Вячеслав Энсон - Эра беззакония
– А как я тебе благодарен! – Шар и артистом оказался неплохим. – Моя первая ходка. Школа жизни! Посадил шестнадцатилетнего пацана. Я, может, стал бы хорошим человеком. А зона сделала меня бандитом! В этом и твоя заслуга, Колян. Спасибо тебе!
– Как всегда передергиваешь, катала неудавшийся. – В словах Шара была доля правды. Он, конечно, рано или поздно сел бы, и честным человеком быть – не его судьба. Но к первой ходке Коля Калмычков руку приложил, это правда. Та правда, которой лучше бы не было.
– Есть, есть у тебя совесть. Я же людей понимаю. Не кори себя. Я тебе благодарен. На правильную дорогу встал. Был бы средненьким каталой по поездам да катранам. А я человеком стал! Не последнее место в нашем мире занимаю. Мой статус куда как выше твоего. Районное начальство за честь почитает ручку пожать. Увидишь еще!
– Я не завистлив… – ответил Калмычков.
– И принадлежу я к структуре, более честной и правильной, чем все ваше государство. Что, не так? У нас вор – значит вор. А у вас? Он вроде прокурор, а вроде и вор. Как живете? Вроде постовой, а вроде, наркоту продает. Не запутываетесь, как друг-друга называть? – Шар говорил правду, и это злило Калмычкова.
– Все, гражданин Шаров, допрос окончен, идите в камеру… – Калмычков выключил магнитофон, хотел вызвать конвой, но Шар умоляюще поднял руку.
– Колян! Дай десять минут. Сигаретку твою вонючую выкурю. – Он смотрел умоляюще, и Калмычков согласился.
– К чему базар веду? Ты умный мужик, Калмычков. А почему – бедный? Или все же – не умный? – Шар бил по болевым точкам, расшатывая стену калмычковских принципов. Сила, ум, успех – основа жизненной платформы. «Сила есть, ум, вроде бы, тоже. Что же успех не приходит?»
– Не той системе служишь, Коля, – продолжал Шар. – Ложной и лживой. Она таких, как ты, заставляет в нищете корпеть всю жизнь. А кто ее на службу себе поставил, живут в шоколаде. Усекаешь? Глупо ей себя отдавать. Надо ее служить заставить. Или ты все-таки дурак?
Калмычков молчал. Шар озвучивал его мысли. «Она служит мне, или я не умный, не сильный и ничего в этой жизни не достоин».
– Я тебя, Коля, насквозь вижу, – Шар наклонился к Калмычкову и перешел на доверительный шепот. – Ты самолюбие тешишь, ублажаешь его байкой про служение Закону. Честный и неподкупный! Понимаю, кино смотрел…
Ты вокруг погляди, Коля. Не в Голливуде живем, в России матушке!.. Что такое Закон? Бумажка никчемная. Собрались придурки в Госдуме и накропали! Чтоб им же воровалось легче. А бобиков ментовских на страже поставили.
– И такое я слышал, – устало ответил Калмычков. – Я много чего за эти годы наслушался.
– А не слышал ты, про свободу личности? Про главенство личных интересов над общественными? Своя рубаха ближе к телу – закон природы. О себе не позаботишься, Госдума уж точно про майора милиции не вспомнит.– Хватит философии. Гнилая она у тебя…
– Лучше гнилая, чем никакая! – Шар не унимался. – Вот скажи мне, дорогой гражданин майор: что тебя заставляет соблюдать законы, которые тебя же и обирают? Что мешает взять – и поступить по справедливости. Не так, как бумажка пишет, а как тебе правильно и удобно?
– Если все начнут, как им удобно… – ответил Калмычков.
– Ты не думай про всех! Что тебе до них. Ты представь: написали закон, по которому срать предписано ртом, а жрать – задницей. Чего смеешься? Я на зоне по телеку такой мультфильм видел. «Южный парк», называется. Классный мультик!.. Разве мы с тобой подчинимся такому закону? Нет, конечно. Потому что он абсурдный. А другие, думаешь, умнее? – Шар о чем-то задумался. – Нет, Колян, пусть писюльки на бумажке трусливые и глупые выполняют. У сильных свое право! Да, да… Что смеешься?
– «Преступление и наказание» вспомнил.
– Ты не равняй, – сказал Шар. – Тогда и законы, и люди другие были. С другой начинкой. Раскольников-то сначала сам себя приговорил, а потом уж сдаваться пошел. Мужик потому что, не блатной. Другие были времена. Другие…
– Ты в школе вроде в отличниках не ходил? – удивился Калмычков.
– Жизнь лучше университета учит. И Достоевского читал, и церковь на зоне построили. Говаривал с батюшкой.
