Сидни Шелдон - Интриганка
Доминик позировала для многих известных художников и была всеобщей любимицей. Каждый день после занятий толпа мужчин окружала ее, умоляя о свидании. Но девушка оставалась непреклонной.
– Никогда не путаю бизнес с удовольствием. А кроме того, – насмехалась она, – это было бы несправедливо. Вы уже видели все, что я могу предложить. Откуда я знаю, что у вас под одеждой?
И, лукаво улыбаясь, остроумно отвечала на непристойные шутки. Но никогда не встречалась со студентами вне школы.
Как– то к вечеру, когда все уже ушли и только Тони задержался, доканчивая портрет Доминик, девушка, неожиданно оказавшись за его спиной, заметила:
– У меня нос слишком длинный.
– О, простите, сейчас исправлю, – встрепенулся Тони.
– Нет-нет. Не на картине. Мой собственный нос слишком длинный.
– Боюсь, – улыбнулся Тони, – с этим я ничего не могу поделать.
– Француз сказал бы: «У тебя прехорошенький носик, дорогая!»
– Мне нравится ваш нос, хотя я и не француз.
– Это и видно. Вы никогда не пытались назначить мне свидание. Интересно, почему.
– Не…, не знаю, – защищался застигнутый врасплох Тони. – Наверное, потому, что за вами и так все ухаживают, а вы ни с кем не встречаетесь.
– Каждая женщина с кем-нибудь встречается, – улыбнулась Доминик. – Спокойной ночи.
И, помахав рукой, исчезла.
Тони заметил, что всякий раз, когда он оставался допоздна, Доминик не спеша одевалась, подходила ближе и наблюдала, как он рисует.
– Ты очень талантлив, – объявила она как-то. – Станешь великим художником!
– Спасибо, Доминик. Надеюсь, ты права.
– Живопись много значит для тебя, так ведь?
– Так.
– Не хочет ли будущий гений пригласить меня пообедать? И, заметив удивленные глаза Тони, добавила:
– Не беспокойся, я не ем много, нужно беречь фигуру.
– Конечно, – засмеялся Тони, – с большим удовольствием.
Они отправились в дешевое бистро, где долго беседовали о художниках и картинах. Тони зачарованно слушал рассказы Доминик об известных художниках, у которых она работала. За кофе с молоком
девушка объявила:
– Должна сказать, что ты рисуешь не хуже их. Тони необыкновенно польстило такое сравнение, но вслух он пробормотал только:
– Мне еще много нужно работать.
Они вышли из кафе, медленно побрели по тротуару.
– Не собираешься пригласить меня посмотреть, как живешь?
– Если хочешь. Боюсь, не очень-то роскошно. Оглядев крохотную неубранную квартирку, она покачала головой:
– Ты прав. Совсем не роскошно. Прислуги, конечно, нет?
– Приходит раз в неделю, убирать.
– Выгони ее. Развела грязь! А подружка есть?
– Нет.
Она внимательно посмотрела на Тони.
– Ты не голубой?
– Нет.
– Прекрасно. Ужасно жаль, если такой мужчина пропадает впустую! Найди мне ведро и мыло.
Доминик трудилась, пока не отскребла все углы, и квартирка заблестела.
– Ну вот, – распрямилась она, – сойдет пока. О Господи, на кого я похожа! Срочно мыться!
Войдя в тесную ванную, девушка открыла кран.
– Как ты здесь умещаешься? – удивилась она.
– Поднимаю ноги выше. Доминик засмеялась:
– Хотела бы я на это посмотреть!
Через четверть часа Доминик вновь появилась, розовая, необсохшая, в полотенце, небрежно завязанном узлом на талии, светлые кудряшки обрамляли нежное личико. У нее была прекрасная фигура: полные груди, узкая талия, длинные стройные ноги. До этого дня Тони совсем не замечал в ней женщину. Доминик была для него всего лишь обнаженной натурой, моделью для картин. И только теперь все изменилось. Тони ощутил неудержимое желание.
– Хочешь меня? – спросила не сводившая с него глаз Доминик.
– Очень.
Она медленно развязала узел.
– Тогда покажи мне…
Тони в жизни не встречал таких женщин. Доминик давала все, ничего не требуя взамен. Почти каждый вечер она готовила ужин, а когда они шли куда-нибудь, выбирала самые дешевые бистро или кафе.
– Ты должен экономить, – наставляла она. – Даже хорошему художнику очень трудно пробиться, а ты так талантлив, дорогой.
На рассвете они часто отправлялись на знаменитый парижский рынок поесть лукового супа, часами бродили по музеям и укромным местам, куда не заглядывали туристы, таким, как кладбище Пер-Лашез, место последнего приюта Оскара Уайлда, Фредерика Шопена, Оноре де Бальзака и Марселя Пруста, облазили катакомбы и провели восхитительную неделю полного безделья на спускавшейся вниз по течению Сены барже, владельцем которой оказался приятель Доминик.
