Брайан Фриман - Казино "Шахерезада"
– Есть какие-нибудь дополнительные сведения о приюте? Что это за организация?
– Чиста как ангел Божий. – По крайней мере в Карсоне о ней все так отзываются. Бюджет скромный, получают много подарков, недорогих, жалоб на сотрудников не поступало. Делают хорошее доброе дело.
– И Борден руководил ею, когда Амира родила ребенка?
Уоллинг кивнул.
– Он заступил на пост директора, как они сами себя называют, агентства, в девятьсот шестидесятом году и возглавлял его до выхода на пенсию. Здесь появился год назад. Слабое сердце, нуждается в постоянном уходе.
Серена оглядела главный корпус дома престарелых – трехэтажную коробку когда-то белого цвета, ставшую от времени грязно-серой, и заметно приуныла. Совсем недалеко отсюда стояли красивые особняки с видом на бушующие воды реки Траки. Тут был иной мир. Впечатление ухудшилось, когда детективы зашли внутрь. Нянечки изо всех сил старались оживить обстановку, украсить интерьер. Они приветливо улыбались, на стенах висели незамысловатые детские рисунки, однако скрасить общую удручающую атмосферу не могло ничто. Все хорошо понимали, что сюда привозят умирать тех, кто уже никому не нужен. Они прошли мимо истощенного диабетика с ампутированными конечностями. Рядом с ним сидела в инвалидном кресле старушка, безумная, трясущаяся, страдающая болезнью Паркинсона. Ветхие старики, потерявшие рассудок, с пустыми бессмысленными взглядами. Серена почувствовала приступ клаустрофобии.
Уильяма Бордена они нашли на втором этаже, в комнате отдыха. В углу стоял телевизор, напротив которого на диванах и в инвалидных креслах сидели человек десять и смотрели сериал «Друзья». Борден устроился в кресле у противоположной стены. На коленях у него лежала раскрытая книга.
Они представились, пододвинули кресла и сели напротив него. В комнате было жарко, как в доменной печи.
– Сочувствую вашему горю, – начала Серена, заметив название книги: «Семья в предчувствии смерти». «Как можно примириться с таким предчувствием?» – подумала она. – То, что случилось с вашей сестрой, – ужасно.
– Меня не покидает ощущение страшной вины, – ответил Борден. Он говорил хорошо поставленным голосом профессионального работника социальной службы, тоном, внушающим доверие, и не без патетики. Невысокий, с седой бородой и длинными, давно нуждавшимися в стрижке волосами. Одет в голубоватую пижаму и тапочки без задников. – Думаю, свои намерения этот человек вынашивал уже давно. Причинить боль и страдания. С Альбертом я не встречался много лет. Полагаю, он и не навестит меня – ведь это я отнял у него жену.
– Вы ни в чем не виноваты, мистер Борден, – попытался успокоить его Уоллинг.
– Вы так считаете? – Тот недоуменно пожал плечами.
– Мы хотели бы попросить вас помочь нам найти человека, который, по нашему мнению, убил вашу сестру. Вы не узнаете этого мужчину? – Серена вытянула руку с портретом Блейка, но Борден сразу отвел ее.
– Не нужно, не показывайте. Когда мистер Уоллинг позвонил мне, я уже знал, кто станет убийцей моей сестры, – проговорил Борден и, хотя в комнате было жарко, а его ноги укрывало одеяло, зябко поежился.
– Его зовут Блейк Уайлд.
Борден покачал головой.
– Имя ничего мне не говорит; уверен, за долгие годы он сменил много имен. Когда я знал его, он был Майклом Бертоном. Правда, с тех пор миновало больше двадцати лет.
– И все же взгляните на рисунок, – настаивала Серена.
Борден, вздохнув, взял бумагу и, явно волнуясь, несколько минут рассматривал портрет. Наконец, закрыв глаза, кивнул.
– Впервые я увидел его, когда ему было шестнадцать, но это точно он. Глаза.
Со стороны людей, сгрудившихся у телевизора, послышался тихий, похожий на треск сухих листьев, старческий смех. Борден поежился.
– Знаете, тут постоянно видишь одно и то же, – хмуро произнес он. – Умирающих привозят как скот на бойню, и каждый день они уходят отсюда один за другим. Ирония судьбы. Всю свою сознательную жизнь я старался помогать детям. Не женился, не завел своих детей. И заканчиваю свой век тут, с угасающим сердцем, без родных, если не считать сестры. Теперь ее нет. В результате сделанной мной ошибки. Страшной ошибки, единственной за тридцать лет работы.
– Блейк… ну или Майкл… был сыном Амиры Лус? – спросила Серена.
