Линкольн Чайлд - Танец смерти
Виола уже не смеялась. Ей сделалось не по себе.
– Понимаю.
– Конечно, никто тогда не знал об опасности такого лекарства, как кокаин. Но нельзя винить в этом праотца Иезекииля.
– Нет, конечно, нет.
Они замолчали. Легкий снег продолжал падать, хлопья вылетали из темноты, фары на мгновение освещали их, и снежинки исчезали.
– Как думаете, есть такая вещь, как ген преступности? – спросил Диоген.
– Нет, – ответила Виола. – Я считаю, что это нонсенс.
– А я иногда задумываюсь. Уж очень много преступников было в нашем роду. Взять хотя бы дядю Антуана, одного из по-настоящему крупных убийц девятнадцатого века. Убил и замучил почти сотню молодых людей из исправительной колонии.
– Какой ужас, – пробормотала Виола.
Чувство неловкости усилилось.
Диоген весело рассмеялся.
– Англичане отправляли своих преступников в колонии – в Джорджию и Австралию. Они думали, что избавят англосаксонскую расу от криминала, но чем больше преступников они высылали, тем выше становился в стране уровень преступности.
– Преступления больше зависят от экономики, чем от генетики, – заметила Виола.
– Вы так думаете? Верно. Не хотел бы я родиться бедняком в Англии девятнадцатого столетия. Я, впрочем, считаю, что настоящими преступниками были представители высших слоев обществ. В руках менее одного процента населения находилось девяносто пять процентов земли. А с началом огораживания общинных земель английские лорды могли лишать фермеров их владений, и они бежали в города и либо умирали там с голода, либо становились преступниками.
– Верно, – пробормотала Виола.
Кажется, Диоген забыл, что и она происходит из высшего класса.
– Но здесь, в Америке, все обстояло по-другому. Как вы объясните тот факт, что в некоторых семьях в каждом поколении рождаются люди с преступными наклонностями? Так наследуются голубые глаза и светлые волосы. В каждом поколении рода Пендергастов на свет появлялся убийца. После Антуана, дайте-ка вспомнить... был Комсток Пендергаст, знаменитый гипнотизер, колдун и учитель Гарри Гудини. Он убил своего делового партнера и всю его семью, а затем покончил с собой. Дважды полоснул себя по горлу. Затем...
– Прошу прощения?
Виола поняла, что бессознательно хватается за дверную ручку.
– О да. Дважды. Первый раз он не слишком углубился, понимаете. Думаю, мысль о медленной смерти в результате потери крови его не прельстила. Что до меня, то я не стал бы возражать против медленной смерти от обескровливания. Человек при этом словно погружается в сон. К тому же я наслаждался бы видом крови, ведь у нее такой изысканный цвет. Вам нравится цвет крови, Виола?
– Что?
Виола впадала в панику.
– Кровь. Ее цвет напоминает рубин. Или наоборот. Я считаю, что лучше этого цвета ничего и быть не может. Некоторые назовут меня эксцентричным, но что есть, то есть.
Виола пыталась подавить в себе страх и неуверенность. Теперь они были далеко от города, на них обрушилась черная ночь, и темные окрестности были едва различимы с дороги.
– Куда мы едем? – спросила она.
– В местечко под названием Спрингс. Очаровательный коттедж на берегу моря. Мы будем там через два часа.
– А Алоиз там?
– Конечно. Ждет вас – не дождется.
Путешествие оказалось страшной ошибкой. Теперь Виола ясно это видела: в который раз приняла глупое, импульсивное решение. Ее увлекла романтика и чувство облегчения, вызванное известием, что Пендергаст жив. Этого человека она едва знала. А уж его брат...
Мысль о том, что ей придется еще два часа провести рядом с ним, показалась ей непереносимой.
– Виола, – услышала она тихий голос. – Прошу прощения. Вы хорошо себя чувствуете?
– Да. Хорошо.
– Вы кажетесь встревоженной.
Она глубоко вздохнула.
– Сказать по правде, Диоген, я предпочла бы переночевать в Нью-Йорке. Я устала больше, чем думала. А с Алоизом увижусь, когда он приедет в город.
– О, нет! Он придет в отчаяние.
– Ничего не поделаешь. Будьте добры, поверните обратно. Прошу прощения за то, что я вдруг передумала, но так будет лучше. Вы были очень добры. Пожалуйста, отвезите меня в Нью-Йорк.
– Если это то, чего вы хотите, то мне придется ехать до следующего перекрестка, чтобы поменять направление.
Она почувствовала облегчение.
– Спасибо. Прошу прощения за то, что доставила вам беспокойство.
