Джанрико Карофильо - Прошлое — чужая земля
— Ну что, это был твой вечер, да? — спросил Франческо с какой-то трудно определимой интонацией.
— Да уж. Такого со мной больше никогда не случится. Подумать только, два каре за партию! И мое сильнейшее!
— А почему ты уверен, что это не повторится?
— Ну, мне кажется, такая удача два раза не выпадает.
— Знаешь, жизнь полна сюрпризов, — сказал он загадочно. Затем встал и сходил к стойке бара за колодой карт. Отбросив мелочь, он сдал карты на четверых как для партии в покер. Когда передо мной легли все пять карт, он попросил открыть их.
— Что это значит?
— Посмотри свои карты. Ну, представь себе, что мы играем.
Я посмотрел. Четыре дамы и туз червей. Но главное потрясение ждало меня, когда он открыл карты несуществующих игроков и у одного из них я увидел каре десяток.
— Что это? Черт возьми, что это означает? — тихо пробормотал я, оглядевшись по сторонам.
— Удача — особа переменчивая. И гибкая. Если знаешь, как надо просить, она будет к тебе благосклонна.
— Ты хочешь сказать, что сегодня мухлевал?
— Мне не нравится слово «мухлевать». Давай лучше скажем…
— Что скажем? Что вообще ты несешь? Ты мухлевал и дал мне выиграть все эти деньги!
— Я немножко помог тебе. У тебя хватило мужества продолжить игру, хотя ты понимал, что это опасно. Считай это своего рода экспериментом.
— Ты хочешь сказать, что ставил эксперимент, в результате которого у меня в кармане оказалась куча ворованных денег? Ты мне это пытаешься объяснить? Ты псих. Ты втихаря втянул меня в преступление. В настоящее преступление, будь оно неладно. Твою мать, я предпочитаю сам решать, становиться мне шулером или нет.
Я говорил шепотом, но яростно. Он не занервничал и вообще никак не реагировал на мою тираду. С его лица сползла ироничная улыбка, и оно приняло очень серьезное выражение. И честное. Я знаю, звучит абсурдно, но именно так я подумал тогда.
— Извини. Но должен же я объяснить тебе, откуда эти деньги. То есть, как ты их заработал. Если ты считаешь, что это аморально, можешь вернуть их или не обналичивать чек. Согласен, он достался тебе в результате обмана. Но если ты не хочешь иметь к обману никакого отношения, просто вынь его из бумажника и порви. Решать тебе.
Я обалдел. В своем яростном негодовании я совсем забыл о возможности вернуть деньги. Или просто уничтожить чек, а вместе с ним и нечестный выигрыш. А ведь правда, что мне мешало сделать так, как он говорил? Но, черт побери, эти деньги уже лежали у меня в кармане! Я попробовал взглянуть на дело с другой стороны. Пока я отчаянно и безуспешно пытался найти выход, заговорил Франческо:
— Чтобы ты полностью представлял себе картину, я должен рассказать тебе еще кое-что. Те двое — Роберто и Массаро — шулера.
— Шулера… В каком смысле?
— Грошовые шулера. Блондин знает один дешевый трюк. Когда он сдает в стад-покере, он знает, какие карты выходят втемную. Но чтобы трюк удался, их нельзя мешать. Массаро сидел справа от него и не снимал, а просто делал вид, что снимает, и тогда Роберто раздавал такие же карты, как в предыдущую партию.
Я пришел в ужас. Я ведь даже ничего не заметил. Франческо продолжал:
— Еще у них есть система знаков, с помощью которых они общаются во время игры. Ты меня слушаешь?
Я слушал. Еще как слушал!
— Они мелкие жулики, но с помощью этой системы обчистили многих. Теперь ты знаешь все и можешь свободно решать.
В таком свете дело принимало другой оборот. Речь больше не шла о подлом обмане двух невинных жертв — честных, полноценных партнеров по покеру. Теперь мой выигрыш приобретал вид торжества высшей справедливости, а сам я из пособника шулера превращался в адепта Робин Гуда.
А следовательно, мог оставить себе деньги.
Потом меня осенила мысль о том, что, очевидно, я должен разделить выигрыш с Франческо.
— Если я решу оставить деньги себе, — начал я осторожно, — мы поделим их?
Он расхохотался. С явным удовольствием.
— Я бы сказал, что да. Ты мыслишь правильно, приятель. Мы отобрали деньги у двух настоящих ублюдков. Это все равно что ограбить наркоторговца.
В тот момент я подумал, что Франческо, вполне вероятно, уже ограбил не одного наркоторговца.
— Как тебе это удалось?
— Я знаю пару фокусов.
— Это я уже понял. Я хочу знать, как ты их делаешь.
