Вячеслав Энсон - Эра беззакония
– В этом эпизоде я всегда на стороне Жеглова, – ответил Калмычков.
– Я тоже, – грустно согласился генерал. Остальные закивали головами. – Сколько раз читал, сколько смотрел. Умом понимаю, что Шарапов прав, а душа соглашается с Жегловым. Гнилая у нас душа.
– Почему, товарищ генерал? – не понял Калмычков.
– Потому что любой ценой хочет оказаться правой. А цена – слишком дорогая. Тогда – кошелек в карман, а в наши времена – на любого лоха дело стряпаем из ничего. Пушку подкинем, наркоту. Половина дел уходит в суды сфабрикованными. И мы грешны. И прокуроры. И в судах, люди сидят. Что, не так?
– Так, товарищ генерал, – понуро согласился Калмычков. – Иной раз штампуем преступника из честного человека.
– Честные в наше время редкость, – поправил Егоров. – Я вообще, забыл, когда с честным человеком встречался. Все друг у друга рвут!
– А мы им – кошельки в карманы подсовываем. Так, Егоров? – спросил генерал.
– Получается, так… Вы же нас со службы турнете, товарищ генерал, если процент не обеспечим. Вот и закрываемся!
– Прости, Егоров. Я не в упрек. Так, стариковские мысли. Покоя не дают. Иной раз спрашивают: «Где обещанная эра милосердия?» Не знаю, что ответить. Лейтенантом верил, что где-то рядом. А теперь… В другую какую-то эру шагаем. Если Закон нарушают в первую очередь те, кто его пишет, а за ними те, кто должен обеспечивать его выполнение, что делать простым людям? Получается, декларируем одну жизнь, а живем в противоположной. Причем, все.
– Эра беззакония получается, товарищ генерал, – неуверенно протянул Егоров.
– Разве можно что-то изменить? – спросил Калмычков. – Не мы придумали…
– Правильно, Николай Иванович, – согласился генерал. – В этом мире изменить что-нибудь в лучшую сторону чрезвычайно трудно. Потому он и катится. Надо было удерживать что-то в себе. Человеческое. А мы упустили. Каждый понемногу, а в сумме – полная задница… – Генерал умолк на какое-то время, а потом с виноватой улыбкой закончил: – Самое плохое, что мне год от года все сильнее кажется, что это беззаконие не само по себе разливается. Кому-то это очень выгодно. Жизненно необходимо… Такой вот стариковский маразм… Наливайте, хлопцы! Что нам еще остается.
Врубили музыку. Затухшее было веселье вспыхнуло с новой силой. Степень опьянения «про работу» проехали. Дальше – «кто во что горазд». Часам к девяти к Калмычкову подошел майор Нелидов.
– Николай Иванович, я там рапортик накатал, на ваш стол положил. Не подписали? – Калмычков не помнил. – Он утром понадобится, а вас, вдруг, не будет. Подпишите с вечера, если можно.
– Конечно, подпишу, – заверил его Калмычков и через сорок минут, когда все разошлись, отправился в свой кабинет.
Он отпирал ключом дверь, когда внутри призывно задребезжал городской телефон. «Кому захотелось ментовской крови? Перельман соскучился?..»
Вошел в кабинет, постоял над аппаратом, ожидая, когда на другом конце провода, лопнет терпение. Устал от вводных. Кто может звонить ему по городскому, с добрым и вечным?.. Ксюня знает только мобильный.
Телефон заткнулся. Калмычков облегченно вздохнул и принялся искать в ворохе бумаг рапорт майора Нелидова. Через минуту звонок повторился. Калмычков зло рванул трубку:
– Да, слушаю…
– Простите, я с кем я говорю?
– Подполковник Калмычков. У меня тот же вопрос.
– Вы что-нибудь слышали о расследовании самоубийства на Достоевского, 4? – Звонивший так и не представился. – Или я не туда попал?
– Допустим, слышал. Назовите себя, пожалуйста… – Калмычков напрягся в охотничей стойке.
– Я не могу назвать себя. Из соображений безопасности, – говоривший умолк, решая, продолжать ли разговор. – Мне нужен руководитель расследования этого дела. Можете связать меня с ним?
– Если не представитесь, я просто положу трубку и не возьму ее вновь. Кстати, как вы узнали этот номер телефона?
– Ролик крутили по телевизору. О розыске преступников. Меня то есть. Там были и другие номера. Звонить по ним?
– Нет, говорите со мной. Я руководитель оперативно-следственной группы по этому делу. Калмычков Николай Иванович.
– А я – самоубийца. Солонцов Сергей Евгеньевич.
Калмычков опустился в кресло. Коленки затряслись.
– Так, говорите…
– Меня, кто-то преследует. Давно, второй месяц. В Питере чуть не убили, но мне повезло. На чердаке, на Обводном, 46. Там погиб другой человек. Я одного из нападавших убил, забрал его пистолет. Но я защищался! Они выследили нас на чердаке… Слушаете меня?
