Джон Катценбах - Фатальная ошибка
О’Коннел опять заерзал. Возбуждение достигло высшей точки.
Когда-то он читал в одном романе, что воины некоторых африканских племен приходили в сексуальное возбуждение перед битвой. Они кидались на врага со щитом в одной руке, смертоносным копьем — в другой и восставшим членом между ногами.
Это произвело на него впечатление.
О’Коннел отодвинул пустой стакан и слез с табурета, не пытаясь скрыть эрекции. Ему даже хотелось, чтобы кто-нибудь вытаращил глаза, кинул реплику. Сцепиться с кем-нибудь — вот что ему нужно было в этот момент больше всего.
Но никто не смотрел на него и не отпускал шуток. С некоторым разочарованием он пересек зал и вышел на улицу. Спустившаяся ночь обдала холодом его лицо. Но она не остудила его воображение. О’Коннел представлял, как склоняется над Эшли, сближается с ней и проникает в глубину, извлекая максимум наслаждения из каждого дюйма ее тела, каждой выемки и углубления. Она в его воображении тоже бурно реагировала, а выражалось ли это в стонах и криках страсти или в рыданиях от боли, не имело значения. Любовь и мучение, ласки и побои — это было одно и то же.
Несмотря на холод, он расстегнул и куртку, и рубашку и шел, выпятив грудь, позволяя морозному воздуху обтекать его тело и глотая его большими порциями. Воздух нисколько не охладил его чувств. «Любовь — это болезнь», — подумал он, и ему представилось, что Эшли — вирус, беспрепятственно циркулирующий по его кровеносным сосудам. В этот момент он понял, что ее образ никогда не оставит его в покое, ни на одну секунду, до самой смерти. И держать в узде свои чувства он сможет только в том случае, если будет безраздельно владеть самой Эшли. Никогда и ничто он не сознавал так ясно, как это.
Майкл О’Коннел повернул за угол к своему дому. Образы, окрашенные вожделением и кровью, крутились у него в мозгу, формируя бурлящую взрывоопасную смесь. На окружающее он не обращал внимания, хотя следовало бы. Тихий голос позади него вернул его к действительности:
— Нам надо кое-что обсудить, О’Коннел.
Кто-то железной хваткой сжал его руку около плеча.
Мэтью Мерфи сразу узнал О’Коннела, когда тот пересек освещенное пространство под фонарем. Покинув свое укрытие, детектив проскользнул ему за спину. Он в совершенстве освоил эти приемы за двадцать пять лет службы в полиции, и опыт подсказывал ему, что в криминальной практике О’Коннел новичок.
— В чем дело? Кто ты такой? — испуганно дернулся парень.
— Я твой самый страшный ночной кошмар, ублюдок. Отпирай дверь, тихо и мирно поднимемся к тебе, и я вежливо и цивилизованно объясню тебе, что происходит в мире и как это отражается на тебе. Не хотелось бы вбивать это тебе в голову слишком грубыми методами. Ты ведь и сам, наверное, этого не хочешь, О’Коннел? Как, кстати, твои дружки зовут тебя? О’Кей? Или просто Майк? А?
О’Коннел попытался высвободиться, но тиски сжали его руку еще сильнее, и он отказался от этого намерения. Не дав ему ответить, Мерфи засыпал его новой серией угрожающих вопросов:
— А может, у Майкла О’Коннела нет друзей и никто не зовет его Майком или Микки? Я постараюсь хотя бы на время исправить это. И поверь мне, Микки, в твоих интересах, чтобы я был тебе другом. Это главное, что тебе сейчас требуется, Микки. Никогда еще и ничто не было тебе нужнее. Это для тебя вопрос жизни или смерти — останусь я тебе другом или нет. Усек?
О’Коннел невнятно буркнул что-то, пытаясь повернуться к Мерфи и разглядеть его, но бывший полицейский цепко держал его в лапах, прижимаясь к нему, шепча ему в ухо и подталкивая вперед:
— Заходи в дом и поднимайся, Микки. Поговорим в интимной обстановке.
Понукаемый и подталкиваемый Мерфи, который продолжал язвительно подшучивать над ним, О’Коннел вошел в подъезд и поднялся на свой этаж.
У дверей в квартиру О’Коннела Мерфи так скрутил парню руку, что тот сморщился от боли.
— Вот еще по этой причине нам лучше оставаться друзьями, Микки! — прошипел Мерфи. — Не надо меня сердить. Не дай бог, если я выйду из себя. Сделаю что-нибудь такое, о чем ты будешь потом очень жалеть — если у тебя, конечно, будет это «потом», в чем я сильно сомневаюсь. Сечешь? Теперь давай тихо открывай дверь.
О’Коннел с трудом достал ключ из кармана и отпер замок. Компания соседских котов в коридоре при виде О’Коннела бросилась врассыпную. Один, выгнув спину дугой, зашипел.
— Я вижу, ты не пользуешься популярностью у местных обитателей, да, Микки? — бросил Мерфи, опять вцепившись в руку О’Коннела. — Ты что-то имеешь против котов? У них зуб на тебя?
— Да, мы не очень-то ладим, — проворчал парень.
