Марк Вайнгартнер - Месть Крестного отца
— И все же мы не зря потели.
Фонтейн не хотел думать о своем возрасте. Он сосредоточился на ее мокрых волосах и влажном летнем платье. У Джонни была особая страсть к женщинам в капельках воды. После душа, из океана, бассейна. К попавшим под дождь. Вспотевшим. Его это странным образом заводило. Конечно, Джонни не настолько терял голову, чтобы заводить с Франческой серьезный роман. Бесполезно отрицать, она — милое создание. Вытирается полотенцем, проводит пальцами по длинным черным волосам в заранее обреченной попытке приручить их.
— Вольц — скряга, но, коль речь идет об участии фонда Корлеоне, он схватится за предложение.
Франческа нахмурилась.
— Что это значит?
— Ничего, дорогая. К слову пришлось.
— К слову пришлось? — повторила она.
— Да. — Джонни едва не добавил: «Не раздувай из мухи слона», но сдержался. Дэнни Ши находился в Калифорнии, всего в нескольких милях от имения Вольца, проводил последнюю кампанию перед выборами в доме бывшего эстрадного певца, ныне продюсера игровых телешоу, по другую сторону поля для гольфа от резиденции Джонни.
— Вы хотите посмотреть, откуда доносится музыка? — спросила Франческа.
— Музыка? Я не слышу музыки.
Франческа указала в приблизительном направлении звуков. Поверх ужасного грохота — игры барабанщика, очевидно, на таблетках бензедрина, электрического баса и расстроенной гитары, сваленных воедино не лучше смеси виски с материнским молоком, — мужской голос, сильно заикаясь, надрывался о том, что хочет умереть молодым.
— Я слышу шум, — признал Джонни, — но не музыку.
— О, бросьте. — Она взяла его за рукав и потянула за собой. — Вы ведь любите веселиться? Не надо финтить.
— Финтить? — переспросил он, не упираясь. — А за что, думаешь, меня зовут Джонни Финтейном?
— Как и Фрэнка Синатру называют Сенатором?
— Никогда не слышал, чтобы его так звали, — возразил Джонни.
— Я просто… дразню вас.
На долю секунды ему почудилось, Франческа скажет: «Дергаю за яйца».
— Я тоже никогда не слышала, чтоб вас называли Финтейном, — улыбнулась она.
Они прошли по темному коридору к деревянной двери — столь широкой, что проехал бы «Бьюик». За ней оказался внутренний бассейн, овеянный ядовитым облаком сигаретного и марихуанного дыма вперемешку с запахом хлорки. В доме собралось около тридцати гостей, в основном коллег госпожи Вольц — Викки Адэр. На металлических шезлонгах сидели мужчины в теннисной одежде и женщины в купальных халатах, большинство по возрасту были ближе к Франческе. Представители сильного пола отрастили бороды и косматые волосы. Несмотря на дым и грохот, сразу бросалось в глаза, что в бассейне только дамы и все они обнаженные. Вдоль черной стены тянулся бар, за ним — выход. Джонни повел Франческу именно в том направлении. Никто не узнал его, или все делали вид, будто не узнали.
Фонтейн заказал напитки, и, пока они ждали, из бассейна вышла Викки Адэр, в чем мать родила, и зашагала к ним. Кто-то бросил ей полотенце, но она не стала прикрывать тело. Викки некогда была восходящей звездой, однако так ничего и не добилась. Белокурая от природы красавица жила на свете всего сорок с лишним лет, но обладала опытом, который обычно обретают за восемьдесят, и это чувствовалось. Не будь она мокрой и нагой, Джонни не остановил бы на ней взгляда. Викки сбрила волосы на лобке, и Фонтейн старался смотреть ей только в глаза. Франческа стояла в замешательстве. Они представились друг другу, перекрикивая грохот. Госпожа Вольц сказала, что они с Джонни уже пересекались, и спросила, помнит ли он где. Фонтейн ненавидел, когда кто-либо заводил подобную волынку. Перед ним мелькала масса людей. Какого черта он обязан всех помнить? Хотелось развернуться и уйти. Франческа сохраняла спокойствие. Викки заявила, будто они вместе снимались в фильме «Ограбление». Это ему тоже ничего не говорило. У Джонни остались смутные воспоминания о той картине. Он наклонился к уху Адэр, чтобы не слышала Франческа, и произнес:
— Ах да, теперь вспомнил. В те времена вы так коротко не стриглись.
Фонтейн на мгновение опустил взгляд на бритый лобок. Викки усмехнулась с видом «тоже мне сострил» и прошептала что-то на ухо Франческе. Затем добавила, чтобы гости чувствовали себя как дома, повернулась к ним обвисшим задом и удалилась к бассейну.
