Джеймс Дики - Избавление
Я взял со стола пробный вариант рекламы, которую сделал для «Киттс». Если есть вообще что-нибудь, в чем я достаточно уверен, так это в своей способности привести все элементы макета рекламы в некоторого рода гармоническое соотношение друг с другом. В целом, мне не нравилась слишком традиционная, упрощенная реклама с надписями, сделанными крупными буквами, вопящими: «купите аспирин»; не нравилось мне и холодно-безразличное коммерческое эксплуатирование секса; при этом, не нравилась мне также и излишне «творческая» реклама, со всякими там сумасшедшими штучками-дрючками и выкрутасами. Мне нравилась гармоничность, и поэтому я ценил такие композиции, в которых отдельные элементы не вступали в противоречие друг с другом и не подавляли друг друга. В свое время я получил несколько скромных наград за художественное оформление рекламы, хотя, надо признать, в нашем городе уровень творческого мышления невысок, и конкуренция в этой сфере довольно слабая. Дипломы висели в рамочках на стенах моего кабинета.
Я взял со стола предложенный нами вариант рекламы женских трусиков «Китн Бричиз» из искусственного шелка; обнаженная девушка – только в трусиках – стоит спиной к зрителю, голова повернута так, что виден ее профиль. Мы планировали дать ей в руки котенка, который должен был выглядывать у нее из-за плеча. Но если делать фотографию в полный рост, то голова котенка может показаться слишком маленькой, едва заметной. Мы, конечно, могли бы обрезать снимок снизу, нам не обязательно было показывать ноги девушки во всю длину, так, чтобы были видны ее ступни, как на этом настаивал финансовый распорядитель «Киттс». Но мне хотелось, чтобы ноги были видны полностью. Толком сказать, почему, я не могу. Может быть, потому, что мне просто нравится форма ступни. К тому же, на фотографии человек выглядит, как это ни странно, во много раз более убедительно и эффектно, если он представлен весь, без каких-либо изъятий. Мы с нашими заказчиками долго обсуждали эту проблему. Менеджер по сбыту из «Киттс», этот невероятный жлоб, поначалу предлагает позаимствовать идею, использованную в какой-то другой рекламе: там был изображен здоровенный мужик, стягивающий с девушки купальник, обнажая ее попку. «Мы можем повторить этот трюк, но с кошкой, – предложил менеджер. – К тому же, это продемонстрирует прочность трусиков». Но совместными усилиями его удалось отговорить от этой затеи; ему объяснили, что в респектабельном каталоге одежды такую рекламу никто не поместит. К тому же, нам вряд ли удастся найти девушку, которая была бы хороша собой и при этом согласилась позировать для подобной фотографии. В итоге он уступил, но продолжал настаивать на том, чтобы в этой рекламе было побольше эротики, чего мне как раз и не хотелось. Когда мы расставались, он сказал: «Но кто бы там ни позировал, у нее должна быть приличная задница. Эти трусики должны обтягивать ее до отказа».
Я стал прикидывать различные варианты композиции, приближая фигуру девушки к зрителю и, наоборот, удаляя от него вглубь фотографии. Наконец, мне удалось достичь, как мне казалось, вполне приемлемого решения. А буквы мы пустим у нее по бедрам... Но что из себя, все-таки, представляет натурщица? Какое тело оживит мою композицию?
Я отправился в съемочную секцию студии. Там уже распоряжался Тэд. Он, с уверенным видом художника по интерьеру, безапелляционно и споро переставлял с места на место предметы и людей. Натурщица сидела на складном стуле, прикрывая рукой глаза от яркого света. На ней был клетчатый халатик, в котором было нечто карнавальное, – по крайней мере, мне так показалось. Однако в ней самой, слава Богу, ничего карнавального не было. Хотя нас было всего пятеро, включая осветителя, казалось, что вокруг нее толпится много мужчин. Пришла секретарша Тэда – ее звали Вильма, у нее были тонкие злые губы, – она принесла котенка, которого мы раздобыли в Обществе защиты животных. Она держала его, прижимая рукой к груди, и при этом у нее был такой вид, будто позировать должна была она сама. Макс Фрейли, один из наших сотрудников, занимавшихся клейкой коллажей, принес блюдце с молоком. Я сел на край стола и ослабил узел галстука. Безжалостный, ровный, болезненно-голубоватый свет создавал ту особую, противоестественную атмосферу, которую я терпеть не мог – она вызывала у меня ассоциации с тюрьмой и допросами. Она и в этот раз очень неприятно подействовала на меня. Ко всему прочему, сюда примешивался еще и привкус порнографии. Я сразу вспомнил о тех фильмах, которые обычно смотрят в мужской студенческой компании или в офицерских: глядишь на экран и вдруг с ужасом осознаешь, что когда девушка стягивает с себя халат, камера не уйдет застенчиво в сторону, как это делалось в старых голливудских фильмах – камера снимает босые ноги, потом начинает движение вверх, а потом раз – и все исчезает. А тут понимаешь, что камера начнет заглядывать в самые интимные места, как только халатик будет сброшен; такое подглядывание разрушает женственность, грубо срывая покров тайны и не оставляя ничего сокровенного.