Девушка была неисчерпаемым источником радости для Тони. Она обладала неистощимым чувством юмора и всегда находила способ рассеять его плохое настроение, утешить и развеселить. Казалось, она была знакома со всеми, и часто водила Тони на вечеринки, где он встречал многих выдающихся людей того времени: поэта Поля Элюара, Андре Бретона, директора знаменитой «Галереи МЭ».
Много раз Доминик повторяла Тони, что он будет великим художником, завоюет мировую славу. Если ему хотелось рисовать по ночам, Доминик с готовностью позировала, хотя назавтра должна была целый день работать. Тони считал, что ему невероятно повезло. В первый раз он был уверен, что любим бескорыстно, искренне, не за деньги. Тони не смел признаться Доминик в том, что он наследник огромного состояния, боясь, что тогда она изменится, станет холодной и расчетливой – их любовь будет омрачена. Не смог противиться искушению и подарил ей на день рождения манто из русской рыси.
– Ничего не видела прекраснее! – охнула Доминик, кутаясь в пышный мех.
– Не-ве-ро-ят-но! – запела она, закружилась, присела и неожиданно замерла:
– Откуда ты его взял? Тони, оно же ужасно дорогое! Но он был готов к допросу:
– Краденое. Купил у какого-то типа недалеко от музея Родена. Тому не терпелось от него избавиться. Заплатил чуть дороже, чем стоит обыкновенное драповое пальто в «О'Прентан».
Доминик на мгновение уставилась на Тони, но тут же разразилась хохотом:
– Я буду носить это манто, даже если мы оба попадем в тюрьму.
И, бросившись на шею Тони, заплакала.
– О, милый, ты такой дурачок! Родной, любимый, смешной дурачок!
Тони решил, что ради такого стоило солгать. Как-то ночью Доминик предложила переехать к ней. Она неплохо зарабатывала и могла позволить себе снять большую современную квартиру на улице Претр Сен-Северин.
– Тебе нельзя жить в такой дыре, Тони. Здесь просто ужасно. Перебирайся ко мне, и за жилье платить не нужно. Я буду тебе стирать, готовить и…
– Нет, Доминик, спасибо, не могу.
– Но почему?
Как ей объяснить?! Раньше, в самом начале, Тони мог бы сказать Доминик, что богат, но сейчас… Слишком поздно. Решит, что он все время смеялся над ней.
– Не хочу жить за твой счет, – выдавил наконец Тони. – Я и так тебе многим обязан.
– Тогда я отказываюсь от своей квартиры и переезжаю сюда. Хочу быть рядом с тобой.
На следующий день она перевезла свои вещи к Тони и так начались самые счастливые дни в его жизни. Они существовали как на седьмом небе: по субботам уезжали за город, останавливались в маленьких гостиницах. Тони расставлял мольберт и рисовал пейзажи.
Доминик обычно приносила корзинку с заранее приготовленным завтраком. Они ели, долго отдыхали, наслаждаясь безлюдьем и тишиной, а потом, сплетясь в объятиях, падали в высокую траву. Тони никогда еще не было так хорошо. Он делал поразительные успехи. Даже мэтр Канталь, показав как-то студентам одну из работ Тони, сказал:
– Взгляните на это тело. Оно дышит. Тони с трудом дождался, пока они с Доминик останутся наедине:
– Вот видишь! Это потому, что каждую ночь я держу модель в своих объятиях!
Доминик весело засмеялась, но тут же вновь стала серьезной.
– Тони, думаю, тебе совсем ни к чему еще три года учиться! Ты уже законченный художник. Все в школе знают это, даже Канталь.
Но Тони опасался, что так и останется заурядностью, одним из многих, а его работы затеряются в потоке безликих картин, каждый год выставляемых в витринах и галереях. Сама мысль об этом была невыносима.
«Самое главное – выиграть, Тони. Стать победителем. Помни об этом!»
Иногда, закончив работу, Тони был вне себя от счастья и почти не сомневался в том, что обладает талантом, но бывали дни, когда, глядя на полотно, думал:
«Какая жалкая любительская мазня!»
Но, чувствуя постоянную поддержку Доминик, он обретал все большую уверенность в себе. К этому времени у него накопилось уже почти две дюжины готовых работ: пейзажи, натюрморты, портрет лежащей под деревом обнаженной Доминик: солнечные лучи сплелись прихотливым узором на безупречном теле. На заднем плане виднелись небрежно брошенные мужской пиджак и рубашка, и зритель понимал, что женщина застыла в ожидании возлюбленного.
Увидев впервые картину, Доминик воскликнула:
– Ты должен выставить свои работы!
– Это безумие, Доминик! Я еще не готов.
