Энтони О'Нил - Фонарщик
— Что… что мы здесь делаем? — спросил он. Глупый вопрос, но все отрепетированные для этой встречи слова испарились, так как он не знал, перед которой из двух Эвелин сейчас стоит и каковы в действительности ее силы. — Где вы были?
Она захлопнула дверь и отошла в угол комнаты, где было меньше света. На него она не смотрела.
— Гуляла, — сказала Эвелина, и в голосе ее слышалось что-то среднее между угрызениями совести и обидой. — А что вы здесь делаете?
— Что? — Гроувс вытянул голову, как будто она не имела никакого права задавать ему вопросы. — Я здесь с крепкими констеблями, которые караулят на улице, — сказал он, распрямляясь во весь оборонительный рост.
Он говорил бодро, потому что не знал точно, заметила ли она Прингла и переодетого полицейского. По ней ничего было не понять. Она сняла кепку, и короткие волосы разметались.
— Что, случилась еще одна трагедия? — спокойно спросила она.
— Трагедия? — Он будто прирос к полу. — Почему вы спрашиваете? Вам что, снилась какая-то трагедия?
— Ничего мне не снилось.
— Вот как?
Он всеми силами старался не сводить с нее глаз, но не мог забыть блестящие клыки из ночного кошмара и чувствовал во рту привкус желчи. Он попытался отвлечься, представив, как записывает в дневник: «Трудно сказать, какие силы тьмы ей подвластны, но у меня не меньше своих собственных».
— Вы ведь пришли не для того, чтобы пожелать мне всего самого доброго, — сказала Эвелина.
— Да что вы? — Он почерпнул мужество в просквозившей в ее голосе нотке искреннего сожаления. — Вы говорите, как будто ждали меня, сударыня.
— Боюсь, — сказала она, — вы почуяли мою кровь.
— Вы хотите сказать, я хищник?
— Я… я этого не говорила.
— Тогда подло вас преследую? Или вы мне исповедуетесь?
Эвелина бросила кепку на стол и как будто стянула к себе всю тьму. Она была от него в нескольких шагах, но ему казалось, что она где-то очень далеко.
— Я уже ни в чем не уверена.
Еще одно усилие, и Гроувс сумел повернуться.
— Я пришел просто кое-что выяснить, — сказал он. — Я не думал, что не застану вас.
Молчание.
— Вы можете объяснить, где вы пропадали? И почему так одеты?
Он никогда не любил трубочистов — чернее их лиц были только их души, — и в связи с Эвелиной это обстоятельство производило особенно неприятное впечатление.
— Если гуляешь ночью, — сказала она, — лучше не быть женщиной.
— Великолепно, — ответил он, черпая силу в насмешке. — Женщина стыдится своего пола.
— Я не стыжусь.
— Вот как.
— Просто остерегаюсь незнакомцев.
— Тогда зачем вы вообще бродите по улицам?
— Я уже отвечала на этот вопрос другим.
Он нахмурился:
— Кому — другим?
Она словно загородилась от него.
— Кому — другим, я спрашиваю?
Эвелина не удостоила его ответом.
Гроувс видел в ней ясное отражение Воскового Человека — то же высокомерие. Он обиделся, и это придало ему сил.
— Вы представляетесь невинным агнцем, не так ли, — сказал он, — но в глубине души совершенно порочны.
Она не поднимала глаз.
— Да, милая. — У Гроувса дрожали губы. — Вы можете прятаться за тем, что называете снами, но меня не проведешь. Если у вас есть какие-то тайны, они все равно выйдут наружу.
Она была сама покорность.
— Мне все это говорят.
Еще один намек на то, что имелись другие следователи.
— Кто? — требовательно спросил он. — Кто вам это говорит?
Она медлила.
— Я задал вопрос, сударыня.
— Мо… мои гости.
— Что за гости?
Он гадал, кого она имеет в виду — шерифа, генерального прокурора, а может быть, самого Воскового Человека? Мысль о том, что они уже знают об Эвелине и ее потенциальных силах все и опередили его с допросом, по своим последствиям была ужасной.
— Мистер Канэван, — ответила она, — и профессор.
— Профессор? Какой профессор?
Она колебалась.
— Томас Макнайт, профессор логики и метафизики Эдинбургского университета.
Гроувс не встречался с таким человеком в университете и вдруг твердо решил, что она врет. Может быть, чтобы спровоцировать его, заставить его ревновать.
— Полагаю, он задавал вам разного рода вопросы, этот профессор?
— Он думает, что у меня в памяти хранятся скрытые воспоминания.
— Ах вот, оказывается, что он думает!
— Он думает, что может сделать так, что эти тайны раскроются.
