Дэвид Моррелл - Братство Камня
— Под амиталом я скажу то же самое, — настаивал он. — Потому что это правда. — Встав, он снял пальто.
И тут же резко швырнул его в лицо человеку с ножом. Ему нужен был пистолет. Сделав стремительный выпад вперед, он, вывернув запястье у второго, выхватил пистолет и направил ствол с глушителем ему в лицо и нажал на курок. Раздался глухой звук, будто ударили кулаком по подушке. Пуля вошла в правый глаз, разбрызгав вокруг кровь и мозги.
Человек с ножом отбросил пальто с лица. Дрю швырнул в него оседающий труп. Когда они падали, он бросился к третьему, вырвал из его изящной руки шприц и воткнул в его шею сбоку. Когда он выжал поршень до отказа, из шеи полилась кровь: человек упал как подкошенный.
Дрю бросился к торшеру, схватив его, как посох, и начал бить им по ногам первого человека, сбросившего наконец пальто и труп. Лампа погасла. Комната, где они дрались, освещалась мерцающим светом камина.
Дрю ударил цоколем лампочки по плечу, затем, изменив направление атаки, стукнул колбой по руке, державшей нож. Он отскочил назад и, используя приемы борьбы, которым обучался в Колорадо, нанес удар одним концом штатива по промежности, а другим выбил из руки нож.
Подхватив с пола нож, он всадил его снизу в подбородок врага: нож прошел через язык, небо и достиг мозга.
Дрю продолжал держать нож, чувствуя, как поток теплой крови течет по лезвию и по его руке, сжимающей рукоятку. Какое-то мгновение он удерживал человека в вертикальном положении, пока того не охватила предсмертная дрожь, и хмуро глядел в его умирающие глаза.
Затем отпустил. Тот упал на спину: голова резко ударилась о кирпичи перед камином.
Дрю ухватил его за ботинки и оттащил от огня, не в силах переносить запаха горящих волос. Он содрогнулся, глядя на тела и кровь вокруг. В комнате стоял густой запах мочи и экскрементов.
Хотя Дрю был почти лишен обоняния, он ощутил резкий порыв к рвоте. Не от страха, от отвращения. Смерть. Слишком много смерти. Слишком много смертей за все эти долгие годы.
3
— А потом? — спросила Арлен. Пока он говорил, она держала его руку в своей, пытаясь хоть как-то успокоить.
— Я оставил пистолет в этом доме. Не было времени подобрать его, хотя времени хватило, чтобы взять кинокамеру. Уверен, что психиатра заинтересовал бы такой выбор. Правда, у меня был пистолет в тайнике в Париже, где хранились также деньги и паспорт на другое имя. Я взял напрокат машину и направился в Испанию. Конечно, при подъезде к границе я избавился от оружия на случай проверки при ее пересечении.
— Почему в Испанию? — спросил отец Станислав.
— Почему бы нет? Я подумал, что они будут искать меня повсюду. По крайней мере, — Дрю пожал плечами, — в Испании теплее. Я сдал машину прокатной компании и нанял частный самолет до Португалии. Там, в Лиссабоне, у меня был еще один паспорт на другое имя. А потом? Ирландия. Америка. Три раза они чуть не схватили меня. Однажды на станции обслуживания я вынужден был поджечь машину. Но, по крайней мере, не надо было никого убивать. Я не думал больше ни о шахах, ни о аятоллах, ни о нефти, ни о террористах. Все это мне уже казалось неважным. Я убил второй раз своих родителей. Я заставил мальчика страдать всю оставшуюся жизнь, как страдал я. Мир был подобен сумасшедшему дому. По сравнению с остальными эти монахи-картезианцы жилив раю. Они знали, что для них самое важное. С десяти лет я был странником. Но после того как убежал из того дома на Сене, когда казалось, что мне придется странствовать по миру еще больше, я, наконец, понял, что мне нужно. Я увидел цель. Я захотел покоя.
Священник, отец Хафер, стал моим поручителем. Он сделал так, что меня приняли в монастырь. Но прежде чем стать картезианцем, я должен был освободиться от всего, чем обладал. Конечно, кроме этих фотографий. Но когда я думал, что со всем покончил, когда задавал себе вопрос, а осталось ли что-то от меня самого, что есть еще нечто, что я должен сделать. Сентиментальность. Последняя дань прошлому. Но и окончательный разрыв всех связей.
4
Дрю, притаившийся в темноте за кустами, полуприсел и затем резко подпрыгнул, ухватившись пальцами за бетонный край стены, за которой прятался. Был март. Его распухшие голые руки ныли от холода, когда он, цепляясь подошвами ботинок за стену, карабкался по ней.
Забравшись наверх, он некоторое время лежал, растянувшись и тяжело дыша, потом начал осторожно спускаться по другой стороне стены, удерживаясь окоченевшими пальцами.