– Не знаю. Я никогда не встречался с его матерью.
– Расскажите, как все произошло, – мягко попросил Уоллинг.
– Однажды ко мне пришел мужчина. Весной шестьдесят седьмого года. Поздним вечером. Он держал на руках младенца, крошечного, родившегося несколько дней назад. Странный гость сказал, что мать ребенка не может позаботиться о нем, и попросил подыскать для мальчика подходящих родителей.
– Мужчину вы знали?
Борден пожал плечами.
– Нет, разумеется, и он не называл себя. Высокий здоровяк с бычьей шеей. Внушительный господин.
Серена подумала, что под это описание больше всех подпадает Лео Риччи, хотя в те дни в казино работало много громил подобного вида.
– Вы взяли малыша просто так, без документов, не задавая лишних вопросов? – поинтересовалась она.
– Я знал, что танцовщицы в Лас-Вегасе заводят романы с богатыми людьми, рожают. Никто и не думал о документах, все стремились как можно быстрее избавиться от ребенка. Каждый месяц к нам привозили то мальчика, то девочку. Обычное дело – разумеется, только для богатых и белых. Происходящее никого не интересовало. Все оставалось за кулисами ярких шоу – расизм, изнасилования, выброшенные дети.
– И вы взяли ребенка?
Борден кивнул. Уоллинг наклонился и прошептал:
– Мистер Борден, я не сомневаюсь, что вы честно исполняли свой долг. Много денег вам предложили?
– Очень много. Как правило, на подобное люди не скупились. Платили регулярно и неплохо. Но уверяю вас: из анонимных источников я не брал себе ни цента, все отдавал организации, в которой работал. В то время мы испытывали серьезные трудности.
– А приемная семья? – продолжала допытываться Серена. – Она тоже ни о чем не спросила?
– В те годы о таких вещах никто не расспрашивал, все всё понимали и считали вполне естественным. Это сегодня без справки шагу ступить нельзя, а биологические матери через суд выбивают себе право видеться со своими детьми, находящимися в других семьях.
Уоллинг задумчиво вертел в руках шляпу.
– Одно меня смущает, мистер Борден. Если вы не знаете, откуда к вам привезли младенца, а приемная семья не знает его происхождения, как тогда он догадался, что его матерью является Амира Лус? И зачем стал убивать? Что заставило его убить вашу сестру?
Борден сморщился, как от сильной зубной боли, несколько раз тяжело вздохнул.
– Мне неизвестно, как он определил свою мать. А вендетту… вендетту он начал давно.
– Объясните, пожалуйста, что вы имеете в виду, – попросил Уоллинг сухим тоном.
– Я уже говорил вам, что совершил ошибку. Ужасную ошибку. Нет, не потому, что взял младенца и принимал деньги. Я бы и сейчас поступил так же. Дело в ином. Защищать детей – моя миссия.
– В чем же ваша ошибка?
Серена посмотрела в глаза Бордену и сразу обо всем догадалась. Она почувствовала легкое головокружение, почти физически ощутила удушающую, затхлую атмосферу комнаты, в которой находилась. В воздухе словно повисли невысказанные пока слова: «Сексуальное насилие».
– Ошибся я в том, что выбрал не ту семью, – произнес Борден.
– Что там делали с мальчиком? – Уоллинг сообразил, куда клонит Борден.
– Вы должны понять, – тихо проговорил Борден, и Серене показалось, что он пытается оправдаться за свое решение перед самим собой прагматическими доводами. – Найти подходящую семью для ребенка – задача не из легких. Мы проводим многочисленные интервью с будущими родителями, их смотрят специалисты. Тем не менее вынужден признать – ошибки иногда случаются. Я был молод, амбициозен, самоуверен. В университете получил степень доктора по детской психологии. Считал, что с моими познаниями я способен в пять минут определить характер людей и точно сказать – заслуживают ли они того, чтобы им отдавать ребенка, или нет. В то время я и понятия не имел, что есть вещи, мне попросту неведомые.
– В общем, Бертоны на роль приемных родителей не подходили, – подсказала Серена.
Борден кивнул.
– К мужу, наверное, претензий быть не может. Порядочный человек, работящий, средний класс, разве что не из самых обеспеченных. Жил с женой пять лет, очень хотел детей, но Бог им их не дал. Его жена, Бони, хотела детей даже сильнее. Мне они показались прекрасными родителями, но я многое упустил из виду. А симптомы имелись. Я знал, что детство и юность Бони были тяжелыми. Отец пил, буянил дома. Многие черты его характера перешли к ней. Главным образом жестокость. Если мальчик рассказывал правду, она была настоящей садисткой.
