Татьяна Устинова - Мой личный враг
Наверху стукнула дверь, и он с деловым видом стал спускаться по лестнице, как будто возвращался из гостей. Ждать ему надоело.
Он давно уже все спланировал и выбрал место, где никто ничего не увидит и не услышит.
Сначала он думал, что лучше всего подойдет пустырь, на котором уже года два шла какая-то бесконечная стройка. Там почти никто не ходил, а она, срезая расстояние, беспечно бегала через него к метро. Он не сомневался, среди нарытых ям, труб и всякого строительного хлама ее даже не сразу найдут.
Но потом решил — не стоит усложнять. Вполне сгодится и дом напротив. Целый подъезд в нем был куплен какой-то фирмой, жильцов выселили, но ремонт еще не начинался, и двери были з. аколочены. Он все аккуратно проверил и теперь точно знал: куда и как отойти, сколько это займет времени и где лучще затаиться.
Итак, дело только за ней.
Интересно, кому она понадобилась?
Девка как девка, одета простенько, если не бедно. Портфельчик на ладан дышит, в магазине покупает лианозовский йогурт и «Докторскую» колбасу.
Ладно, кто бы она ни была, за нее заплачено. И неплохо.
Конечно, в стрелки экстра-класса он не вышел, но тоже был не в последних и цену себе знал.
Эта деваха- простая мишень. Совсем простая. Жаль, конечно, что не получилось на машине… Но это не его просчет — он сразу предлагал застрелить.
Что-то она сегодня никуда не выходит. Неужели опять все сорвется и снова придется ждать удобного случая? Плохо. Сегодня нужно звонить и что-то докладывать. А докладывать нечего.
Он локтем поправил пистолет у себя на боку.
Заболела, что ли?
Убийца вошел в телефонную будку, набрал номер и послушал. На третьем гудке включился автоответчик: «…мы обязательно свяжемся с вами…»
И к телефону не подходит. Может, спит после вчерашнего перепоя?
Он посмотрел на часы. Когда она не ехала на работу, то около двух всегда бегала к метро, в су-.пермаркет, за хлебом и какой-нибудь едой.
Еще полчаса.
Он обошел круг и вернулся на исходную позицию.
— Ты куда? — изумился Филипп, увидев, что она обувается.
— В магазин, у нас хлеба нет, — озабоченно ответила Александра.
— Да пропади он пропадом, твой хлеб! — воскликнул Филипп, поражаясь ее тупости, а может, беспечности. — Ты сегодня никуда не пойдешь. И завтра тоже. Ты поедешь со мной или с охраной в аэропорт и улетишь в Париж.
— В какой аэропорт? — спросила Александpa. — В какой Париж?..
Филипп даже застонал:
— В город Париж. Знаешь такой? Или я должен спрятать твою одежду, чтобы ты сидела в квартире голая?
Он бросал все свои дела в Москве, чтобы увезти и спасти ее, а она пожалуйста! — идет за хлебом.
Александра помолчала, оценивая ситуацию.
Что он мог знать о ее делах? А если что-то знает, то много ли? И почему он поднял панику?
Правда, вчерашний инцидент с машиной она помнила смутно. Вполне возможно, что машина предназначалась специально для нее, а не просто ехала мимо… Тогда стоит послушаться. Вдруг ее караулят за дверью с кинжалом наготове? Прислушавшись, она уловила слабые трели и не сразу поняла, что это такое.
— Мобильный, Филипп, — сообразив, сказала она и стала расшнуровывать ботинки.
Филипп ответил на звонок и сообщил ей, что Вешнепольский с Машей уже едут.
— А хлеба нет… — проворчала Александра, но Филипп так сверкнул на нее глазами, что она заткнулась и отправилась на кухню.
Через полчаса она сунула в духовку сметанный пирог с изюмом и постелила на стол четыре льняные салфетки.
— Позвони своей Ладе, — велел из-за газеты Филипп. — Пусть приезжает тоже.
— У нас что, общий сбор? — удивилась Александра.
— Да» — сказал он невозмутимо. — Общий сбор.
Почему ей даже в голову не пришло его ослушаться? И когда он успел стать средоточием ее жизненных интересов? Пожалуй, в его компании она согласна даже подметать парижские улицы. Но все-таки — что в нем такого особенного?
Обычный, ничем не выдающийся мужик, с непонятной биографией и раздражающим пристрастием к каналу «Евроспорт» и чтению газет за завтраком. Он не умел гасить за собой свет, постоянно терял ключи, кошельки и деньги. У них не было никакой — смешно сказать! — духовной близости. Он не смотрел с ней по телевизору старые фильмы, от души презирал детективы и был равнодушен к тому, что называют домашним уютом.
Никакой романтики, никакой утонченности. Зато чувства долга — в избытке. Может, в этом и дело?