— Вот оно что! Ну что ж, существует много способов заставить женщину раскрыть свои тайны.
Он на пробу сделал шажок вперед — чуть больше дюйма; к его облегчению, она никак не отреагировала.
— Вы знаете, с кем я беседовал?
Молчание.
— Вам что-нибудь говорит имя Гетти Лесселс?
Эвелина отвернулась, но было очевидно, что оно ей знакомо.
— Гетти Лесселс, — с удовольствием повторил Гроувс. — Она прекрасно вас помнит. А Авраам Линдсей?
Ее как будто ужалило.
— Вот так. — Дивясь собственной смелости, Гроувс приблизился к ней еще на дюйм, но она по-прежнему не смотрела на него. — Знаете, что они сказали? Что они сказали о вас?
Ее почти не было слышно.
— Что же они сказали?
Гроувс на свой страх и риск решил вывернуть правду.
— Якобы вы презираете их за то, что они с вами сделали, и преследуете за грехи. Вот.
Она ничего не отрицала.
Дрожащей рукой он вытащил из кармана пальто ее «контрольную по совести» и принялся размахивать ею, как саблей.
— Вы помните, как писали это, а?
Она умоляюще выставила руки, как бы пытаясь оттолкнуть улику. Он бросил в нее лист, и тот по спирали, как выпавшее птичье перо, закружился.
— Из вашего монастыря. Ваше письмо дьяволу. Вы не помните этого?
Она неотрывно смотрела на плавно падающий лист бумаги. Он рискнул подойти так близко, что его дыхание почти касалось ее.
— Вы заключили с ним договор? И по этому договору он дает вам приказы?
Она отшатнулась.
— А вы используете его для мести, так?
— Нет.
Обороняясь, она прижалась к стене.
— Когда это кончится, а? Сколько еще вам нужно, я вас спрашиваю?
— У вас нет доказательств…
— Вот как? — Гроувс смотрел на ее съежившуюся фигурку и чувствовал, что сейчас взорвется от возбуждения. — А как иначе вы назовете показания моих свидетелей? Авраама Линдсея и гражданки Лесселс? Как вы их назовете?
— Они не…
— Что?
— Они не говорили о…
— Ах, они не говорили? А вот я слышал их своими собственными ушами.
— Они не говорили! — повторила она.
— Как же это может быть? — спросил он, чуть не плюнув ей в лицо. — Вы считаете, что я лгу?
— Они бы никогда не заявили…
— Вот как? И почему же?
— Потому что они не решились бы обречь себя на проклятие, — наконец с усилием выговорила она и от напряжения чуть не рухнула на пол.
Он схватил хрупкую руку, едва не раздавив ее, и попытался удержать Эвелину. При этом он заметил, что манжета рукава слегка задралась, обнажив неестественно белую кожу запястья, которая резко контрастировала с испачканными копотью руками, и — он не смог как следует рассмотреть, так как стоял спиной к свету, — ему показалось, что там след от чего-то, от раны. И тогда, впервые за это время, их взгляды встретились. Она пришла в себя, вывернулась, опустила рукав и с вызовом посмотрела на него, словно требуя, чтобы он что-то сказал, выговорил вслух эту ужасную тайну. А он вдруг понял, что выбился из сил. Пристально глядя ей в глаза, он видел тот же ужасный блеск, что и у Воскового Человека, чувствовал, как проваливается в нее, как она поглощает его. Кровь бросилась ему в голову, язык силился произнести какие-то слова, но его словно парализовало…
Распахнулась дверь.
Он продолжал в оцепенении смотреть на нее, однако Эвелина положила этому конец. Стряхнув чары, Гроувс обернулся и увидел запыхавшегося Прингла, который смотрел на них с изумлением, и ему почему-то стало стыдно.
— В чем дело? — огрызнулся он.
— Мистер… Мистер Линдсей, сэр, — сказал Прингл, не веря, что перед ним действительно Эвелина, и не решаясь продолжать.
— Что?
— Он выехал из дома, сэр. На кебе. Вы просили сообщить.
На осмысление этого известия Гроувсу понадобилось необычайно много времени.
— Да, — сказал он наконец, как будто не ждал ничего другого. — Просил.
А на самом деле он обрадовался открывшейся возможности бежать, так как в голове у него все еще стучало и легкие были как будто опалены. Эвелина совсем не оставляла вокруг себя воздуха другим. Но он сломил ее сопротивление, ослабил для следующей атаки, уверял себя Гроувс, и, конечно, вернется, чтобы завершить сражение.
— Тогда… тогда пойдемте, — сказал он и тут же вышел вперед Прингла, который, прежде чем последовать за инспектором, бросил последний взгляд на опущенную голову Эвелины.
