Хэрри Грей - Однажды в Америке
— Мама, у нас нет газа! — крикнул я.
Она тяжело вздохнула:
— Я его весь использовала на готовку и горячую воду для купания.
— Тогда дай мне двадцатипятицентовик для счетчика.
— Не могу, сынок.
— Почему, мам?
— Сегодня вечером у нас будут свечи.
— Но я не могу читать при свечах.
— Мне жаль, сынок, но я не могу дать тебе четвертак. Я опущу его в счетчик завтра вечером. Тогда его, может быть, хватит на всю неделю.
Я хлопнул дверью и направился в расположенный на лестничной площадке туалет, которым пользовались все шесть семей, проживающих на нашем этаже. Целая минута у меня ушла на то, чтобы привыкнуть к запаху.
В потайной нише за бачком унитаза у меня хранилась коробка с сигаретными окурками, которые я собирал на улице. Чтобы хоть как-то побороть чувство голода, я выкурил три окурка. Гвоздь, на котором обычно висела оберточная бумага из-под апельсинов, снова был пуст, и я отметил про себя, что надо не забыть набрать ее на Атторни-стрит, где ее выбрасывают уличные торговцы фруктами, распаковывающие свой товар. В качестве запасного варианта можно будет стащить телефонную книгу из кондитерской Джелли.
Услышав звук приближающихся шагов, я с надеждой посмотрел на дверь. Дверь открылась, и на пороге появилась Фанни, которая жила на одной с нами площадке. Она была моей ровесницей.
— Ах, это ты! — В ее возгласе слышались испуг и радость. — Почему ты не закрываешь дверь, как положено?
Я шутовски поклонился:
— Проходите, проходите, сказал паук мухе.
Она стояла в дверях и улыбалась.
— С какой это стати, неопытный младенец? Чтобы ты мог потрогать меня своими неопытными руками?
Она хихикнула и, положив ладони на широкие бедра, качнула ими назад и вперед. Узкое короткое платье не скрывало высокую круглую грудь и пухлые очертания невысокой фигуры. Это необычайно меня взволновало. Я просунул руки в вырез ее платья и начал ласкать теплую, гладкую грудь. Фанни покачивалась, закрыв глаза и часто дыша.
— Тебе это нравится, Фанни? — прошептал я.
Она открыла глаза и улыбнулась.
— Тити для младенцев, чтобы они кормились молоком, а не для мальчиков, чтобы они забавлялись.
— Зайди, — взволнованно прошептал я. — Мы закроем дверь и замечательно поиграем. — Я взял ее за руку.
Фанни подалась назад.
— Вначале сходи в кондитерскую и купи мне заварное пирожное.
— Где ты этому научилась? У Пегги? — проворчал я. Она хихикнула.
— Ладно, ты купишь мне одно? Если купишь два, то я разрешу тебе поиграть с моими ногами.
— Да, да, — пропыхтел я. — Я куплю тебе целую коробку заварных пирожных.
Она засмеялась над нотками безумия, прозвучавшими в моем голосе. Я обхватил ее за мягкие, пухлые ягодицы и, потянув на себя, попытался закрыть дверь.
Утробный рев, похожий на мычание коровы, зовущей своего теленка, резонируя, долетел с дальнего конца лестничной площадки:
— Фанни, Фанни, поторопись с туалетом!
— Это мама, — прошептала Фанни. — Мы идем ужинать к моей тете Рифке. Тебе лучше отпустить меня. Я разрешу поиграть со мной в другой раз.
Мне не хотелось ее отпускать. Я был слишком возбужден.
— Пожалуйста, отпусти меня, мне надо пи-пи, — сказала она. — А то я сделаю это прямо здесь.
Я выпустил ее. Она подняла платье, спустила штанишки и уселась на унитаз. Почувствовав отвращение, я вышел. Нет, она ужасно вульгарна.
Я спустился вниз, надеясь встретить Пегги, зашел в подвал, заглянул в туалеты на всех этажах и посмотрел на крыше. Ее нигде не было. Расстроенный, я стоял на крыльце и отпускал оскорбительные замечания в адрес проходящих мимо девчонок. Появился Большой Макс, спешащий куда-то, и махнул мне рукой:
— Пошли, Башка.
Я сбежал по ступенькам и зашагал рядом с ним.
— В чем дело, Макс?
— Идем, надо поехать с моим дядей.
— Он получил заказ на катафалк для жмурика? — обрадованно спросил я.
— Да, в Гарлеме. На Медисон-авеню. Ему надо помочь. Это незапланированная работа.
Запыхавшиеся, мы добрались до похоронного бюро как раз вовремя, чтобы помочь дяде Макса, гробовщику, занести в катафалк длинную плетеную корзину, после чего гордо уселись на широком переднем сиденье. Когда мы проезжали вдоль парка на Пятой авеню, дядя Макса ткнул пальцем в сторону шикарных домов и насмешливо произнес:
— Все равно очень похоже на Ист-Сайд. Готов поспорить, что в этих домах едва хватает денег на еду.
