Виталий Гладкий - Зверь по имени Кот
Менялись и глаза. Болезнь превратила их голубой цвет в мутно-серый, но когда Кот начал щипать траву, глаза снова стали очень осмысленными и засверкали как два сапфира, чему немало удивился его спаситель.
«Надо же… — бормотал человек. — Что за чудо? Нет, этот зверь точно из какой-то особой породы домашних котов. Очень ценной породы. Нестандартный вес и размеры, голубые глаза, наконец, цвет шерсти… А когда говоришь с ним, то кажется, что он все понимает. Чудеса… Что за оказия занесла его в эти края?»
На пятый день пребывания Кота в «лазарете» человек наконец «окрестил» своего подопечного. До этого он обращался к Коту просто — «кис, кис…»
Но однажды человек сел на низенькую скамеечку рядом с матрасиком (его сшила все та же баба Мотря и набила душистым сеном), на котором лежал Кот, и задумчиво сказал: «Все это хорошо, но как же мне называть тебя? На Мурзика, Кузю или Персика ты совсем не похож. Да и как-то несолидно носить такое «домашнее» имя столь выдающемуся путешественнику и бойцу. Может, Барсик?.. Нет, нет, ни в коем случае! Барсик — это какой-то мутант, барс-дистрофик. А ты, дружище, на хилое существо совсем не похож. Впрочем, и на барса тоже… Назову я тебя просто — Кот. Достойное имя. Краткое и уважительное…»
Удивительно, но Кот сразу привык к своему имени. Уже на второй день оно начало вызывать в нем вполне определенные эмоции. Положительные эмоции. Но больше всего Кот любил (хотя и старался не подавать виду), когда человек брал его на колени и начинал гладить по спине.
Поначалу Кот пытался вырваться из его рук, но он был настолько слаб, что мог сподобиться лишь на то, чтобы открыть рот, с угрозой показать человеку свои зубы и тихо прошипеть. Человек поначалу успокаивал его голосом, а потом начинал гладить. И немедленно теплая волна блаженства начинала наполнять все естество Кота, и он уже не обращал никакого внимания на то, что полностью находится во власти человека, который был для него если и не враждебным, то, по меньшей мере, опасным существом, хотя бы по причине своих больших размеров.
Все то время, что Кот провел на матрасике в лежачем положении, у него в голове крутилось только одно желание — сбежать. Лес манил Кота, звал на разные голоса; чаще всего это был шум деревьев, но иногда ему слышались голоса птиц и разных мелких зверушек.
Спустя неделю, когда он уже мог кое-как ковылять, Коту начали сниться не кошмары, а сценки охоты. Нередко сонный Кот хищно выпускал когти и бил лапой по матрасику, потому что в этот момент он видел во сне, как ловит мышь.
Однако, когда наступил момент «выписки» из лазарета — то есть, когда человек снял изрядно надоевшие бинты, сковывающие движения, — и Кот почувствовал, что уже может обойтись без посторонней помощи, желание немедленно сбежать в лес у него почему-то превратилось в мучительные колебания.
С одной стороны, свободолюбивая кошачья натура настаивала на том, что нужно убраться из села как можно быстрее и подальше. Запахи человеческого жилища временами были не очень приятны Коту, а приходившие к его спасителю другие двуногие существа (кроме бабы Мотри, присутствие которой не мешало и даже нравилось Коту), громкоголосые и назойливые, и вовсе его нервировали.
Они пытались потрогать Кота, восхищаясь его размерами и удивляясь цвету глаз, а когда он сердился на их бесцеремонность, шипел и царапал им руки, эти существа начинали злиться и ругаться. В такие моменты от них начинала исходить темная энергия, Кот сильно возбуждался, из-за чего давали знать о себе раны, и Кота мог успокоить только его спаситель.
С другой стороны, Коту все больше и больше нравилось смотреть на огонь. Плита во дворе не имела дверки, и оранжево-золотые языки пламени устраивали игры, которые Кот мог наблюдать часами. Они рисовали в его воображение разные картины, иногда невиданные, не сообразующиеся с жизненным опытом Кота, которые появлялись из каких-то неведомых глубин его подсознания.
Иногда они удивляли Кота, а иногда и пугали, потому что огненная кисть рисовала странных и опасных зверей. Они разевали зубастые пасти и пытались выпрыгнуть из очага; Кот пугался, пытался защититься лапой с выпущенными когтями, и когда наваждение исчезало, он начинал чувствовать себя победителем и с удовлетворением урчал.