Тэд попросил девушку встать. Пальцы ног у нее были большие и сильные. Благодаря им, возникал образ девчонки-сорванца, пышущей здоровьем. Я мог бы побиться об заклад, что девушка росла на какой-нибудь ферме. У нее было тонкое, открытое, немного веснушчатое лицо с серыми глазами. В такие глаза приятно смотреть. А если позволяют заглянуть в них, то обычно обнаруживаешь большую глубину. И я посмотрел ей прямо в глаза, потому что мне вдруг очень захотелось. В ее левом глазу я увидел необычное светлое пятнышко – и сразу ощутил его странное и сильное воздействие. Такое пятнышко не только тут же запоминается, но и всплывает в памяти само по себе. Одной рукой – которая тоже казалась сильной – она спокойно Сжимала воротник халата, плотно закрывая им шею. Девушка откинула назад голову, и под таким углом, что сразу пришел на ум акробатический этюд; волосы свесились назад, не касаясь плеч. В это время появились еще две секретарши, чем-то напоминавшие сестер милосердия или тюремных надзирательниц, и стали крутиться вокруг натурщицы.
Тэд подвел девушку к отметке, сделанной мелом на участке пола, предварительно очищенном от газет. Натурщица уверенно стала на пробковый пол босыми ногами, и Вильма сняла с нее халат. Судя по ступням, я ожидал увидеть мускулистые ноги, но они оказались длинными, плавно очерченными, красивой, гармоничной формы. Я с сожалением отметил про себя, что ей вряд ли удастся долго поддерживать ноги в таком отличном состоянии, и они скоро станут дряблыми. Ее спина выглядела беззащитной, совсем как у девочки, и оттого девушка казалась еще более женственной и милой. Однако больше всего женственности было в ее глазах. Трусики «Китн Бричиз» сидели на ней очень плотно, однако в этом не было ничего вызывающе сексуального. Ее можно было бы воспринимать как сестру, но как раз такого впечатления в нашей рекламе нам и не хотелось создавать. Еще толком не зная, какую я хотел придать ей позу, не зная даже, можно ли вообще добиться нужного нам эффекта изменением позы, я шагнул к ней и коснулся ее плеча.
Она повернулась и посмотрела мне прямо в глаза. Теперь, с близкого расстояния, я смог получше рассмотреть и пятнышко, сияющее золотом в ее глазу. В нем было больше золотистости, чем в настоящем золоте. Пятнышко казалось живым, и оно как бы увидело меня. Вблизи девушка казалась совсем другой – в мгновение из молоденькой девушки она превратилась в цветущую женщину. Она, как бы совсем непреднамеренно, скрестила руки на груди, и Макс растерянно примеривался, как бы ей подать котенка. Она взяла котенка одной рукой, прикрываясь другой; при этом се ладонь как чашкой накрыла левую грудь. Глядя на этот жест, я почувствовал, как во мне вспыхнуло исконно мужское, глубинное возбуждение – как будто ласкающие пальцы пробежали у меня в паху. Натурщица поставила ноги в очерченные на полу круги, качнулась – свет соскользнул на мгновение с ее плеч – и, наконец, заняла устойчивое положение. Вокруг нее гудели, заливая светом, нити накала в лампах.
Мы закончили съемку, получив, по мнению Тэда, «вполне приличный материал». Однако он сказал, что девушка не очень-то нам подходит и мы вряд ли будем прибегать к ее услугам в будущем. Я вернулся к себе в кабинет и стал заниматься тем, чем не занимался с тех давних пор, когда мы только открыли студию. Все время, оставшееся до конца рабочего дня, я перебирал в уме самые безумные идеи. Ничего толкового из этого не вышло, но перескакивая от одной идеи к другой, мне удалось вызвать весьма необычные ассоциации. Отдавая Тэду кучу эскизов и пробных вариантов, я сказал, что хочу взять на пятницу отгул – мне нужно кое-что сделать по дому. Он не возражал. В конце концов, главную работу на этой неделе мы сделали. И нам удалось кое-чего добиться.
14 сентября
Наверное, во мне присутствовало нечто такое, что мешало мне видеть сны по ночам или лишало меня возможности вспомнить, проснувшись, что мне снилось, если это действительно происходило. Я мог находиться в состоянии либо полного бодрствования, либо полного забытья, из которого выходил медленно. У меня было такое ощущение, что если бы вокруг меня было совершенно тихо, если бы я не слышал ни звука, я никогда бы и не проснулся. Что-нибудь в мире, меня окружавшем, должно было вытянуть меня из сна, ибо каждую ночь я погружался в него настолько глубоко, что если у меня и возникали какие-нибудь ощущения, то это было чувство, что я погружаюсь все глубже и глубже, пытаясь достичь какой-то точки, линии, границы.
