Джон Гришэм - Противники
Гент настоял на встрече в Вашингтоне, а не в Бойсе, хотя Лейтон Коун выразил готовность встретиться где угодно. На самом деле Коун предпочел бы встретиться где угодно, кроме Вашингтона, чтобы избежать появления Гента у себя в офисе. «Коун груп» арендовала верхний этаж новенького шикарного блестящего десятиэтажного здания на Кей-стрит — этом участке асфальта, забитом настоящими торговцами властью в Вашингтоне. Коун заплатил кругленькую сумму нью-йоркскому дизайнеру, чтобы тот создал образ истинного богатства и престижа. Это работало. Клиентов — настоящих и будущих — охватывал благоговейный трепет от обилия мрамора и стекла в тот самый момент, когда они выходили из частного лифта. Они попадали в само средоточие власти и, разумеется, платили за это.
С Гентом, однако, дела обстояли иначе. Именно лоббист должен был предлагать деньги, поэтому он предпочел бы встретиться в менее помпезном месте. Но Гент проявил настойчивость, и по прошествии девяти недель после смерти сенатора и, что важнее, по крайней мере для Коуна и «Веррик», почти семи недель с тех пор, как Управление запретило крейокс, они представились друг другу и сели за маленький стол переговоров в дальнем конце личного кабинета Коуна. Поскольку Коун не намеревался производить впечатление на клиента и считал свою теперешнюю миссию отвратительной, он сразу взял быка за рога.
— Мой источник утверждает, что семья пойдет на мировое соглашение за пять миллионов и откажется от иска.
Гент нахмурился, его лицо исказила болезненная гримаса, как будто его пронзила боль от геморроя.
— Мы можем это обсудить, — сказал он. Эта импровизированная фраза ничего не значила. Он прилетел из Бойсе для обсуждения, и ни для чего больше. — Но думаю, пять маловато.
— А сколько многовато? — поинтересовался Коун.
— Мой клиент не так богат, — печально ответил Гент. — Как вы знаете, сенатор посвятил жизнь служению обществу и много на это жертвовал. Его наследство оценивается только в полмиллиона, а у семьи есть потребности. Максвелл — известная фамилия в Айдахо, и семья хочет сохранить определенный уровень жизни.
Вымогательство было одним из коньков Коуна, поэтому его забавляло, что он оказался по другую сторону баррикад. Семья состояла из вдовы, очень милой сдержанной женщины шестидесяти лет, не имевшей пристрастия к роскоши, сорокалетней дочери, которая была замужем за педиатром из Бойсе и брала кредиты на все, что только можно, тридцатипятилетней дочери, преподававшей в школе за 41 000 долларов в год, и сына тридцати одного года, представлявшего собой сплошную проблему. Кирк Максвелл-младший боролся с наркотиками и алкоголем с тех пор, как ему стукнуло пятнадцать, и никак не мог победить. Коун провел собственные исследования и знал о семье больше, чем Гент.
— Почему бы вам не назвать сумму? — спросил он. — Я упомянул пять миллионов, теперь ваша очередь.
— Ваш клиент теряет по двадцать миллионов дохода в день, потому что крейокс изъяли с рынка, — заметил Гент таким тоном, словно сообщал информацию, доступную лишь узким кругам.
— Скорее, восемнадцать, но не стоит придираться к мелочам.
— «Двадцать» хорошо звучит.
Коун метнул на собеседника свирепый взгляд поверх очков для чтения. Профессия научила его ничему не удивляться, и теперь он умело притворялся.
— Двадцать миллионов долларов? — повторил он ошарашенно.
Гент кивнул.
Коун быстро оправился.
— Буду с вами откровенен. Сенатор Максвелл отработал здесь тридцать лет, за это время получил по крайней мере три миллиона от больших фармацевтических компаний и соответствующих комитетов политических действий, главным образом из кармана «Веррик» и ее топ-менеджеров, а также взял один миллион у ребят из Национальной инициативы по реформированию системы гражданского судопроизводства и других групп, стремящихся наложить строгое ограничение на подачу исков, мошенничество и тому подобное. Еще четыре миллиона он получил от докторов, больниц, банков, промышленников, розничных сетей и множества проправительственных групп, настроенных урезать выплату компенсаций, ограничить подачу исков и в общем и целом захлопнуть двери суда перед любым, кто потребует денег за ущерб здоровью или смерть. В том, что касалось реформы системы гражданского судопроизводства и крупных фармацевтических компаний, покойный сенатор всегда голосовал безупречно. Сомневаюсь, что вы когда-либо поддерживали его.
— Иногда и поддерживал, — не слишком убедительно сказал Гент.