Джонни с Франческой забрали напитки и вышли на свежий воздух. Уже стемнело, и стало прохладнее. Снаружи оказалось столько же народа: по лужайке у особняка кружили люди постарше. При виде Фонтейна прокатился привычный шепот — узнали. Джонни инстинктивно увел Франческу подальше от любопытных глаз: в местечко, удобное для разговора, но не более. Они подошли к каменной скамье и надгробной плите.
— Прости за сцену у бассейна, — сказал он.
— Ну что вы. Это была моя идея. Думали, я буду шокирована?
— Нет, — солгал Джонни и коснулся горла. — Весь этот дым, хлорка вредят голосу. Честно говоря, я чуть не оглох. Если хочешь вернуться, то…
— Там, конечно, мило. Кстати, я и раньше видела обнаженных женщин. Полагаю, вы тоже.
— С таким распутством я столкнулся впервые.
— В свое время я тоже выкурила пару сигарет с марихуаной. — Франческа рассмеялась при виде удивления на лице Фонтейна. — Бросьте, Джон. Фонд, на который я работаю, и вообще многое, чем мы занимаемся, связано с артистами и эстрадой. Моя сестра — профессор в колледже, почти настоящая представительница богемы. Я сама училась в колледже, живу в Нью-Йорке. — Она загибала пальцы, перечисляя свои очевидные добродетели. — Насколько вы считаете меня отгороженной от реальности?
Джонни покачал головой.
— Извини. Я не хотел обидеть тебя, предположив, что ты не наркоманка, — пошутил он. — Так что она тебе сказала?
— Викки? Что слухи о… э-э… о тебе. — Франческа покраснела. — Слухи о тебе — это все ложь.
— Какие слухи? — спросил Фонтейн, хотя сам прекрасно знал.
Франческа пожала плечами.
— А ты? Что ты сказал ей?
— Викки? Поблагодарил за гостеприимство.
На черном мраморном надгробье красовалось рельефное изображение лошади.
— Хартум, — прочла Франческа. — Могила коня?
— Да. То был скаковой жеребец.
— И что с ним случилось?
— Умер.
— Ой! — Франческа уставилась на надгробье. — Должно быть, Вольц сильно любил этого коня.
— Вероятно, — согласился Джонни.
— Господин и госпожа Вольц. Как объяснить этот союз?
— Как знать? Ходит слух, будто назревал скандал и женитьба помогла его избежать. — Вольц развращал двенадцатилетних девочек и занимался этим на протяжении многих лет. — Зачем она пошла замуж, ума не приложу.
Франческа потерла кончики пальцев друг о друга, изображая деньги.
— Не думаю, — возразил Фонтейн. — Я слышал, она сама не из бедных. Ее старик якобы изобрел барабан с лопастями для стиральной машины. Хотя денег много не бывает.
— Возможно, она просто западает на мужчин постарше, — сказала Франческа, глядя Джонни прямо в глаза.
— А любовь ты не рассматриваешь как вариант? — спросил он.
— Любовь, — спокойно произнесла Франческа. — Такое мне в голову не приходило.
Как-то незаметно они подвинулись друг к другу.
— Вот вы где! — воскликнула Тереза Хейген. Оба вздрогнули и едва не вскочили со скамьи. — Ах, извините.
— На тебя надо повесить колокольчик, — отметил Джонни. Хотя и почувствовал облегчение. Вот бы нанять Терезу для неожиданных и своевременных налетов, чтобы спасать его от самого себя. Правда, тогда пришлось бы платить сверхурочные.
— Как прошла экскурсия? — поинтересовалась Франческа, разглаживая и без того гладкое платье.
— Словами не опишешь. Все вас ищут, господин Фонтейн, — сказала она, поглядывая на обоих в откровенной попытке вычислить, чему помешала.
— Называй меня Джонни.
— Том, господин Вольц и еще какие-то люди. У вас с ними встреча, Джонни. — Она перевела взгляд на Франческу и закатила глаза. — Бизнес есть бизнес.
Фонтейн поцеловал ручку Франческе, а затем Терезе Хейген, которая, несмотря на свою подозрительность, не помешала ничему постыдному или непристойному — всего лишь разговору.
Он поспешил в обход к фасаду особняка, чтобы вновь не проходить сквозь тот кошмар.
Надо отдать должное Викки Адэр. Умеет съязвить. Слух о его большом пенисе на самом деле правда, но как теперь оправдаться? Никак. Джонни — джентльмен. И он не станет говорить Франческе Ван Арсдейл о своем члене. И тем более демонстрировать его. Все же Фонтейн, как подросток, хотел провозгласить истину, строго в интересах научного подтверждения, хотя это невозможно. Какое ему дело, что думает Франческа о размере пениса. Джонни ничего не обязан доказывать.