— Ты когда-нибудь видел, чтобы иллюзионисты раскрывали свои секреты? Так никто не делает, это против правил.
Он весело улыбнулся, но почти сразу заговорил снова.
— Меня научил один иллюзионист. Он дружил с моим отцом. В детстве во время праздников мне иногда удавалось его уговорить, и тогда он показывал потрясающие фокусы. Я прямо заболел идеей научиться тому же. Когда меня спрашивали, кем я хочу стать, когда вырасту, я всегда отвечал — фокусником. В десять лет я купил учебник — на собственные сбережения. И часами просиживал за упражнениями. В пятнадцать лет, вскоре после смерти отца, — помню это как сейчас — я пошел к этому человеку и попросил его стать моим учителем. Я показал ему, чему научился сам, и это произвело на него впечатление. Он сказал, что у меня талант. Тогда я начал ходить к нему два-три раза в неделю. Наши занятия продолжались больше года. Он говорил, что я стану настоящим иллюзионистом и буду выступать на сцене.
Он прервался, чтобы зажечь сигарету. Его взгляд смотрел куда-то вдаль, в нем читалось что-то вроде ностальгии.
— А потом с ним случился удар.
Он умолк. Как будто кто-то другой сообщил ему эту новость. О том, что его учителя хватил удар. Я тоже взял сигарету и молча ждал, что он продолжит свой рассказ.
— Он не умер, но не мог больше работать. Так и закончилось мое обучение магии. Несколько месяцев спустя я начал мошенничать в карты.
— Почему?
— Почему я мошенничаю? Или почему я сделал это в первый раз?
— И то и другое.
— Я часто задаю себе эти вопросы, но правильного ответа, похоже, еще не нашел. Я тогда жутко обозлился: то ли из-за того, что не смогу стать иллюзионистом, то ли из-за того, что он позволил себе разболеться, хотя обещал заниматься со мной. А может, я злился на самого себя, потому что мне не хватало пороху бросить все и пойти учиться к другому маэстро. Мне ж тогда еще и семнадцати не было.
Он снова умолк и затушил сигарету в пепельнице.
— А может, это моя судьба. Я имею в виду, мошенничать в карты. Это весело. И это такое же искусство, как показывать фокусы со сцены.
— Ты упускаешь один нюанс. Когда я иду на шоу иллюзиониста, я плачу за то, чтобы быть обманутым. Обман — предмет договора между мной и артистом. Я покупаю билет, а он продает мне обман, и мы оба довольны. Но если я сажусь за карточный стол с шулером, уверенный, что идет честная игра…
— Верно. Но реальная жизнь всегда сложней любых примеров. Для ясности возьмем сегодняшний вечер. Эти два паука сидят в своем доме, как в паутине, и разоряют беззащитных людей. Значит, они заслужили то, что с ними случилось. Мы их наказали, и ничего безнравственного в этом нет.
— Но это преступление! — На самом деле я больше не хотел спорить и говорил уже не зло и не агрессивно.
— Ну да, преступление. Но лично я считаю необходимым не нарушать только те юридические нормы, которые совпадают с моими этическими принципами. Вспомни, тогда у Алессандры ты расквасил нос той человекоподобной горилле. Ты совершил преступление…
— Это была самооборона!
— Угу, в широком понимании слова. Но со строго юридической точки зрения, агрессором выступил ты — ведь он и пальцем не успел пошевелить. И что это меняет? С точки зрения морали, ты защищался. С точки зрения морали, грабеж бандитов — законная защита. А еще более законно и даже необходимо нам самим не поддаваться обману.
— Если я правильно понял твою мысль, ты обуваешь только шулеров.
— Этого я не говорил. Я — прости за высокопарность — за то, чтобы порок был наказан, а справедливость торжествовала. Я не мошенничаю с бедняками, с друзьями и с теми, кто присаживается за покерный стол на пару часов, лишь бы скоротать время.
— И с кем же ты мошенничаешь?
— С негодяями. По-моему, отобрать за карточным столом деньги у прохиндея, — это воплощение справедливости.
Он замолчал, серьезно на меня посмотрел, а затем рассмеялся.
— Ну ладно, признаюсь, я хватил через край. Как раз воровство — одна из самых приятных вещей в этой работе. Ты и сам видел, как это забавно.
Прошло всего несколько минут, а ситуация кардинально изменилась. Суровая отповедь, которую я дал ему в начале разговора, уже не казалась мне такой уж оправданной. С какой-то нервозной бесшабашностью я признал, что он прав: мне действительно понравился способ, каким мне достались эти деньги.
В голове у меня роились вопросы, словно факелы, освещавшие наиболее потаенные и неизведанные уголки моего сознания.
