Татьяна Устинова - Мой личный враг
Время остановилось.
Второй выстрел ударил ближе и определенней. Или так показалось?
Иван дернулся, перекатился, увлекая за собой Машу, и оказался с той стороны, где затаились Филипп, Александра и Лада. В руках у Филиппа был пистолет.
— Откуда? — спросил он.
— Со второго этажа вроде, — тяжело дыша, бросил Иван.
Филипп поудобнее перехватил пистолет, одним движением выпрыгнул из-за машины, упал животом в снег и начал стрелять. Выстрелы грохотали, как камнепад в горах. Кто-то визжал, тоненько и надсадно.
А потом стало тихо, и в этой тишине визг казался особенно громким и пугающим…
— Заткнись! — приказал Иван и дернул Ладу за руку. Александра приподнялась, обхватила ее и прижала к себе.
— Спугнул? — спросил Иван у Филиппа.
— Конечно, — ответил он. — Шум какой подняли…
Иван поднял из снега Машу, быстро с головы до ног ощупал и опять толкнул в снег. И длинно замысловато выругался.
Андрей давал интервью хорошенькой девице из телевизионной рубрики «Московского комсомольца». Девица не столько спрашивала его, сколько слушала себя, и Андрея это раздражало. Зачем ей это интервью, если он, Андрей Победоносцев, ее не интересует?
0 том, что его тоже никогда не интересовали люди, у которых он брал интервью, он, конечно, забыл. Теперь он — известный ведущий, первоклассный ведущий, а не какая-то мелкая газетная сошка.
— Вы надеетесь, что сможете совмещать две такие трудные должности, как ведущий политической программы и заместитель генерального продюсера?
— Пока еще я не пробовал себя в таком качестве. Мое назначение состоялось совсем недавно, — начал Андрей значительно, но с известной бойкостью, чтобы не наскучить. — Попробую, и тогда точно смогу сказать получится это у меня или нет.
Журналистка улыбнулась обворожительной улыбкой.
— Ваша программа заняла в эфире место некогда знаменитой и очень популярной программы Ивана Вешнепольского. Вы намерены освободить это место, если господин Вешнепольский пожелает вернуться в свое эфирное время?
«Не пожелает! Ни за что не пожелает!» — подумал Андрей. Ему было смешно. Хорошенькой газетной девочке и во сне не может присниться, сколько он всего знает. Один только намек на то, что ему известно, и девочка на следующий день проснулась бы знаменитой.
Но — ничего не поделаешь. Не быть тебе знаменитой, девочка…
Андрей помолчал, делая вид, что думает. Помолчать очень полезно. Это создает видимость того, что интервьюируемый подходит к интервью серьезно. Неопытным газетчикам вроде этой девчушки такая серьезность всегда льстит. А там — бери их голыми руками…
— Я еще не встречался с Иваном, — смеясь глазами, сказал наконец Андрей, — но, думаю, места в эфире всем хватит.
— Тем более что распределением места в эфире как раз занимаетесь вы. Как заместитель генерального продюсера, — подколола девчушка.
Андрей не ожидал от нее такой наглости. Он был уверен, что давно сразу же! — сразил ее наповал.
«Иван Вешнепольский мне уже не страшен. У меня теперь дорога только вверх и вперед. А что Иван? Кому он теперь нужен? Позавчерашний день…»
Андрея уже предупредили: Вешнепольский трясется за свою шкуру. В обмен на собственную безопасность готов сидеть тихо и не высовываться.
Дело закрыто. Навсегда. Андрей Победоносцев выиграл.
Он сильный, умный и очень осторожный. Он всех обошел, оставил далеко позади. И теперь ему никто не страшен. И не нужен.
Он сидел и снисходительно смотрел на журналистку. Так на экзамене профессор смотрит на — бестолковую беременную студентку: выгнать вроде жалко, а что еще с ней делать — непонятно.
— Кто бы ни занимался распределением эфирного времени, — изрек наконец Андрей, — Иван Вешнепольский, естественно, был и останется вне конкуренции. Я думаю, что на завтрашней пресс-конференции он расскажет о своих планах. Мы все обязательно там будем. Его возвращение, когда мы уже потеряли всякую надежду, редкая удача, хотя «удача» — глупое слово, когда речь идет о жизни и смерти. Его возвращение — это счастье. И не только для его близких, но и коллег, потому что Иван — удивительный человек.
У Андрея дрогнул голос, и он замолчал. Самое поразительное и непостижимое состояло в том, что он действительно верил в то, что говорил в данный момент. Особенно если говорил на камеру. Или вот девочке из телевизионной рубрики…
— То есть вы не будете развлекать публику дрязгами и склоками за эфирное время? — моментально попадаясь на удочку, уточнила она.
