Джоанн Харрис - Мальчик с голубыми глазами
Сначала коллекционирование было просто хобби, потом превратилось в болезненную страсть, в последнее время ставшую совершенно неуправляемой. Теперь у нас на каждой поверхности собаки: спаниели, немецкие овчарки, чихуахуа, бассеты и йоркширские терьеры (ее любимцы). У нее есть музыкальные собаки, есть множество собачьих портретов — например, собак, одетых как люди, есть собаки с жадно высунутым языком, подпрыгивающие на месте от нетерпения, а есть такие, которым велели сидеть, и они сидят смирно, с выжидательным выражением на морде, призывно подняв переднюю лапу и выставив торчком уши, просвечивающие розовым.
Однажды, еще в детстве, я одну такую собачку кокнул, и мать побила меня куском электрического провода, хоть я и отрицал свою вину. До сих пор я этих собак не перевариваю, о чем мать прекрасно знает. Но ведь это «ее детки», как она выражается (с ужасающими девичьими ужимками), и, потом, она же никогда не жалуется на то, каким отвратительным хламом у меня наверху все завалено.
Хотя она понятия не имеет, чем я там занимаюсь. Я строго соблюдаю границы личной территории: все мои комнаты запираются на ключ, и ей туда хода нет. Собственно, моя территория — это перестроенный чердак, где находятся кабинет, ванная и спальня, а также моя любимая темная комнатка в подвале, где я проявляю фотографии. Здесь я чувствую себя действительно дома — вокруг мои книги, музыкальные записи, интернетовские френды. Мать предпочитает коротать дни в гостиной; там она курит, отгадывает кроссворды, вытирает пыль с собачек и смотрит телевизор.
Гостиная. Я всегда ненавидел это слово с фальшивым привкусом принадлежности к среднему классу, насквозь провонявшее цитрусовым освежителем воздуха. Теперь я ненавижу его еще больше — из-за материной гостиной с полинявшим ситцем, фарфоровыми собачками и отвратительным запахом отчаяния. Конечно, я не смог бы бросить ее. С самого начала она прекрасно это понимала, знала, что если решит остаться в этом доме, то и меня с собой удержит, прикованного к ней цепью, подобно узнику или рабу. Я ведь такой почтительный сын. Всегда обеспечиваю порядок в саду. Забочусь о наличии необходимых лекарств. Отвожу ее на машине в танцкласс на занятия сальсой (мать тоже умеет водить машину, но предпочитает, чтобы ее возили). Порой, когда ее нет рядом, я мечтаю…
Моя мать вся состоит из конфликтов и противоречий. Сигареты «Мальборо» практически лишили ее обоняния, но она постоянно пользуется духами фирмы «Герлен» «L'Heure Bleue». Она не любит романы, но обожает словари и энциклопедии. Она покупает готовые обеды в магазине «Маркс энд Спенсер», а фрукты и овощи — всегда только на рынке и всегда самые дешевые, то есть помятые, побитые или залежалые.
Дважды в неделю в обязательном порядке (не пропустив даже неделю, когда погиб Найджел) мать надевает красивое платье и туфли на высоком каблуке, и я отвожу ее в танцевальный класс Молбри-колледжа, где она танцует сальсу. После занятий она обычно встречается с друзьями, они выпивают по чашечке какого-нибудь мудреного чая или даже бутылку «Совиньон блан», и мать с претензией на аристократизм рассказывает обо мне и моей работе в больнице, где без меня, по ее словам, «совершенно не обойтись» и где я «ежедневно спасаю человеческие жизни». В восемь я заезжаю за ней, хотя от кафе до автобусной остановки рукой подать. «Этим бандюганам из пригородов, — говорит она, — ничего не стоит пырнуть ножом любого, и охнуть не успеешь».
Возможно, она права, что бережет себя. Члены нашей семьи, судя по всему, предрасположены к несчастным случаям. И все же мне заранее жаль того бандюгана, который осмелится подойти к моей мамуле. Уж она-то сумеет за себя постоять! Даже сейчас, в свои шестьдесят девять, она вполне способна и кровь пустить. Она отлично умеет нанести ответный удар любому, кто нам угрожает. Возможно, теперь она несколько сдала по сравнению с теми временами, когда в ход пускался кусок электрического провода, но и сейчас было бы в высшей степени неразумно идти против Глории Уинтер. Я постиг эту премудрость с малолетства и в данном случае оказался весьма прилежным учеником. Не таким, правда, сообразительным, как Эмили Уайт, та слепая девочка, история которой сильно повлияла на мою жизнь, но все же у меня хватило ума выжить, чего, кстати, не удалось ни одному из моих братьев.