Но не только огонь стал тем якорем, который удерживал Кота в доме спасителя. Он постепенно начал привыкать к еде, которую предлагало ему двуногое существо. Она была разнообразна на вкус и обильна. Впервые Кот попробовал вареной пищи и она ему понравилась. А еще ему пришлось по вкусу молоко. Оно вызывало в памяти Кота воспоминания о днях, проведенных в Горе вместе с матерью.
И все же самым главным фактором, препятствующим намерению Кота убежать в лес, был человек. Как это ни странно, но Кот откуда-то знал, что этот человек спас ему жизнь. Кот запомнил это, накрепко запомнил.
Конечно, он не преисполнился благодарностью в человеческом понимании этого слова. Отнюдь. Просто Кот стал испытывать доверие к человеку и уже не боялся его так, как в первые дни. А еще Кот наблюдал и запоминал. Запоминал все: жесты своего спасителя, мимику, поведение в тех или иных случаях; он даже научился в какой-то мере понимать мысли двуногого существа, которые передавались ему в виде все тех же волн.
Слова для Кота мало значили. Звуки — да. Обладая уникальным слухом, Кот различал мельчайшие нюансы в голосе человека. Даже те, о которых люди не имеют понятия. Он раскладывал звук на десятки составляющих и анализировал их, словно химик какое-нибудь неизвестное науке вещество в хорошо оснащенной современной лаборатории.
Кот пропускал составляющие звука через какой-то непонятный фильтр и они звучали в его голове как струнный оркестр. Малейшая фальшь заставляла Кота напрягаться, он настораживался и был готов или убежать, или дать немедленный отпор. Понятное дело, что в том состоянии, в котором он находился, это пока было невозможно, но все равно рефлексы и реакции Кота в такие моменты обострялись до предела и он напоминал сжатую пружину.
Узнай его спаситель, что Кот классифицировал стариков, живущих в селе, он сильно изумился бы. В принципе, почти от всех знакомых Коту двуногих существ, пребывающих в спокойном состоянии, исходили доброжелательные волны; правда, цвет их разнился. У деда Савки он был зеленый с желтоватыми примесями, у деда Степана — сине-голубой с фиолетовым отливом, у закадычной подружки бабы Мотри, которую звали Ольга Петровна, ярко-голубой с зелеными вкраплениями…
Но хорошо замаскированные фальшивые нотки в голосах некоторых стариков не могли обмануть Кота. Он подметил, что не все они относятся к его спасителю так же хорошо, как он к ним. У некоторых из них существовало какое-то предубеждение, смешанное со скрытой неприязнью. И Кот сразу же невзлюбил этих людей. Он даже не мог понять, почему. Просто они в один момент стали ему неприятны.
На исходе второй недели пребывания в доме спасителя Кот уже научился скрывать свои эмоции. Он быстро постигал незнакомый для него мир.
Кот уже позволял гладить себя и «хорошим двуногим», и «другим». Но только с одной разницей: когда Кота таким образом приветствовала, например, Ольга Петровна, его уши стояли торчком, а когда к нему приближалась вредная старуха, которую кликали Филипповна, то они были прижаты к голове.
Ему очень хотелось цапнуть Филипповну за руку, но Кот уже знал, что спаситель относится к таким проявлениям его агрессивности неодобрительно. Поэтому он терпел, хотя его терпения хватало ненадолго. Когда Филипповна или кто-нибудь другой из сомнительных, по классификации Кота, личностей задерживался возле него дольше, чем следовало бы, он сначала беззвучно обнажал свои немалые зубки, а когда эту демонстрацию игнорировали, тогда начинал злобно шипеть.
Нужно сказать, что его шипение мало напоминало подобный звук, который издавали домашние коты. Это все равно как сравнить шипение двухметровой кобры и обычного ужа, не впечатляющего размерами. В исполнении Кота в шипении слышались все ужасы леса, которые знает человек по разным побасенкам и легендам. Казалось, что открывались невидимые шлюзы, и вот-вот должно было произойти что-то страшное.
Естественно, после такой «любезности» со стороны Кота от него шарахались, как от нечистой силы. Но только до следующего раза. Кот был красив и с каждым днем по мере выздоровления становился все краше и краше. Стариков так и тянуло потрогать рукой густую пепельно-голубоватую шерсть и заглянуть в его выразительные глаза. Каждому из них хотелось бы иметь такого красавца в своем хозяйстве и они дружно завидовали Тингу.
Вскоре к Коту начала проявлять любопытство и местная кошачья колония. Следует отметить, что сельские коты не были похожи на изнеженных городских лентяев и сибаритов. Свой хлеб насущный они в основном добывали сами.