Вскоре показался знак: Хемпстед. Автомобиль замедлил движение, подъехал к указателю и остановился. Других машин не было видно. Виола сидела, бессознательно держась за дверную ручку, и ждала, что Диоген развернется.
Но он этого не сделал. А затем она вдруг ощутила странный химический запах.
Она быстро повернулась.
– Что такое?..
Рука со скомканным платком закрыла ей рот. Одновременно с молниеносной скоростью Диоген ухватил ее за шею и прижал к сиденью. Виола была обездвижена, а пахучая ткань заткнула ей рот и нос. Она пыталась дышать, и ей показалось, что перед ней распахнулась дверь, уходящая в темноту. Она падала и падала в черную бездну, пока все не исчезло.
Глава 44
Зимний пейзаж не мог быть более унылым. Накануне тонкий слой снега покрыл кладбище. Колючий ветер пронизывал деревья, трепал голые ветви, сбрасывая на мерзлую землю снежные хлопья. Могила – в окружении уложенного на снег ярко-зеленого «Астротэфа»[24] – казалась зияющей черной раной. Еще один ковер «Астротэфа» бросили на груду земли. Возле страшной ямы стоял гроб с накинутыми ремнями: в могилу его опустит машина. Повсюду лежали огромные букеты. Ветер теребил цветы, что добавляло сюрреализма в сцену шекспировского масштаба.
Нора не могла отвести глаз от гроба. Ее к нему так и притягивало. Ящик был очень красивым – из полированного дерева, с медными ручками. Нора не могла поверить, что внутри лежала ее подруга, женщина, только что ставшая ей подругой. Мертвая. Как ужасно вспоминать, что всего несколько дней назад они с Марго вместе обедали в ее квартире, разговаривали о музее.
В ту же ночь ее убили.
А вчера раздался звонок от Пендергаста.
Нора невольно вздрогнула и несколько раз глубоко вдохнула. Пальцы ее замерзли даже в перчатках, а нос потерял чувствительность. Ей было так холодно, что, казалось, слезы замерзают на щеках.
Священник, облаченный в длинную черную сутану, гнусавым голосом читал первый похоронный обряд из Книги общей молитвы. Собралась большая толпа, удивительно большая – для такой погоды. Из музея пришло очень много людей. За короткое время Марго успела произвести на всех большое впечатление. Впрочем, одно время она проходила здесь студенческую практику. В первых рядах стоял директор музея, Коллопи, с потрясающе красивой женой, которая, кажется, была моложе Норы. Пришло большинство сотрудников отдела антропологии, за исключением тех, кто заканчивал подготовку к выставке. Сегодня вечером состоится торжественное открытие. Ей и самой следовало быть там, но она не простила бы себе, если бы не пришла на похороны Марго. В толпе стоял Прайн, закутанный, как эскимос. Он утирал платком ярко-красный нос. Начальник охраны Манетти выглядел по-настоящему расстроенным: возможно, чувствовал, что смерть Марго была его личной виной. Нора оглядела толпу. Впереди стояла тихо плачущая женщина. Ее поддерживали с обеих сторон. Это, конечно же, мать Марго. У нее, как и у Марго, светло-каштановые волосы, такие же правильные черты и хрупкое сложение. Кажется, кроме нее, родственников у Марго нет. Нора припомнила: за обедом Марго сказала, что она единственный ребенок в семье.
Сильный порыв ветра пронесся по кладбищу, на мгновение заглушив голос священника. Затем она услышала: «В Твои руки, Господь, предаем мы рабу Твою, Марго – нашу дорогую сестру, – в руки Создателя и всемилостивого Спасителя, да будет с ней благословение Твое...»
Слушая печальные, умиротворяющие слова, Нора склонилась под пронизывающим ветром и плотнее запахнула пальто. Как бы ей хотелось, чтобы Билл сейчас был рядом с ней. Странный телефонный звонок от Пендергаста – а это, без сомнения, был Пендергаст – взволновал ее. Жизнь Билла в опасности, и он скрывается? А теперь и ей угрожает опасность? Все это казалось невероятным, пугающим, словно на ее мир опустилась черная туча. И все же доказательство тому было налицо – перед ней лежала мертвая Марго.
Мрачные мысли нарушило жужжание: машина опускала гроб в могилу. Скрипели шестерни, урчал мотор. Голос священника зазвучал громче. Совершив крестное знамение, он дочитал последние слова молитвы. С глухим стуком гроб встал на место, и священник пригласил мать Марго бросить горсть земли. За ней пошли другие. Мерзлые комья застучали по крышке гроба.
Норе казалось, что сердце ее разорвется. Знакомство с Марго, столь плохо начавшееся, обратилось в искреннюю дружбу. Смерть ее стала настоящей трагедией – она была такой отважной, такой убежденной в отстаивании своих принципов.