Он мне на пальцах объяснил разницу между «тогда» и «сегодня». «Во времена классиков, – сказал, – закон опирался на веру в Бога и Заповеди. Из них вырастала нравственность. Поповское понятие. Как жить, что плохо, что хорошо. Человек боялся совершить преступление не потому, что на бумажке написано, а потому, что верил в кару небесную за нарушение Законов бытия. Не писюльку боялся нарушить, а Правду Божию. Понимаешь меня? Основу, на которой мир стоит. Про которую даже мне, вору, совесть забыть не дает. В те времена на всю Российскую Империю за год, едва десяток убийств совершалось. И о каждом царю докладывали и газеты писали. Не знал?.. Ты много чего не знаешь.
А потом, помнишь, до чего дурные головы додумались. Совесть – на «свободу», «равенство», «братство» не глядя махнули. Дурилки… И понеслось!.. Брат на брата, сын на отца. Миллионы «свободных» и «равных» постреляли десятки миллионов «братских».
Тот закон, что на совесть опирался, в феврале семнадцатого под откос пустили. А тот, что на страх, – в девяносто третьем из танков расстреляли. Так что нынешний ваш Закон – вроде ваучера. Сплошное надувательство. Для бедных и дураков. Деньги правят. У них свои порядки: ни совести, ни Бога… Реальные пацаны, вплоть до самого Кремля, теперь по другим понятиям рассуждают. Под себя законы пишут. Выгодно – делай. Не рассчитал, промахнулся, будь добр, попой своей отвечай. Просто, логично, эффективно. А совесть твоя гребаная в этой системе как камень на шее у пловца. Ты уж определись…
– К чему клоните, Шаров? – спросил Калмычков задумчиво.
– К консенсусу, будь он неладен. К балансу интересов, – Шар облегченно вздохнул. Понял, что победил.
– В чем он заключается? – спросил Калмычков.
– В деле остается моя версия. Обрати внимание: я адвокатов не требовал и в отказ от показаний не шел. Надеялся на твое здравомыслие. Никаких допросов и очных ставок не производится. В ментовских и прокурорских верхах мои люди все сделают как надо, – он задумался. – Пятерик впаяют, меньше не получится. По УДО, в трешку уложусь. А ты, Колян, проси денег сколько хочешь. В пределах установленной таксы, конечно.
– Какая же у тебя такса? – поинтересовался неожиданно для себя Калмычков.
– Для майоров в отделениях невелика, конечно. Но мы же друзья детства! Десять тысяч долларов. Пойдет?
– За кого меня держишь? – возмутился Калмычков факту предложения денег. Шар понял по-своему.
– Конечно, Колян, шучу. Пятьдесят тысяч, хотел сказать…
– Да я тебя… – Калмычков встал, негодуя.
– Хорошо, сто! Но ни центом больше. Тебе даже делать ничего не придется. И не нарушаешь ничего. Такие бабки только за то, чтобы постоять в сторонке и лишний раз рот не открывать! – Шар искренне недоумевал.
– Я от тебя копейки не возьму! – Калмычкова слегка остудила мысль, что вот так, ни за что, он может получить огромную сумму. Иначе влепил бы Шару «хук справа».
– Коля! Последнее предложение. Удваиваю. Двести!
На эти деньги Калмычковы могли купить новую квартиру, машину, дачу. Больше ведь ничего в жизни не надо!
– И потом я у тебя и твоих паскудных дружков на кукане? Ты и вправду, Шар, за дурака меня держишь! – ответил Калмычков.
– Чего же ты хочешь? – Шар уставился на него исподлобья.
– В общем-то немного. Упрячу тебя на пожизненно, ну, на двадцатник, если не повезет. Буду себе жить-поживать, а ты там сгниешь на зоне. Зубы выпадут, туберкулез подхватишь. Что мне рассказывать, ты лучше знаешь.
– Может, сгнию, а может, и нет. Тебе-то, какая выгода? – спросил Шар.
– Никакой! Даже благодарность не объявят. Работа у меня такая, Шар, работа, – усмехнулся Калмычков.
– Ну, работай. Дураков работа любит, – разочарованно отвернулся к окну Шаров. – Зови охрану!
– Позову, не торопись. Мыслишка в голову стукнула… – Калмычков откинулся в кресле, обдумывая шальную мысль.
Шаровы построения, в принципе, правильные. Калмычков давно присматривал побочный заработок. В системе нельзя оставаться белой вороной – свои заклюют. И деньги нужны. Но не такой ценой. Отдавать судьбу в распоряжение уголовникам он не собирался ни за какие деньги. Нужен умный вариант.
– У тебя право собственности на баньку оформлено? – спросил он Шара.
– Да, купля-продажа. Месяц назад свидетельство получил. – Тот удивленно смотрел на Калмычкова. – Тебе зачем?
– Мне незачем. Это ты все предлагаешь по дружбе найти кон…, как его, консенсус, – ответил Калмычков.
– Я предлагаю, но ты-то отказываешься! – Во взгляде Шара ожила надежда.
– Я думаю! Продаваться не собираюсь. Выкуси! А вот пойти навстречу и получить адекватную выгоду почти согласен, – сказал Калмычков.
– Так чего мозги пудришь? Дай телефон, ребята через полчаса всю сумму доставят!
– Мне не нужны твои деньги, Шар. Мне нужна твоя банька. Причем чисто и законно.