Он спрыгнул на промерзшую землю, но тут же, разогнув колени, резко приподнялся, готовый защищаться при необходимости: его единственным оружием были руки. Конечно, он мог взять с собой пистолет, но дал клятву, что никогда снова не будет убивать. Усмирить врага с помощью рук — этому можно найти оправдание. Но снова убивать? Его душа содрогалась при одной мысли об этом. Если же он будет убит сегодня ночью, значит, такова воля Божья. Но никто не нападал на него.
Он вглядывался в темноту. После уличного света по ту сторону стены ему достаточно было бы одной-двух секунд, чтобы освоиться в такой тьме. Но он закрыл глаза при прыжке со стены, и это позволило ему видеть сразу же после приземления.
Он разглядел темные силуэты деревьев и кустов, несколько стоящих вертикально водопроводных труб с кранами и рядом с ними лейки для поливки. И надгробные памятники. Длинные ряды памятников, неясные очертания которых постепенно терялись в темноте ночи.
Кладбище Плизант Вью, Бостон.
Он крался между памятниками, деревьями, кустами, припадая к земле у могильных плит, стараясь побыстрее и бесшумнее пересекать дорожки, посыпанные гравием, с облегчением переводя дыхание на траве. Прижавшись к стене холодного мавзолея, он вглядывался в мрачную темноту кладбища. Ни звука. Только откуда-то издали одиночный приглушенный гул автомобильного двигателя.
Еще несколько шагов, и он увидел их: он всегда сразу находил это место.
Надгробные камни, могилы родителей.
Но он пришел сегодня к ним не обычным путем — петляя, прячась, используя любое укрытие. Он вспомнил, как много лет тому назад охранял это место от вандалов. Наконец он стоял перед ними, перед их надгробиями, на которых увидел бы их имена, будь чуть светлее.
Но, несмотря на ночь, он знал, что это то самое место. Он с нежностью проводил пальцами по их именам, датам рождения, смерти. Затем чуть ступил назад, на миг предавшись воспоминаниям: этот миг длился минуту, две, три; наконец он произнес:
— Если бы только вы не умерли! Голос заставил его оцепенеть.
— Дрю.
Он резко повернулся.
Голос был мужским. Он был далеким, почти неземным.
— Зачем ты сделал это? — как будто голос привидения. Дрю напряг зрение, но не смог ничего разглядеть в темноте… кажется там, справа. Он не чувствовал себя напуганным. По крайней мере, пока. Ведь человек мог легко застрелить его раньше, когда он стоял перед могилами родителей.
Значит, этот человек хочет поговорить.
Он узнал голос. Голос Джейка.
— Ты понимаешь, что ты наделал? — из темноты спросил Джейк. Дрю почти улыбался. Он был охвачен ощущением близости друга.
— Ты знаешь, сколько людей охотится за тобой? — Голос Джейка был мрачен.
— Ты тоже? — спросил Дрю. — Тебе тоже приказано выследить меня. От Нью-Йорка далеко до этого места. Ведь ты здесь не потому, что любишь посещать кладбища в три часа ночи? Ты собираешься убить меня?
— Мне поручено это сделать. — Голос Джейка был глухим и
скорбным.
— Тогда давай. — Внезапно ощутив усталость и опустошенность, он стал ко всему безразличен. — Я уже мертв. Я вполне мог бы уже лежать без движения.
— Но почему?
— Потому что ты получил такой приказ, — сказал Дрю.
— Нет, я не об этом. Я хочу знать, почему ты предал сеть?
— Я этого не делал.
— Они говорят, что ты сделал это.
— А я могу сказать, что я Римский Папа. Но от этого не стану им. К тому же, ты ведь не поверил им. Иначе не дал бы мне возможности говорить. Ты застрелил бы меня, когда я стоял здесь. Как ты нашел меня?
— Отчаяние.
— Я всегда ценил в тебе склонность к длинным объяснениям.
— Они на всякий случай послали людей к дому, где ты жил, но я знал, что ты не пойдешь туда. Чем больше я думал, тем яснее понимал, что ты не отправишься ни в одно место, о котором известно сети. Я подумал, что ты спрячешься в горах. Ты ведь знаешь, как прожить там месяцы, годы, даже зимой. Поэтому я решил, что гонка закончена в твою пользу. Ты выиграл.
— Но это не объясняет…
— Я еще вернусь к этому. Но что-то не давало мне покоя. Воспоминание. Должно оставаться какое-то место, непреодолимо притягивающее человека. Даже в таких, как мы, остается нечто человеческое. Что это за место? Что сделало нас такими, какими мы стали? И тогда я вспомнил то, что ты однажды рассказал мне, — когда снежный буран вынудил нас провести ночь на вершине, а порывы ветра были так холодны, что если бы мы уснули, то погибли бы. И мы поэтому всю ночь разговаривали друг с другом. Помнишь?