— Нет, — покачал головой Андрей. — Для этого мы слишком уважаем друг друга…
Проводив журналистку, Андрей вызвал секретаршу и попросил кофе.
— Обедать не пойдете? — спросила секретарша с милой развязностью всех секретарш, приближенных к сильным мира сего.
— Нет, — ответил Андрей, не расположенный в данный момент к созерцанию ее славной мордашки, — кофе, если можно.
В этом тоже был определенный шик, учитывая, что кофе Андрей не любил и не понимал, зачем его вообще пьют. Никакой радости и бодрости от кофе он не испытывал, только горечь во рту и сосущее чувство в желудке.
Конечно, интервью он провел с блеском, и завтра оно появится в газете, снабженное его фотографией. Фотограф долго крутился у него в кабинете, выискивая какие-то многозначительные планы и позы. Андрей терпел, понимая, что это необходимо. И говорил хорошо, он был в этом уверен.
Он чувствовал себя сильным, умным и на голову выше всех остальных. О том, как он трясся от страха, не в силах овладеть собой, о том, что почему-то не звонит человек, занимающийся «делом» Александры Потаповой, о том, что вечером ему предстоит докладывать Вике обо всех своих сегодняшних делах, он старался не думать.
Хоть недолго, хоть два часа в день, но он может себе позволить побыть тем, кем он на самом деле являлся.
Победителем.
Филипп разговаривал по телефону третий час подряд. Говорил он все время по-французски. Под мелодичное грассирующее стрекотание чужого языка Александра задремывала, но через секунду просыпалась — усталый мозг, не в силах остановиться, все время подкидывал ей в дрему одно и то же — сыплющееся в снег, как будто толченое, стекло, тихий хлопок выстрела, и Ладин шакалий вой… Сердце подкатывало к горлу, ноги становились чужими и неуклюжими, и снова Филипп падал животом на снег и, распластавшись, медленно-медленно поднимал пистолет.
— В кого стреляли? — внезапно очнувшись, спросила Александра своего мужа. — В Ивана?
Он покачал головой. Точно он не знал, и у него не было времени выяснять это.
По логике — нет, не в Ивана. Убийца явно был не случайный стрелок, и рабочее место он себе подготовил давно и удобно. Со второго этажа дома напротив двор хорошо просматривался, и путь к отступлению был наилучший — через давно заколоченное парадное прямо на людную улицу. Проход в парадное был расчищен, дверь открывалась легко и бесшумно.
Он очень'хорошо подготовился, этот парень. Вряд ли он сумел бы так подготовиться, если бы охотился на Ивана. Кроме того, Ивана логичнее было бы караулить у его собственного дома…
Ничего этого Филипп не стал рассказывать Александре. Он был зол и озабочен только тем, что ее нужно увезти в Париж. Конечно, желательно целую и невредимую.
Она тряслась как осиновый лист уже несколько часов подряд. Филипп не мог заниматься ее утешением. Он думал только о завтрашнем отъезде и о том, что ей еще предстоит узнать в Париже и как она к этому отнесется.
Могло быть все, что угодно.
— Машина приедет к пяти часам, — сообщил он Александре после очередного разговора. Она по-прежнему сидела в углу дивана, накрытая пледом и еще одеялом сверху.
— Какая машина? — спросила она, открывая глаза.
— Чтобы отвезти нас в Шереметьево, — терпеливо сказал Филипп. — Завтра. В пять.
— А твоя? — спросила Александра.
— Что моя? — не понял Филипп.
— Ну, твоя машина…
Его «девятка» стояла на тротуаре за домом. Филипп предполагал, что она там и останется.
— Мы прилетим, и она нам еще понадобится, — соврал он с ходу. — Я перегнал ее в гараж. Ты хочешь поесть?
Она покачала головой.
— Что с тобой, Алекс? — спросил он, решив быть внимательным и нежным, хотя это у него никогда не получалось. — Ты заболела?
Она опять покачала головой.
— Тебе пора бы привыкнуть к тому, что вокруг тебя все время стрельба и поножовщина, — сказал Филипп, рассматривая ее лицо. — Сегодня был просто еще один эпизод гражданской войны. Забудь о нем.
— Я не забуду о нем никогда, — сказала Александра тихо. — Тебе хорошо говорить, ты не уезжаешь неизвестно зачем в чужую страну и не бросаешь в опасности близких тебе людей.
— Все обойдется, — сказал Филипп, стараясь быть как можно более убедительным. — Поверь мне. Через пару месяцев ты не будешь никому нужна, потому что дело Глебова полностью и окончательно сдадут в архив. Павлик сказал, что он вот-вот получит какой-то министерский портфель. Даже если не получит, все равно время работает на тебя. Поживи со мной в Париже, отдохни и реши, чего ты на самом деле хочешь. Если захочешь вернуться в Москву — я отпущу тебя. Слышишь?
