Алексей Синицын - Самоучитель Игры
Между тем, флейта наместника Лунгху почти полностью перешла в распоряжение Кроуза. Он день ото дня всё более увлекался ею и после своих долгих картографических изысканий, совершаемых им, одновременно с занесением множества помет в блокнот и производимых расчётов, с удовольствием предавался так успокаивавшему его душу звукоизвлечению, сидя в отцовском кожаном кресле и вспоминая Кроуза-старшего. Ему казалось, что флейта и душа отца каким-то незримым образом связаны. И что через неё с ним говорит чуть ли не сам его покойный родитель.
Впрочем, Смит этому и не возражал, скорее даже наоборот, он с самым чистым умилением вслушивался из гостиной, где корпел над переводами, в эти нежные, всегда чарующие звуки. За пару недель ему удалось продвинуться довольно далеко. И инспектор, сидя за ужином, выслушивал от своего друга регулярные отчёты, касающиеся выигрышных стратегий.
Во время таких слушаний Джозеф Кроуз всё больше убеждался, что Патриарх Тлаху в своей рукописи рассматривал не просто отдельные, частные выигрышные стратегии, но именно создавал единую, стройную и грандиозную теоретическую систему Выигрыша. Но, чем более стройной и грандиозной эта система постепенно становилась в его глазах, тем больше он задумывался об отыскании настоящего, подлинного Самоучителя Игры. Что-то внутри него произошло, сдвинулось, перевернулось. То ли флейта наместника Лунгху на него так действовала, то ли смерть отца и его последние предсмертные слова, а может быть, и то, и другое вместе. Только, ещё раз повторю, чем больше перед Джозефом Кроузом открывалась перспектива стать богатым, могущественным и непобедимым, тем больше его душа алкала чего-то иного.
Примерно за неделю до назначенного отправления, около двух часов пополудни, инспектор услышал из гостиной непередаваемый звук, принадлежавший, безусловно, голосовым связкам Лемюэля Смита.
– Лемюэль, что, что опять случилось?! – инспектор даже не успел препоясать свой шёлковый халат.
– Нет, нет, этого не может быть! – Смит мотал головой, и как будто пытался стряхнуть невидимую пелену со своих раскрасневшихся от напряжения глаз.
– Да что, чёрт возьми, произошло? – рассердился Кроуз – Вам удалось узнать что-то очень важное?
– Джозеф, это только предположение, – переводчик с усилием сглотнул, – только предположение, но меня вдруг осенило – письмо!
– Какое письмо? То самое, которое мы получили от Ся Бо?
Переводчик не мог говорить и только утвердительно махнул рукой.
– Там что-то срыто ещё, чего мы не заметили ранее? – инспектору приходилось вопросами помогать своему другу, наконец, выговориться.
– В том письме, Патриарх Тлаху назвал Ляо «маленькой птичкой».
– Да, он написал «В смерти маленькой птички никто не виноват», – подтвердил Кроуз, который перечитывал письмо множество раз и помнил его содержание наизусть.
– Джозеф, в одном из диалектов китайского языка «маленькая птичка» и «дочка» – это один и тот же иероглиф! Так, ласково, называют отцы своих дочерей.
Инспектор опустился на многострадальный персидский диван, и его халат распахнулся совсем уж неприлично.
– То есть, ты хочешь сказать, что отцом Ляо был Ся Бо??? Но, он ведь остался жив, а должен был непременно умереть после зачатия, если сама она принадлежала к тому самому женскому самурайскому клану.
– Я не знаю, Джозеф, может быть, я просто сошёл с ума, но Патриарх Тлаху вряд ли бы написал это случайно. Его намёки всегда умышленны.
– Да, он никогда ничего не делает просто так, – согласился Кроуз, в задумчивости почёсывая свою волосатую грудь.
В гостиной, заливаемой масляным, как из керосиновой лампы, гонконгским солнцем, воцарилось недоумённое молчание.
– Послушайте, Лемюэль, – наконец заговорил инспектор, – теперь нам уже совершенно точно нужно во что бы то ни стало добраться до монастыря Тяо Бон. Все нити, безусловно, ведут туда. Я не удивлюсь, если…
– Если что? – вскинулся послушник.
Но Джозеф Кроуз ничего не ответил, а только, наконец, запахнул свой шёлковый халат и отправился снова в бывший отцовский кабинет.
Смит с нескрываемой тоской посмотрел на висящий на стене отрывной календарь: до отправления в монастырь Тяо Бон оставалось ждать ещё целых 12 дней.
2
Поездка через весь Китай с Юго-востока на Северо-запад, к предгорьям Тибета заняла чуть больше недели и невероятно измотала Кроуза, не смотря на всю его предусмотрительность в прокладке маршрута, основательность подхода к остановкам на ночлег, а также на предупредительную разумность в выборе одежды и пищи для путешествия.
