Д. Чампьон - Истории для любопытных. Из коллекции Альфреда Хичкока
Этим комплиментом и завершился наш разговор.
В шесть вечера я позвонил жене и нагло и откровенно наврал ей про какое-то особое поручение комиссара. По ее тону было ясно, что она мне не поверила. Я вздохнул, повесил трубку и поехал на подземке на перекресток Бродвея и Девяносто шестой улицы.
Бетти Уосмут оказалась недоверчивой брюнеткой с прекрасной фигурой и твердым взглядом. Она впустила меня, когда я показал свой значок. Присев на край дивана и чувствуя себя очень неловко, я объяснил ей, зачем меня прислали. Что далось мне нелегко, поскольку я и сам не имел об этом ни малейшего понятия.
Однако стоило мне упомянуть имя Гарриет Мэнсфилд, как она вцепилась в меня, точно кошка.
— Где она? — завопила Бетти. — Это вы ее забрали, копы паршивые? За что? Вы не имеете права…
Я решил, что если ее припугнуть, она легче перенесет мое присутствие в квартире.
— Гарриет мертва.
Она сразу перестала кричать. Ее щеки побелели — я увидел это даже под наведенным румянцем. Она села, и твердость ее взгляда мгновенно смягчилась слезами.
— О Господи, бедная малышка. Я видела, что она чего-то боится. Но я и думать не думала…
Мне стало ее жалко. Я неуклюже наклонился и похлопал ее по плечу. Произнес с полдюжины идиотских утешительных слов и мысленно проклял Оллхофа, поставившего меня в такое неудобное положение. Через некоторое время она успокоилась и ушла в ванную. Незадолго до полуночи она появилась оттуда и предложила мне чашку кофе, на что я с радостью согласился. Мы немного поговорили. Она спросила, чего же я здесь жду, почему мне велели остаться. Я не смог просветить ее на этот счет, потому что и сам этого не знал.
Около часу ночи девушка отправилась спать. Я сидел на диване в гостиной, курил и убивал время размышлениями о том, какое отношение моя ночная вахта имеет к карлику, убитому в Гринич-Виллидже. В три часа глаза у меня начали слипаться. Накурил я — хоть топор вешай, и тишина вокруг стояла полная. Я растянулся на диване и выключил свет, чтобы дать глазам отдых.
Одному Богу известно, когда меня сморил сон. Очнулся же я от скрипа половицы. Несколько мгновений пролежал абсолютно неподвижно. И услышал во тьме тихие, крадущиеся шаги. А еще — чье-то тяжелое, напряженное дыхание.
Я опустил ноги на пол и сел. Рука моя потянулась к выключателю торшера. Но я промахнулся, и торшер с грохотом упал. В темноте что-то блеснуло. Комнату потряс звук выстрела, и мимо моего уха просвистела пуля.
Я стал на колени и попытался нащупать свой служебный револьвер. Шаги приближались ко мне. Вдруг кто-то направил прямо мне в лицо свет фонаря. Я уже было решил, что настали мои последние мгновения на этой земле. И, нагнув голову, ринулся на фонарь.
Как меня миновала вторая пуля, я и сейчас не понимаю. Я нанес отчаянный удар кулаком во тьму и попал в чью-то челюсть. Фонарь полетел на пол. Я поймал правое запястье своего врага и сжал его изо всех сил, чтобы предотвратить очередной выстрел.
Началась борьба не на жизнь, а на смерть. Я умудрился схватить его за оба запястья — правое и левое. Мы хрипели и боролись друг с другом. Неожиданно он выдернул правую руку. И с размаху опустил ствол пистолета на мой череп. Я успел только почувствовать, как у меня подогнулись колени.
Придя в сознание, я обнаружил, что Бетти Уосмут вытирает мокрым полотенцем мой окровавленный лоб. Она была бледной, и в глазах ее стоял страх.
— Я слышала шум, — сказала она, — но боялась выйти из спальни. Не хотела отправиться вслед за Гарриет. Кто это был? Что ему было нужно?
Я не имел об этом ни малейшего понятия. Встав с пола, я бережно пронес свою пульсирующую голову в ванную, немного очухался там и покинул квартиру. Я решил, что событие, которого ожидал Оллхоф, уже случилось. К нему я добрался на такси.
Оллхоф спал чутко, как кошка. Не успел я повернуть ручку двери в его спальню, как он уже проснулся. Сел на кровати, увидел у меня на голове здоровенную шишку и произнес:
— Ну что, дуралей, упустил?
Я сел и начал рассказывать. Его маленькие глазки постепенно наливались гневом. Когда я закончил, он стукнул кулаками по грязному одеялу и принялся меня поносить.
— Идиот, — зарычал он. — Тебе вошь поймать, и то ума не хватит. Ты же держал в своих корявых лапах самого убийцу!
— Какого убийцу?
— Того, что убил Дейнтли. Я сказал всем, что завтра эта девица Мэнсфилд придет ко мне с информацией. Никто не знал, что она мертва. Ночью убийца явился, чтобы ее прикончить. Он подумал, что его отравленный аспирин отчего-то не сработал. И пришел к ней в квартиру, чтобы сделать все своими руками. Я надеялся, что ты его возьмешь.