— Это меня не удивляет.
Детектив с силой толкнул О’Коннела вперед. Тот, споткнувшись о потертый ковер, ударился о стену и, растянувшись на полу, перевернулся, чтобы рассмотреть наконец Мерфи.
Но тот с удивительным для его возраста проворством кинулся на О’Коннела и навис над ним, оскалясь в злобной ухмылке, подобно горгулье со средневекового собора. В глазах его сверкал гнев. Парню удалось немного приподняться и занять полусидячее положение. Он уперся взглядом в отставного полицейского.
— Не слишком хорошо себя чувствуем, Микки? Не привык, чтобы с тобой так обращались?
О’Коннел ничего не ответил. Ситуация подсказывала ему, что лучше держать рот на замке.
Мерфи небрежно распахнул куртку, дав молодому человеку возможность увидеть пистолет у него под мышкой.
— Как видишь, Микки, я пришел еще с одним другом.
О’Коннел проворчал сквозь зубы какое-то ругательство, переводя взгляд с лица сыщика на оружие и обратно. Мерфи быстро выхватил пистолет из кобуры. Он не собирался этого делать, но что-то в вызывающем взгляде парня подсказало ему, что лучше ускорить процесс. Он дослал патрон в патронник и положил большой палец на предохранитель. Затем, уже медленно, стал опускать пистолет к лицу О’Коннела, пока тот не уперся ему в лоб между бровями.
— Пошел на х…! — выругался О’Коннел.
Мерфи ударил его стволом пистолета по носу так, чтобы удар был чувствителен, но кости остались целы.
— Не очень-то любезное выражение, — сказал Мерфи и сильно сжал щеки О’Коннела пальцами левой руки. — А я надеялся, что мы будем друзьями.
Парень продолжал молча смотреть на него, и Мерфи неожиданно стукнул его головой о стену.
— Веди себя повежливее, — холодно произнес он, — чуть более цивилизованно. Так легче будет разговаривать. — Внезапно он схватился левой рукой за отвороты куртки О’Коннела и рывком поднял его на ноги, продолжая удерживать пистолет у его лба. Затем он подтащил парня к креслу и толкнул его, так что тот повалился в кресло, едва не опрокинув его. — Это я еще даже не начал сердиться, Микки, это мы просто знакомимся.
— Вы ведь не коп? — спросил О’Коннел.
— А тебе приходилось видеть копов, да? Сидеть за столом против них, и не раз?
О’Коннел кивнул.
— Ну что ж, ты совершенно прав — прав на все долбаные сто процентов, — ответил Мерфи, улыбаясь. Он ждал этого вопроса. — А для тебя было бы гораздо лучше, если бы я был копом. Тебе надо было бы молиться какому-нибудь богу, который, по-твоему, мог бы прислушаться к тебе, чтобы я был копом. Потому что копы подчиняются правилам, Микки. Правилам и инструкциям. А я — нет. Я гораздо хуже. Несравненно хуже. Я частный детектив.
О’Коннел презрительно фыркнул, и Мерфи ударил его по лицу. Звук пощечины звонким эхом разнесся по квартире. Детектив улыбнулся:
— Мне, по идее, ни к чему объяснять это все тебе, Микки, — парню, который воображает, что знает, как надо вести себя в обществе. Но для поддержания разговора я все-таки объясню кое-что. Во-первых, я был копом. Больше двадцати лет валандался с типами куда покруче тебя. Большинство этих крутых ребят сидят за решеткой и проклинают мое имя. А те, что не сидят, уже на том свете, и там у них более серьезные проблемы. Во-вторых, у меня есть лицензия, выданная Массачусетским содружеством[23] и федеральным правительством, и я ношу это оружие вполне законно. А ты, надеюсь, понимаешь, какие выводы напрашиваются из этих двух обстоятельств?
О’Коннел ничего не ответил, и Мерфи отвесил ему еще одну пощечину.
— Дерьмо! — вырвалось у парня.
— Когда я задаю тебе вопрос, Микки, будь добр, отвечай на него. — Детектив опять занес руку, и О’Коннел сказал:
— Я не знаю. Какие выводы?
— А те выводы, — усмехнулся Мерфи, — что у меня остались друзья, причем друзья настоящие, не такие, каких мы тут с тобой изображаем. Они мне многим обязаны, так как я не раз за все эти годы прикрывал их задницу во всяких передрягах, и они от всей души сделают абсолютно все ради меня и поверят всему, что я расскажу им о нашей с тобой встрече, если вдруг понадобится. Им будет ровным счетом наплевать, что случится с таким слизняком, как ты. Если, например, я скажу, что ты напал на меня с ножом или каким другим оружием, которое я суну в твою мертвую неподвижную руку, и мне, увы, пришлось, обороняясь, вышибить твои никчемные мозги, они поверят мне. И даже похвалят меня, Микки, за то, что я очистил мир от такой заразы, как ты, прежде чем ты успел натворить больших бед. Они отнесут это в разряд превентивных мер. Вот каково твое положение на данный момент. Иначе говоря, я могу сделать с тобой все, что мне в голову взбредет, а ты ни хрена не можешь. Ясно?