А вот бродячему коммивояжёру Смиту было всё хоть бы хны. Если из инспектора их дальнее странствие день ото дня последовательно высасывало жизненные силы, то послушнику оно их только прибавляло. Он, как дикий жеребец, вырвавшийся на волю, с каждым днём становился всё более ретив и весел. Часто беспричинно смеялся, мечтательно о чём-то щебетал (у Кроуза даже не было сил вслушиваться, о чём) и постоянно указывал своему унылому спутнику на какие-нибудь красоты ландшафта, что ещё больше того раздражало.
Наконец, миновав лесистые долины Уханя, посетив расположившийся среди множества холмов и рек цветастый и благоуханный Чунцин, заночевав напоследок в предгорном Чэнду, путешественники двинулись чуть южнее Сунпаня, углубляясь, таким образом, в обширное и необжитое пространство Тибетского нагорья с его восточной стороны.
– Смотрите, дорогой Джозеф, какой странный осёл! Если внимательно вглядеться…
– Ну хватит, Лемюэль, прошу Вас! Все эти долины, залитые полуденным светом, валуны, напоминающие шанхайские лепёшки, странные ослы… Я очень устал и хочу есть. Давайте присядем, съедим по куску вяленого мяса и выпьем немного вина.
– Вот вина я бы вам не рекомендовал, дорогой друг, лучше чистой воды вон из того ручья. Слышите, где-то недалеко за кустами журчит ручей, – Смит приложил ладонь к уху. – Нам предстоит подъём в горы, а горы, уж поверьте мне, не терпят никакой нетрезвости.
– Ну, хорошо, хорошо, только за водой тогда, пожалуйста, сходите Вы, – выдохнул совершенно измождённый Кроуз.
После привала путники неторопливо двинулись дальше в горы (Смит лишил инспектора и послеобеденной сигары). Они входили в совершенный и загадочный горний мир, в котором, по всей видимости, не было места ничему «земному», во всяком случае, уж точно – ничему приземлённому.
Полицейскому казалось, что с каждым часом продвижения температура падала, по крайней мере, на пару-тройку градусов, и он предложил Смиту переодеться в заранее припасённые тулупы из оленьих шкур, выменянные инспектором в Чэнду за 100 коробков спичек. Но тот, к его удивлению, отказался, продолжая скакать по острым камням с ловкостью горного козла в своём лёгком «дирижёрском» фраке.
– Вы одевайтесь, милый Джозеф, а я, знаете, привычен, – отозвался он, издали оторвавшись зигзагами футов на сто вперёд замерзающего и задыхающегося от недостатка кислорода Кроуза.
Выругавшись, и с досады плюнув в остроконечный, размером с доброго быка, камень, инспектор навьючил на себя тёплое, сшитое из больших косых лоскутов одеяние, и неловко спотыкаясь и чертыхаясь, поспешил догонять коммивояжера.
Ещё через полчаса Кроуз объявил своему спутнику, что не в силах идти дальше и приказал Смиту развести костёр из ещё попадавшихся на их пути редких сухих колючек.
– Вы точно знаете, что мы на правильном пути? – почти со злостью спросил Кроуз.
– Дорогой инспектор, это станет ясно только ночью, когда над этими чудесными заснеженными вершинами появятся звёзды, – с вежливым поклоном отозвался коммивояжёр.
– То есть вы хотите сказать, что мы как древние мореплаватели будем ориентироваться исключительно по звёздам?! – оторопел инспектор.
– Ну почему же, исключительно, – весело хохотнул Смит, уносясь за колючками, – в дневное время нам будет помогать наша волшебная флейта.
– И сколько же ещё продлится наше путешествие к монастырю? – спросил Кроуз, когда коммивояжер уже разводил огонь под охапкой собранных колючек.
– Видите ли, дорогой друг Джозеф, – послушник, смирив прежнюю весёлость, говорил очень серьёзно, – наверняка это сказать невозможно. Может быть, мы достигнем монастыря Тяо Бон за 3–4 дня, может, за неделю, а возможно, и не найдём его никогда.
Нет, инспектор не верил своим ушам! Что значит, возможно, не найдём никогда?! И при этом, Смит говорил всё это как о чём-то само собой разумеющемся. Так же спокойно он мог бы рассказывать своему другу о перспективах торговли карманными часами с секундной стрелкой в отдалённых провинциях Поднебесной.
Видя нешуточную обескураженность своего друга, Лемюэль Смит сам поспешил дать разъяснения.
– Разве Вы забыли, дорогой друг, что писал Патриарх Тлаху в своей рукописи? Никогда нельзя быть вне Игры. А что такое монастырь Тяо Бон? Это и есть самое средоточие Игры! Я вижу, что Вы отчаялись и уже готовы, что называется, бросить карты, перестать играть с Игрой. Но именно это было бы вернейшим путём к гибели! Роковой ошибкой! Нужно во что бы то ни стало продолжать играть. Слышите? Всеми силами поддерживая свой интерес к Игре для того, чтобы она, не дай Бог, не потеряла интереса к нам. Только так, мой милый друг, только так у нас есть хоть какой-то шанс выйти победителями.