Дверной звонок и телефон зазвонили одновременно. Филипп пошел открывать, а Александра сняла трубку.
— Алло! — сказала она с Филипповой интонацией, но в трубке молчали, и она, повопрошав еще немного, положила ее на место.
— Привет, Сашка, — сказал Иван. — Ну что? Это ты фильмец смонтировала, которым Глебова утопили?
— Я, Вань, — сразу повинилась Александра. — Ты представляешь, я такая дура, даже не сразу все поняла.
— Могу тебя утешить, — сказал Иван, и в его голосе послышалось что-то от того, настоящего Ивана Вешнепольского, — я тоже поначалу ничего не понял. А Серега Быстров уже никогда не поймет.
Маша тревожно взглянула ему в лицо. Она уже знала: Серега Быстров — его оператор и ближайший друг — погиб там, откуда Ивану как-то удалось выбраться.
— Поговорим? — предложил Филипп. — Сварите кофе, дамы!
— Нас удалили и задвинули в угол, — констатировала Маша, когда за ними закрылась дверь.
— Сейчас Ладка приедет, велели вызвать, — сообщила Александра и спросила, понизив голос: — Ну как он, Мань?
— Да никак, — так же тихо ответила Маша. — Никак. Ничего не рассказывает. Все утро куда-то звонил. Как выбрался, тоже не говорит. Сказал только: «Выбрался потому, что не все люди сволочи».
— И то хорошо, — задумчиво сказала Александра, — как бы иначе жить…
— Утром он что-то узнал про твоего мужа, — сказала Маша, оглядываясь на дверь. — Даже повеселел.
— Ничего плохого? — осторожно спросила Александра.
— Да говорю же, нет! Наоборот, улыбнулся, в первый раз, наверное…
— Мань, как ты думаешь, он отойдет?
— Должен отойти! — твердо сказала Маша. — Я тогда пропаду, а он, сама понимаешь, этого допустить никак не может. Хотя, конечно, забудется это не скоро. И Быстров… — Маша горестно махнула рукой и отвернулась.
Затрезвонил дверной звонок. Филипп моментально выскочил и сказал Александре:
— К двери не подходи!
— Да это же Ладка! — возмутилась Александра.
— Кто бы ни был, — отрезал Филипп. Лада влетела в квартиру и заорала с порога:
— Что за спешка?! Должно быть у человека право на личную жизнь или нет? Что такое опять произошло?!
— М-м-м… — протянула Маша. — Похоже, кажется, Васятка вышел из большевистского подполья…
— А что? — спросил Филипп в коридоре. — Васятка опять брошен в постели один?
— Вот именно! — торжественно подтвердила Лада. — Все мужики слетелись к родным очагам, как божьи пташки. А, Мань? Верно я говорю?
— Не шуми, — попросила Маша. — У них военный совет; Проходи и садись. Все равно раньше, чем они посовещаются, к Васятке ты не уедешь.
— Кофе, сигарету и булку! — потребовала Лада и села, скрестив совершенные ноги, обтянутые джинсами. — Сейчас умру от голода. Сексуальный марафон длиной в двенадцать часов забрал у меня остатки сил!
— Что-то не похоже, — пробормотала Александра, но кофе налила, поставила пепельницу, а булку не дала — велела ждать пирога.
— Ну, приступай! — разрешила Маша, видя, что Ладка через минуту лопнет, как мыльный пузырь, если немедленно не поделится новостями. — Излагай. Все равно ждать.
Они обсудили все, что интересовало их в данный момент, и съели полпирога, когда из комнаты, что-то еще договаривая, вышли Иван и Филипп.
— Вот что мы хотим сказать вам, дамы, — с ходу начал Филипп, когда все трое повернулись к нему. — Вы блестяще провели всю партию. Честное слово. Но на этом нужно остановиться.
— Что значит — провели всю партию? — спросила Александра. — Какую партию?
— Саш, — сказал Иван и сел на свободную табуретку, которая под ним скрипнула, — на той кассете, которую ты у себя нашла, была очень короткая, по-моему минуты на три — три с половиной, шпионская съемка глебовского зама и еще трех гавриков, которым Глебов мешал. На дискете — копии документов, которые предполагалось передать в Генеральную прокуратуру. Компромат.
— Что за гаврики? — перебила Лада.
— Это не имеет никакого значения, — терпеливо ответил Иван. — Эти ребята — совсем не нашего уровня, и не нам наставлять их на путь истинный. Я сумел передать Мане записку, смысл которой сводился к следующему: если мои документы — ну, кассета с дискетой — помогут Глебову удержаться на работе, я останусь в жи-вых. Его отставка была совсем не нужна тем, у кого я оказался. Я был уверен, что они-то точно меня пристрелят, но вышло наоборот…
