Александра Олайва - Последняя
– Вот оно, – шепчет Зверинец, – доказательство.
– Как ты можешь? – вопрошает Официантка.
Женщина не сразу понимает, что этот вопрос адресован ей.
– Извини? – переспрашивает она, поворачиваясь.
– Как ты можешь подходить так близко? – спрашивает девушка.
Ее голос полон страха и трепета, но в нем присутствует и нечто еще – по крайней мере так кажется Зверинцу. Снисходительность – а может, и обвинение. Когда она это слышит, вся ее тревога, дискомфорт и отвращение сжимаются в тугой клубок и взрываются.
– Все это из-за тебя, – говорит она. Ее голос звучит напряженно, зло – и не слишком громко. – Из-за тебя и твоего ушибленного пальца, из-за того, что ты скулила и медлила, будто ты тут единственная чувствуешь боль.
Официантка шокирована. Ковбой шокирован. Оператор шокирован. Продюсеры тоже будут шокированы, как и режиссер монтажа, которому придется потрудиться, чтобы загладить этот эпизод. Однако как минимум один зритель шокирован не будет: муж Зверинца. Он знаком с этой ее тайной стороной, с желанием выиграть, с презрением к откладыванию на потом и жалости к себе. Он знает, как она замыкается и съеживается, когда нуждается в защите, – и как этот панцирь делает ее раздражительной. Когда он увидит эту сцену, его сердце сожмется от жалости к жене.
Официантка понимает одно: на нее накинулись и, по ее мнению, несправедливо.
– Ты с ума сошла, – говорит она. – Я и остановилась-то всего на минутку. Я не виновата в этом.
– На минутку? – переспрашивает Зверинец с тихой яростью. – Тогда, по твоим расчетам, мы сколько пробыли в лесу? Час? Если это была минутка, я сдамся немедленно. Тебе пора бы сдаться: тебе все равно не выиграть, но ты хотя бы облегчишь жизнь тем, кто честно пытается, и не будешь их тормозить, тупая кукла!
С этими словами она удаляется в лес. Официантка и Ковбой провожают ее потрясенными взглядами. Оператор ухмыляется, понимая, что ему только что подфартило. Он так рад, что даже забывает про тот дискомфорт, который весь день глодал ему кишки.
Через несколько минут Зверинец возвращается с виноватым видом. И тут она делает нечто практически небывалое для реалити-шоу: извиняется.
– Прости, – говорит она. Официантка смотрит на нее угрюмо. – Мне жаль, что я сорвалась.
Этим вечером девушка ответит в интервью:
– Есть что-то неестественное в том, что человек все время такой милый, улыбается и помогает – а потом вот так взрывается. Мне наплевать, что она сказала. Меня обзывали и похуже, чем куклой, но я больше ей доверять не собираюсь. Типа Рэнди хотя бы не скрывает, что он псих и жопа. Знаешь, чего он него ожидать. Я лучше буду иметь дело с ним, чем с такой фальшивой особой.
Глаза у Зверинца красные, небо у нее за спиной совершенно темное.
– Что я могу сказать? – спрашивает она у камеры. – Вы, ребята, меня достали, а я выместила это на ней. Да, я действительно считаю, что проиграли мы из-за нее, но мне не следовало бы… просто не следовало бы. – Она вздыхает. – Сколько уже прошло? Чуть больше недели? Если так пойдет и дальше, то скажу честно: мне уже страшновато. Но знаете что? Это не на самом деле. Я знаю, что мне не рекомендуется так говорить и вы это просто вырежете, но прыжок того типа с обрыва и тот манекен внизу? Это часть игры. Если буду об этом помнить, я справлюсь, как бы все ни выкручивали. А если все, кто это смотрят, узнают, что я порой бываю гадиной, так это правда.
Она пожимает плечами и уходит от камеры. Это последнее интервью Зверинца.
19
– Кто это? – шепчет паренек.
– Откуда мне знать? – с горечью отвечаю я.
Мой страх переплавился в гнев. Мне следовало бы помнить, что расслабляться нельзя… и я даже помнила… а теперь появился новый ролик, новая сцена, которую мне никогда не позволят забыть. И, что еще хуже, я не знаю, что делать дальше.
Чего от меня хотят? Конечно, чтобы я ответила на стук. Ведь это же действительно был стук: «Бам-бам-бам!»
– Может, нам уйти? – спрашивает Бреннан.
– Не думаю, – отвечаю я. – На улице темно, здесь нам безопаснее. И не думаю, чтобы они нашли то окно, иначе не колотили бы по жалюзи.
Но еще договаривая эту фразу, я себя проклинаю: ничего более выгодного для них я сказать не могла. Эти слова отзвучат – и картинка моментально переключится на человека, стоящего под окном и смотрящего наверх.
– Откуда они узнали, что мы здесь, Майя?
– Не знаю. Мы особо не таились. И может, часть дыма вышла наружу.
