Михаил Ахманов - Крысолов
Агент вещал тихим спокойным голосом, уставившись в пространство над моим плечом. Его лицо казалось неподвижным, мертвым, будто отлитым из темного чугуна; не трепетали ноздри, не шевелились брови, не морщился лоб, и только щель меж толстыми губами ритмично распахивалась и закрывалась, выталкивая слово за словом, фразу за фразой, нанизывая их в монотонный, усыпляющий речитатив. Но спать мне не хотелось. Совсем наоборот, я был напряжен и внимателен.
Увы! Мои познания в сферах высокой политики, в конгломерате намерений и идей, доктрин и фактов, о коих рассказывал Бартон, были слишком ничтожными. Он называл фамилии и имена – большей частью мне незнакомые; перечислял магнатов и политиков, кардиналов в сером, которых не избирали, не назначали, но тем не менее у них имелась власть – значительная доля власти, при всех конгрессах, сенатах и президентах от Рузвельта до Клинтона; он говорил о тайных альянсах и секретных фондах, о частных и государственных структурах, поддерживающих мир словно три слона с китом, плескавшимся в океане финансов; об их интригах, интересах, инициативах, которые, по его словам, являлись той самой дудочкой, под чью мелодию плясали все. Все! На каждом из континентов, включая Антарктиду. Разница состояла только в том, что для одних, огромной массы подданных, обывателей и избирателей, или, если угодно, быдла эти пляски являлись вполне естественными, тогда как другие, немногочисленные, но кучковавшиеся на вершинах социальных пирамид, знали, кто им наигрывает танго, вальс или фокстрот и с какой скоростью требуется шевелить ногами. Однако не каждый из этих избранных был согласен с заданным темпом, и время от времени их приходилось подгонять или, наоборот, осаживать. Черный гипноглиф мог бы стать для этого идеальным средством.
Кем же были эти люди, на коих трудился Бартон? Я понял лишь, что они не имеют непосредственного отношения ни к вашингтонской администрашии, ни к Пентагону, ни к ЦРУ, ни к ФБР. Равным образом как и к другим явным и тайным структурам, к НАТО, ООН, сицилийской мафии, исламским террористам, масонам, гаитянским колдунам, папе римскому и ку-клукс-клану. Они находились как бы в стороне. В стороне, но, несомненно, выше. Выше всех.
Я резко взмахнул рукой, и Бартон смолк.
– Ты утверждаешь, что существует заговор? Всемирный заговор с целью захвата власти?
Его массивная голова отрицательно качнулась.
– Не заговор, Гудмен, нет, ты неправильно понимаешь. Какие заговоры в наше время, да еще всемирные? Мир – это не Куба, не Чили, и на дворе у нас не XIX век… Есть средства понадежней заговоров – крепкие связи между влиятельными людьми, объединенными деловым интересом. Связи, Гудмен, контакты! Что и как поделить, кого убрать, кого поставить, с кем торговать и чем, где воевать, где пригрозить экономической блокадой… Связи, контакты! И никаких всемирных заговоров.
– Кто они? Кто эти люди?
– Большей частью американцы, но это скорее вопрос подданства, чем национальной принадлежности. Есть из Западной Европы… Есть из Бразилии, Японии, Объединенных Эмиратов… Есть из Сингапура и ЮАР… Всех я, конечно, не знаю. Они платят, мы работаем.
– Кто это – мы?
– Оперативный центр при их сообществе. Международная внеправительственная структура. Если угодно – бюро, где собраны лучшие специалисты, работающие в то же время и в иных организациях, вполне официальных. В том же ЦРУ, например…
– Зачем твоим хозяевам гипноглифы? Нет, подожди, не отвечай, – я стиснул его закаменевший локоть. – Вопрос будет сформулирован иначе и точнее. Каковы их движущие мотивы и намерения? Видят ли они в гипноглифах угрозу своей реальной власти? Боятся ли, что кто-то, владеющий этой технологией, будет оказывать на них влияние? Хотят ли закрыть проблему, уничтожив гипноглифы и всех причастных и непричастных, или желают использовать их?
Несколько секунд Бартон молчал, словно соображая, как с максимальной точностью и ясностью ответить на мои вопросы. Затем губы его зашевелились.
– Первое. Одна из наших глобальных задач – поиск и наблюдение за всеми разработками, способными изменить сложившийся баланс сил и технологий. Главным образом в сфере транспорта, энергоносителей и новых боевых систем, включая психотронное оружие, лазеры, роботехнику и средства защиты и атаки через компьютерную сеть. Второе. Если обнаружена перспективная разработка, ее стремятся монополизировать, а затем изъять из обращения – либо с целью консервации, как это сделано с аккумулятором АСП, либо с целью дальнейшего, но тайного использования. Третье…
Я поднял руку, и он послушно смолк.