— Что ж, нам не удалось обнаружить следы пожертвований вашей фирмы на какие-либо его кампании. Признайтесь: вы, ребята, были в другом лагере.
— Ладно, какое это имеет значение сейчас?
— Никакого.
— Тогда почему мы это обсуждаем? Он, как и любой другой член сената, собирал много денег. Все было легально, и деньги тратились на то, чтобы организовать его перевыборы. Разумеется, вы разбираетесь в правилах игры, мистер Коун.
— В самом деле разбираюсь. И вот он падает замертво и теперь обвиняет в этом крейокс. Вы в курсе, что он прекратил принимать лекарство? Последний рецепт на него был выписан в октябре прошлого года, за семь месяцев до того, как он погиб. Вскрытие выявило серьезную болезнь сердца, гипертонию, тромбоз сосудов, и ни одна из этих проблем не была вызвана крейоксом. Начнете процесс — похороните себя заживо.
— Сомневаюсь, мистер Коун. Вы никогда не видели меня в зале суда.
— Не видел. — Зато Коун провел кое-какое расследование. Крупнейший вердикт Гента составил 2 миллиона, причем сумму сократили наполовину в ходе апелляции. В прошлом году он задекларировал по форме 1040 валовой доход немногим менее 400 000 долларов. Миллионы, которые предложил Коун, сулили новые существенные перемены. Гент платил 5000 долларов на алименты и 110 000 долларов в месяц по ипотечному кредиту за домик на поле для подводного гольфа. Дело Максвелла, несомненно, давало ему шанс. Коун не знал, каков процент Гента, но если верить источнику в Бойсе, он надеялся получить 25 процентов в случае мирового соглашения и 40 процентов в случае вердикта присяжных.
Гент подался вперед, уперев локти в стол.
— И вы, и я знаем, что на самом деле речь идет не о материальной ответственности и не о выплате убытков. Единственный вопрос: сколько «Веррик» готова заплатить, чтобы я не подавал крупный сенсационный иск. Потому что если я подам его, то мы еще больше надавим на Управление, не правда ли, мистер Коун?
Коун извинился и отправился в другую комнату. Ройбен Мэсси ждал в своем кабинете в «Веррик лабз». Николас Уокер тоже сидел за столом. Они говорили по громкой связи.
— Они хотят двадцать миллионов, — доложил Коун и приготовился к атаке.
Но Мэсси принял новость без эмоций. Он верил в свои лекарства и только что принял производимый его компанией плейзид — одну из «таблеток счастья» для ежедневного употребления.
— Надо же, Коун, — спокойно проговорил он, — у вас превосходные навыки ведения переговоров, старина. Начали с пяти, а теперь дошли до двадцати. Лучше согласиться на двадцать, пока речь не зашла о сорока. Что, черт возьми, там у вас происходит?
— Это лишь жадность, Ройбен. Они знают, что держат нас на мушке. Парень преспокойно признал, что иск подается не ради установления материальной ответственности или компенсации ущерба. Мы не можем допустить еще больше плохих публикаций. Так сколько мы готовы заплатить, чтобы дело Максвелла исчезло без следа? Все просто, как дважды два.
— Я думал, у вас есть какой-то надежный источник, который нашептал вам что-то о пяти миллионах.
— Я тоже так думал.
— Это не суд. Это вооруженное ограбление.
— Да, Ройбен. Боюсь, что так.
— Лейтон, это Ник. Вы выдвинули встречное предложение?
— Нет. Вы уполномочили меня предложить только пять. До вашего разрешения я не мог предлагать больше.
Уокер улыбнулся.
— Сейчас идеальное время, чтобы уйти. Этот парень, Гент, уже считает деньги, несколько миллионов, по его мнению. Я знаю такой тип людей, и они весьма предсказуемы. Давайте отправим его обратно в Айдахо с пустыми карманами. Он и не поймет, с чем имел дело, как и семья. Коун, скажите ему, что ваш лимит — пять миллионов, а генеральный директор уехал. Нам придется встретиться и все обсудить, а это займет несколько дней. Предупредите его, однако, что если он все-таки подаст иск, все переговоры по заключению мирового соглашения немедленно прекратятся.
— Он этого не сделает, — заявил Коун. — Думаю, вы правы. Думаю, он уже считает деньги.
— Мне это нравится, — признался Мэсси. — Но было бы неплохо с этим покончить. Можете поднять до семи, Лейтон, но не более.
Вернувшись в кабинет, Коун уселся на стул и сообщил:
— Меня уполномочили предложить семь. Сегодня я не могу попросить больше и связаться с генеральным директором. Полагаю, он путешествует по Азии, вероятно, сейчас летит на самолете.