Замечание напомнило мне о моем хроническом голоде.
— Может быть, нам удастся раскрутить твоего дядю на несколько бутербродов с сосисками или еще что-нибудь? — прошептал я Максу.
Макс кивнул, подмигнул и, пихнув меня, громко сказал:
— Когда-нибудь мы будем в состоянии купить целую кучу бутербродов с сосисками.
— Когда бы это ни случилось, боюсь, мне все равно будет трудно дождаться, — ответил я.
— Ребята, хотите сосисок? — Дядя Макса улыбнулся. — Отлично, я умею понимать намеки. Перекусим, когда заберем жмурика.
На обратной дороге дядя Макса остановил катафалк у закусочной и купил нам по два бутерброда, которые были съедены тут же, у катафалка. Когда мы забрались внутрь, дядя в шутку предложил нам сигары и очень удивился, когда мы не отказались и закурили.
— Вы ребята что надо! — довольно хохотнул он. Мы помогли ему занести тело в похоронное бюро. — Спасибо, мальчики, — сказал он, затем снова хохотнул и поправился: — Спасибо, мужики, — и сунул нам по двадцатипятицентовой монете.
— Рады были помочь тебе, дядя, — ответил Макс. — Если еще раз понадобимся, дай мне знать.
Дядя ласково посмотрел на Макса.
— Ты становишься большим парнем. — И он ласково похлопал племянника по спине.
— Спасибо за поездку и все остальное, — сказал я.
— Не стоит. Всего хорошего, мужики, — ответил он и улыбнулся нам на прощание.
Мы вошли в кондитерскую Джелли, попыхивая сигарами и ощущая себя хозяевами мира. Простак, Доминик и Косой уже ждали нас.
— Эй, крупняки, где это вас носило? — поприветствовал нас Простак.
Макс швырнул свой четвертак на прилавок и произнес:
— Всем по солодовому коктейлю и заварному пирожному.
За прилавком в грязном фартуке на большом животе стоял сын Джелли, Толстый Мои. Он подхватил четвертак и начал внимательно его изучать.
— Что ты там рассматриваешь, толстяк? — сердито проворчал Простак.
— Ничего, Простак, ничего, — пробормотал Мои извиняющимся тоном.
— Вот и займись тогда коктейлями.
Мы сидели на круглых табуретах около прилавка и, шумно высасывая крем из пирожных, следили за крутящимся вихрем в электрической машине, приготовляющей коктейль. Такие машины были последней новинкой в Ист-Сайде.
В кондитерскую ввалились наши новые приятели с Брум-стрит: Веселый Гониф, Глазастик и Пипи. Мы обменялись приветствиями.
— Как вы отнесетесь к тому, чтобы послушать новую поэму? — спросил Веселый.
— Поэму? — с сомнением произнес Макс. — О чем? Ты что, поэт что ли?
— Веселый всегда рассказывает поэмы и загадки, — сообщил Пипи. — Он сам их сочиняет.
— Да, обычно грязные, — добавил Глазастик. — Но все равно хорошие.
— Да, только грязные и бывают хорошими, — согласился я.
— Ну ладно, давай послушаем одну, — сказал Макс, которому, по-видимому, надоел этот разговор.
Мы развернулись на табуретах лицом к Веселому. Тот встал в позу и с улыбкой на чумазом лице продекламировал:
Говорила славная малышка поганой малышке.
«Фу, как трудно быть славной»
Говорила поганая малышка славной малышке:
«Ну, так положено быть, что трудно быть славной»
Он замолчал и посмотрел на нас, ожидая одобрения.
— Это все? — спросил Макс.
— Да. Ну как, понравилось? — с надеждой спросил Веселый.
— Дурно пахнет, — ответил Макс.
Веселый явно растерялся.
— Веселый, попробуй задать им загадку, — предложил Пипи.
Веселый обрадовался и с улыбкой спросил:
— Почему наша река похожа на ноги девушки?
Никто из нас не знал ответа.
— Потому что чем выше вы поднимаетесь, тем прекрасней становится.
Он с улыбкой уставился на нас, стараясь заметить какие-нибудь признаки одобрения на наших равнодушных лицах. Мы дали каждому из них отпить по глотку коктейля из наших стаканов. Пипи углядел на прилавке коробку заварных пирожных, и вся его компания устремилась к ней.
— Эй вы, парни, тормозите! — завопил Толстый Мои. — У вас есть деньги?
Пипи достал долларовую бумажку. Веселый Гониф взял ее у него и, помахав ею в воздухе, спросил у нас:
— Ребята, хотите пирожных?
Мы взяли по два.
— Ребята, где вы достали деньги? — спросил Макс.
Веселый с гордостью обхватил Пипи за плечи:
— Пипи обчистил пьяного на Бовери.
— Ага, он оказался слабаком, — скромно произнес маленький Пипи. — А еще я забрал у него вот это. — И он вытащил большой нож.