Но разве все это не в прошлом? Эмили Уайт давным-давно в могиле; затих ее жалобный голосок, сожжены ее письма, а нечеткие моментальные фотографии пожухли и свернулись в трубочку в потайных ящиках и на книжных полках Особняка. И даже если бы она невероятным образом осталась жива, пресса уже позабыла бы о ней. Хватает и других событий, чтобы поднимать кипеж, и новых скандалов, которыми вполне можно занять умы. Исчезновение одной маленькой девочки, случившееся более двадцати лет назад, — кому это интересно? Жизнь не стоит на месте. Эмили Уайт все давно выкинули из головы. И мне пора сделать то же самое.
Но есть проблема: ничто никогда не кончается. Если мать и сумела кое-чему меня научить, так именно этому. Ничто не кончается, просто ты неторопливо приближаешься к самому центру, точно разматывая клубок пряжи. Сначала ты сматываешь и сматываешь нитку, клубок все крутится, крутится, крутится, нить пересекается, перекручивается, и вскоре сердцевина клубка совсем скрывается под вереницей лет. Но недостаточно просто спрятать свое прошлое. Кто-нибудь обязательно его обнаружит, размотав клубок. Кто-нибудь всегда лежит в засаде и ждет, когда ты ослабишь внимание, утратишь бдительность хоть на секунду, и тут же — хоп! — прошлое взрывается и летит прямо тебе в физиономию.
Возьмем, к примеру, ту девушку в пальтишке из бобрика. Ту, что напоминает Красную Шапочку со своими розовыми щечками и невинным выражением лица. Разве можно поверить, что она не такая, какой кажется? Что под плащом абсолютной невинности бьется сердце хищницы? Разве, глядя на нее, вы сможете представить, что она способна отнять у человека жизнь?
Ведь не сможете, верно? Ну ладно, не спешите с ответом.
Но со мной ничего не случится. Я очень тщательно все продумал. И когда это произойдет — а мы знаем, что так и случится, — Голубоглазый будет уже далеко, на другом конце света, будет сидеть в тени на берегу моря, слушать шум прибоя и любоваться парящими над водой чайками…
Но все это будет только завтра, верно? А сейчас у меня в планах иное. По-моему, самое время выложить в веб-журнал очередной рассказ о вымышленном герое — в таком виде я нравлюсь себе гораздо больше. Да и повествование от третьего лица добавляет отстраненности, как уверяет Клэр, дает возможность говорить то, что хочется. И потом, так приятно иметь постоянную аудиторию. Даже убийца любит похвалу. Возможно, именно поэтому я и пишу художественную прозу, а не из-за потребности исповедаться. Хотя, признаюсь, сердце у меня бьется сильнее всякий раз, когда я читаю в Сети комментарии, даже если они присланы Крисси или Кэпом, которые никогда не признают гения, как бы он им ни навязывался.
Порой я чувствую себя царем кошек, который правит армией мышей — наполовину из хищных интересов, наполовину из потребности в подобострастных голосах. Это к вопросу об оправдании и одобрении, как вы понимаете. И когда утром я захожу в почту и вижу, сколько пришло отзывов, это странным образом меня успокаивает…
Лузеры, жертвы, паразиты — и все же я не могу остановиться и перестать их коллекционировать, как не могу перестать коллекционировать орхидеи, как когда-то «коллекционировал» всяких шустрых тварей, складывая их в синее игрушечное ведерко на морском берегу, как когда-то меня самого превратили в экспонат обширной коллекции.
Да, пора переходить к следующему убийству. Публичный пост в веб-журнале несколько уравновешивает мои глубоко личные размышления. И что еще более важно, уравновешивает во мне убийцу. Потому что, хоть я и пишу о нем в третьем лице, он…
В общем, мы с вами отлично понимаем, что речь обо мне.
5
Размещено в сообществе: [email protected]
Статус: публичный
Настроение: мрачное
Музыка: Nick Lowe, The Beast in Me
Несчастные случаи по большей части приключаются дома. Зная об этом слишком хорошо, он с раннего детства старательно избегал того, что хотя бы потенциально способно причинить вред. Обходил стороной площадку для игр с ее качелями, каруселями и слоем сосновых иголок. Рыбный пруд с его топкими берегами, где маленький мальчик может легко поскользнуться, упасть в воду и утонуть, запутавшись в водорослях. Велосипеды, которые способны сбросить тебя на асфальт, и тогда ты до крови поранишь коленки и локти или даже попадешь под автобус, который и вовсе сдерет с тебя шкуру, как с апельсина, а твое истерзанное тело так и оставит лежать на дороге. Других детей он тоже сторонился — противные мальчишки не понимали, какой он особенный и впечатлительный, и потому вполне могли расквасить ему нос, а противные девчонки — разбить сердце…