— Ну, знаете ли, — воскликнул я, защищаясь, — а почему бы вам, черт возьми, не объяснить, что у вас на уме, когда вы посылаете людей на такие задания? Откуда мне знать, что должно произойти?
Оллхоф только головой покачал. Потом вылез из постели, проковылял в другую комнату, вскарабкался на стул и включил кофеварку.
— Ладно, — сказал он. — Звони Баттерсли. Пусть идет сюда прямо сейчас. А потом вы с ним вместе нанесете несколько ранних визитов. Я хочу, чтобы вы сходили к Страуссу, Граймсу и Уорбертону.
— Зачем?
— Возьмете у каждого из них наручные часы. И доставите мне.
— Что-что?
— Часы. Наручные часы.
С Граймсом все прошло гладко. Он немного поломал руки и побегал по лавке. Но часы отдал сразу, стоило нам пообещать, что они вернутся к нему в их нынешнем состоянии.
Только мы собрались покинуть антикварную лавку, как зазвонил телефон. Это был Оллхоф — он спрашивал меня. В трубке прозвучал его резкий голос:
— Симмондс, спросите у Граймса, много ли пил его компаньон.
Не дожидаясь моего ответа, он дал отбой. Я покорно повторил вопрос Граймсу. Тот нерешительно кивнул.
— Ну, — сказал он задумчиво, — пьяницей я бы его не назвал, если вы это имеете в виду. Но он пил больше, чем мне казалось разумным. Я часто пытался его урезонить.
Вместе с этими сведениями и первыми наручными часами мы с Баттерсли отправились к Страуссу. Нам пришлось его разбудить, и он поднял хай. С полчаса я с ним спорил. Потом намекнул, что Оллхоф не тот человек, какого приятно видеть среди своих врагов, и что отказ выдать часы может быть расценен как косвенное признание вины. Тогда он сломался.
К доктору Уорбертону мы приехали на такси. С ним получилось проще, чем я думал. По-моему, он принял Оллхофа за этакого забавного шарлатана — впрочем, Оллхоф был точно такого же мнения о нем самом. Он отдал нам часы с нарочитым смирением.
Затем мы с Баттерсли привезли свою добычу к Оллхофу. Оллхоф осушил очередную чашку кофе, взял у нас часы и позвонил по телефону. Вскоре из конторы напротив явился курьер и забрал часы, аккуратно уложенные Оллхофом в конверт. Заодно курьер получил и другой конверт, с запиской.
В течение следующих двадцати минут Оллхоф шумно и сосредоточенно тянул кофе. Потом повернулся на стуле и сказал:
— Эй! Я звонил в тот бар, куда Страусс с Дейнтли приходили накануне убийства.
— И что? — спросил я.
— А то, — ответил Оллхоф, — что, по словам бармена, Дейнтли пил шипучку и держал во рту незажженную сигарету.
— Так-так, — протянул я. — А какая на Дейнтли была шляпа, он не вспомнил?
— Вспомнил, — сказал Оллхоф. — Котелок.
— И это, конечно, во многом проясняет обстоятельства его гибели, — съязвил я.
— Конечно, — ответил Оллхоф. — Хоть я и удивлен, что ты это заметил.
Разумеется, я ничего подобного не замечал. Так я и сказал, но Оллхоф уже погрузился в загадочное молчание.
Незадолго до полудня он поднял голову и сказал:
— Идите к Нунану и перекусите. Когда вернетесь, все подозреваемые будут здесь, и мы начнем работу.
— Какую работу?
— Работу по установлению личности убийцы, ясное дело. А теперь убирайтесь и оставьте меня в покое.
Глава четвертая
ЯДОВИТОЕ УГОЩЕНИЕ
Когда я вслед за Баттерсли вернулся к Оллхофу, гости уже собрались. Доктор Уорбертон, сердитый и величественный, пытался поудобнее устроить свое грузное тело на стуле с узким сиденьем. Он то и дело менял позу и бросал на Оллхофа гневные взгляды.
Однако кто был совсем не в своей тарелке, так это Граймс. Хозяин антикварной лавки дрожал, как осиновый лист с финансовыми проблемами. Он примостился на краешке стула, словно птичка на жердочке, и не сводил с Оллхофа водянистых глаз.
Не обращая внимания на собравшихся, Оллхоф пил кофе. Страусс, вольготно расположившийся у дальнего края того же стола, курил сигарету. Из всех троих он казался самым спокойным. Баттерсли сидел за своим столом и с любопытством озирал присутствующих. Когда я вошел, он кивнул мне и бросил многозначительный взгляд в другой конец комнаты.
Я тоже посмотрел туда и увидел, что на моем собственном вертящемся стуле сидит сержант Слайго. Это вызвало у меня некоторое удивление. Слайго был полицейским-ломовиком. Он был сложен как кирпичная стена, а его руки смахивали на пару красных боксерских перчаток. Его нос был перебит в двух местах, а щеку украшал шрам от ножевого удара.