– Что такое аккумулятор АСП?
– Хранилище электроэнергии, очень емкое, но небольших размеров. Не знаю, какой головастый тип его придумал. Работает по принципу аномальной сверхпроводимости при комнатных температурах. Эта штука, Гудмен, могла прикончить половину нефтяных компаний… Я могу продолжать?
– Да.
– Третье и последнее. В данном случае – я имею в виду гипноглифы – разработку завершат, и ее результаты будут активно использоваться.
– Для чего? Разве у твоих нанимателей не хватает власти?
На застывшем чугунном лице Бартона промелькнула улыбка или, точнее, ее слабая тень.
– Власти у них хватает, Гудмен, но им известно, что цель достигается разнообразными средствами. Есть долгие, сложные и дорогие пути: не автобан, а тропа, ведущая в обход, где надо хитрить и комбинировать, обманывать и угрожать, вводить в игру человеческий фактор, не очень надежный и поддающийся глупым эмоциям. А мои шефы не любят бросаться деньгами. Вот, скажем, американский президент, ключевая фигура мировой политики, важная персона… свой, собственно, парень, но временами слишком резвый… шустро прыгает, и не туда… Сейчас, чтоб подобраться к нему, чтоб надавить и напугать, нужна орава потаскух и клоунов. Подумай сам: бесноватый прокурор, бабы, помешанные на сексе, продажные друзья-приятели, не считая целой банды сенаторов и адвокатов. Головоломная комбинация, Гудмен! Путь тайный, но прямой, гораздо предпочтительней. Можно влиять на президента и на его семью, на госсекретаря, на все их окружение, на всех сторонников, помощников, советников… Ты понимаешь? Бесценная возможность! Уникальная!
– Но неосуществимая, – выдохнул я хриплым клокочущим голосом. – Слушай меня, Дик: сейчас ты заснешь на десять минут и проснешься с твердым намерением ознакомиться с материалами, которые лежат в твоем кейсе. Затем ты доставишь их в ваш оперативный центр. Ты будешь помнить, что мистер Гудмен оказал вам чрезвычайные услуги, что жизнь его – и всех, кто связан с ним – священна. Будешь помнить до тех пор, пока не исчезнут любые воспоминания о Гудмене. Ты проследишь, чтоб материалы прочитали все, кто хоть намеком посвящен в проблему, а когда это случится, ты их уничтожишь. Потом… Какой твой любимый журнал, Дик?
– «Плейбой», Гудмен.
– Сделай так, чтобы в нем поместили цветную фотографию: букет роз «голубая луна», можно с какой-нибудь красоткой. Это изумительные цветы, Дик… я думаю, ты сможешь договориться с издателями…
– Смогу, Гудмен.
– Тогда усни. Спи, и пусть тебе снятся розы. Голубые, как небо сегодняшним днем.
Это был мой прощальный подарок. Я выскользнул из машины и зашагал по безлюдному проспекту, надеясь, что розовый куст расцветет в душе Бартона, наполнит ее благоуханием и в ней воцарится мир. Как-никак красота – великая сила… Многие предпочитают ее власти и богатству, ибо в красоте – любовь и радость, то, что мы ищем, к чему стремимся как к идеалу счастья: дом, утопающий в цветах, детский лепет у наших ног и женщина на наших коленях… Возможно, Бартон тоже мечтает об этом? Возможно, он бросит свое людоедское ремесло, найдет себе девушку и примется разводить сады на теплом и щедром калифорнийском побережье или где-нибудь во Флориде?.. Чудные сады, каких не вырастишь под Петербургом, с персиками и грейпфрутами, с изумрудной травой и увитыми виноградом беседками, с орхидеями, розами и сказочно прекрасной эритриной…
Если бросит… И если ему позволят бросить, в чем имелись немалые сомнения.
Но все мы, рано или поздно, ляжем под цветочки и попадем в свой сад – пусть небольшой, не слишком роскошный, зато персональный. Так что шансы Бартона на этот счет были не равны нулю.
Глава 21
К станции метро я добрался в назначенный срок, но остроносый встретил меня неласковым взглядом.
– Где вы шатались, Хорошев? Внешнее наблюдение мне докладывает, что вы у себя, но в окнах не мелькаете и не отзываетесь на звонки. Я уж думал, дверь пора ломать. Может, до вас цэрэушники добрались и поджаривают на конфорке… Я бы им помог. С большим, надо признаться, удовольствием!
– Я сам до них добрался, не далее как час назад. Встретил Косталевского, взял у него бумаги, копию продал агентам ЦРУ, получил сто тысяч баксов и поспешил на встречу с вами. Честное благородное слово!