Нет: им сказали. Пока солнце заходило, они сидели в микроавтобусе, в тепле, и просто дожидались подходящего момента, чтобы дать о себе знать.
– Что нам делать? – спрашивает парнишка.
У него одни только вопросы.
– Давай соберем вещи, – отвечаю я ему. Мне ведь надо ему подыгрывать, так? – Тихо. А потом выжидаем и будем готовы уходить.
Он кивает, и мы оба поворачиваемся к огню и нашим наполовину распакованным рюкзакам. Я запихиваю к себе в рюкзак картошку и лук – и тут мощные удары звучат снова, три подряд. На этот раз я, кажется, слышу и голос. Я снова перевожу взгляд ко входу в магазин. И опять ничего не вижу. Тогда я иду к кассам.
У меня за спиной раздается отчаянный шепот:
– Майя!
– Ш-ш, – говорю я ему. – Я хочу слышать, что они говорят.
Странно, что я все время говорю – и думаю – «они». Мне кажется бесспорным, что на улице больше одного человека… не знаю почему. Наверное, потому что стук настолько громкий, настолько назойливый, что его просто не может производить один человек.
Я прокрадываюсь мимо полок и по темному проходу между кассами. Когда оказываюсь рядом со столами для упаковки покупок, стук повторяется. Я чувствую, как металлические жалюзи сотрясаются от удара. Голос мужской и невнятный. Единственное слово, которое мне удается разобрать: «Открывай!» Кто бы это ни был, они хотят войти.
Мне приходит в голову, что я могла ошибиться. Может, это не «они», а только один «он». Купер, дошедший до крайности и утративший свое мудрое спокойствие. Хулио, ищущий компании после целой вечности одиночества. Парнишка-азиат, закаленный пережитым.
Бам!
– Открывай, к дьяволу!
На этот раз слова слышны четко, и я узнаю этот голос. Это – актерский тенорок, полный хвастовства. Рэнди. Я совершенно уверена в том, что на той стороне стоит Рэнди. Тем не менее я изумлена. Он живет тем, что раздражает окружающих. Как он смог выдержать одиночное испытание?
– Я знаю, что вы там! – Бум! – Впускайте нас! – Бум! Бум!
– Извини, Рэнди, – шепчу я.
Жаль, что нет глазка: мне бы хотелось посмотреть, на что он стал похож за последние недели. Я представляю себе, как он держит факел, как пламя освещает его всклокоченные волосы и отражается от аляповатого ожерелья. Возможно, он уже целиком обрядился в беличьи хвосты.
Стоп.
Он сказал «нас». Я была права: это «они». Рэнди не один.
Может, нас собирают. Может, индивидуальное испытание наконец пройдено.
Второй голос на улице, более тихий и низкий:
– Это не подействует.
Этот голос мне тоже знаком: голос разума. Когда я его слышу, меня наполняет уверенность, полная и теплая. Эмери говорил, что мы поймем, когда испытание закончится – и я понимаю. Одиночное испытание закончилось.
Я бросаюсь к автоматическим дверям. Я их толкаю, тяну, колочу по стеклу.
Паренек подбегает ко мне.
– Майя, что ты делаешь?
– Одиночное закончилось, нам надо их впустить. – Двери не двигаются. Я не могу понять, как их открыть. – Помоги мне! – прошу я.
– Майя, нет, это…
А потом с улицы:
– Привет! Кто там?
Бреннан стремительно поворачивает голову к двери, а я отзываюсь:
– Купер, это я! У меня не получается открыть двери.
Короткая пауза, а затем:
– С той стороны аварийный выход.
– Ага! – кричу я и бегу вдоль витрин.
Лезу за линзой, но рука у меня трясется – и я бегу, так что мне не удается ее ухватить.
Бреннан хватает меня за руку.
– Майя! Прекрати! Мы не знаем, кто там!
– Это мои друзья, – возражаю я, высвобождаясь.
– Друзья? – переспрашивает Бреннан.
Его недоверие заставляет меня остановиться.
– Ну… Купер – мой друг. Рэнди… Рэнди – это Рэнди. Но если он столько продержался и Купер с ним сотрудничает, то, значит…
– Погоди немного, – шепчет паренек. – Дай я кое-что проверю. – Он ведет меня к аварийному выходу, который, надо полагать, все это время видел. Я так взволнована, что словно трепещу: дыханием, ресницами. Такое ощущение, будто я вот-вот взлечу. – Эй, вы тут? – зовет он.
– Мы здесь! – откликается Рэнди.
– Кто вы? – спрашивает парнишка.
– Друзья.
– Вот видишь, – говорю я Бреннану и тянусь к двери.
– Назовите свои имена! – просит паренек.
И голос, в котором я узнала Рэнди, говорит:
– Купер.
– И?.. – требует паренек.
Я тону, съеживаюсь. Страх накатывается на меня, заполняет с мысков до макушки, утягивает в пучину.
– Джон?
Меня пугает не появление двух незнакомцев, а то, что я приняла их за друзей. Что мое восприятие может настолько отличаться от реальности.
