яном и улыбается марширующим с прогулки детям:
— Какие умницы… — Она смотрит на Стену, и улыбка исчезает с ее лица. — Ты боялся чего-нибудь, когда был маленький, Ян?
Он отрицательно качает головой. Нет. Когда он был маленький, он ничего не боялся. Даже атомной бомбы. Ничего и никого не боялся, пока не повстречался с Бандой четырех.
— А вы?
— Нет… Я жила в маленьком городке. Там никто даже двери не запирал. Ни воров, ни грабителей… вообще никаких преступников. По крайней мере, об этом не говорили. Но там был приют для умалишенных, их отпускали иногда в город. Одежда у них была странная, так что сразу видно, откуда они появились. Вид вполне добродушный, мне нравилось с ними здороваться в автобусе — они были счастливы с кем-нибудь поговорить…. А остальные… сидит какой-нибудь, прямой, как кочерга, и смотрит перед собой, если, не дай бог, сумасшедший войдет. Боялись их… А мне казалось, они очень добрые… — Она посмотрела на Яна. — Я здоровалась, они отвечали.