– Да, да, слушаю… – Калмычков включил приставку-магнитофон.
– Потом выследили на Достоевского. Вернее, на подходе. Лохонулся со съемом денег в банкомате. Я не стал ждать и застрелился. Только неудачно.
– С какой стороны посмотреть… Где вы находитесь.
– Я не могу сказать. Разыскивая меня, вы наведете преследователей на дорогих мне людей. А я хочу, чтобы они жили.
– Тогда скорее приезжайте и сдавайтесь. Мы защитим вас.
– Сами-то верите? – Самоубийца усмехнулся в трубку – У них, похоже, длинные руки. И хорошая техника. Оба раза меня вычисляли при попытке созвониться с друзьями или снять деньги. Сейчас я говорю по чужому мобильнику, из электрички. Если ваш телефон на прослушке – это уже риск.
– Хорошо, как нам встретиться?
– Я не думал о встрече. И не надо меня искать! Только навредите. Я просто хотел сказать, что за мной, кроме убитого на чердаке бандита, преступлений нет. Это была самооборона. Я слышал, как застрелили моего товарища. Увидел этого, с пистолетом. Треснул его доской по руке, потом по черепу. Пистолет забрал.
– Почему они охотятся за вами? – Калмычков боялся обрыва связи.
– Не знаю. Сначала думал, из-за денег, когда меня наши, местные бандюки похитили. Но деньги честные и небольшие. Не в бандитском вкусе. А в Питере искали очень грамотно. Может, и не бандиты уже…
– Имущественные права? Наследство?.. Знаете что-то, что не должны?
– Нет. Ничего такого. Несколько статеек в прессе. Так у нас свобода слова. Вряд ли, из-за этого.
– Хорошо, как с вами связаться? – Калмычков искал и не мог найти правильный ход. – Вас надо спасать! Охотятся, действительно, не бандиты. И они вас обязательно найдут. Глазом моргнуть не успеете!
– Я так и знал! – Голос выдал отчаяние говорившего. – Но теперь уже не страшно…
– Умирать всегда страшно. Только мы обеспечим вашу безопасность. Решайтесь!
– Если бы опасность грозила только мне. Я не могу поставить под удар жену и сына. Они хорошо спрятаны. Если я проявлюсь, последствия могут быть ужасными. Мне такие перспективы расписал их главарь, когда вычислил номер предыдущего мобильника… Нет выхода! Я что-то озвучил. Случайно. Из того, чего они боятся. «Серые автобусы»… Даже если отдам… Об этом и вам не надо… Короче, им мало уничтожить носитель. Им надо уничтожить мозги, которые догадались. И мои, и моих родных. Они тоже в курсе.
– Да что вы такое знаете? – взбеленился Калмычков.
– Не поверите, Николай Иванович. Не перепутал? Плохая память на имена и лица… Вы не поверите! Ничего суперсекретного. Все на поверхности. Любой узнает, если захочет. Я поэтому и не понимал сначала, за что гонят. Думал, за деньги. И сейчас не совсем понимаю. Неужели за «Серые автобусы»?..
– Еще раз предлагаю – давайте встретимся…– Нет, Николай Иванович. Если гонят за то, что я думаю, это не выход. Простите, что потревожил…
– Стойте! Не отключайтесь. Обдумайте предложение… – В трубке запикали гудки.
Калмычков сидел, озадаченый разговором. Перемотал пленку, прослушал еще раз. Завтра отдаст на экспертизу. А сегодня – быстрее звонить генералу!
Что-то не на продажу
2 декабря, пятница
Генерал вызвал в девять утра. Прослушал запись, долго молчал. Потом посоветовал:
– Забудь! Дело закрыто – это раз. Нет оснований искать человека, который этого не хочет. Боится за свою шкуру – пусть пишет заявление. Причина преследования, на которую он намекает, из разряда самых скользких – это два. Такими делами ФСБ занимается. Все, Николай, забудь. Ищи дочь, готовься к переезду. Для нас с тобой это дело закрыто. Принесло ожидаемые результаты, и нечего за него цепляться.
Калмычков сказал: «Есть!» – и отправился в свой кабинет.
Генерал, со всех сторон, прав. Но не генерал, а Калмычков ночей не спал, разыскивая самоубийцу. Какие-то колесики внутри никак не входили в зацепление, не позволяли согласиться с приказом.
Калмычков рассчитывал застать свой кабинет пустым. Майор Нелидов забрал рапорт, попрощался и убыл в следственное. Опера понесли сдавать спецоборудование. Егорова, после вчерашнего, потянет поправиться, и раньше вечера ждать его бесполезно.
Последний тезис не подтвердился. Егоров сидел в гостевом кресле и ковырял в носу. Его присутствие вызвало у Калмычкова раздражение. Дело закрыто, а этот сидит немым укором.
– Валера, пора убывать в родное РУВД, – сказал неласково Калмычков.
