Билл Нэйпир - Икона и крест
По мере нашего продвижения на юг погода становилась все теплее, а море спокойней. Стояла жара, ослепительно светило солнце. Сначала кожа с нас облезла, а потом мы загорели до черноты. По спокойной воде мы продвигались очень даже бодро, а пропитание добывали, то и дело совершая набеги в глубь побережья.
Время от времени мы видели туземцев. Тогда мы без промедления прыгали в каноэ и отходили подальше от берега. Мы жили с широко открытыми глазами и были всегда начеку.
На сорок первый день путешествия нас схватили испанцы. Я проснулся оттого, что по моим ребрам ударил чей-то башмак. Вокруг столпилось с полдюжины солдат. У берега ждал баркас, а подальше — огромный корабль, наверное галеон. Грубый офицер задавал мне вопросы на испанском. Я не понимал ни слова. Раздраженный моей несообразительностью, он каждый вопрос сопровождал затрещиной. Я счел благоразумным держать кинжал при себе.
Мармадьюк поразил меня: он бегло заговорил по-испански. Отвел офицера в сторону и минут десять или около того о чем-то тихо с ним беседовал. Высокомерие офицера сменилось удивлением. Он взял в руки триптих, отобрал его у солдат и осторожно откинул шелк — так, чтобы никому не было видно. Когда офицер подошел ко мне во второй раз, его отношение полностью изменилось. Мы были усажены в раскачивающийся на волнах баркас и доставлены на корабль.
Мармадьюк держал триптих на коленях, а мой дневник был по-прежнему у меня на груди. Я мог только догадываться, много ли там уцелело за эти шесть недель дождей.
На палубе было полно солдат, точь-в-точь как на „Тигре“. Мы спустились в люк, и затем нас проводили в небольшую каюту и представили капитану. Мармадьюк опять как ни в чем не бывало говорил по-испански, и опять враждебность испанца сменилась сначала изумлением, а затем и почитанием.
В тот вечер мы сели за стол вместе с капитаном и его офицерами. Было выпито немало вина, все шумели и веселились, а центром не умолкавшей ни на секунду беседы, в которой я не понимал ни слова, стал Мармадьюк. Я же радовался шелковым рубашке и штанам, мягкому сиденью, свинине, рису, столовому серебру и серебряным кубкам, пиву, которым я насладился сполна… И еще: наконец-то мне кто-то прислуживал, а не наоборот.
Ту ночь я провел на великолепной койке. Опять качался на волнах корабль, отовсюду доносились скрипы и стоны, а Мармадьюк, хмельной от вина и радостного возбуждения, наговорил больше, чем следовало.
Что плавание к Роаноку было предпринято с тайной целью, я знал уже давно. Теперь же мне стала ясна сама эта цель. Основав колонию протестантов в точности на семьдесят седьмом градусе западной долготы, королева Елизавета рассчитывала ввести новый календарь, изобретенный ее придворным астрономом Джоном Ди, нулевой меридиан которого проходил как раз через эту колонию. Новый календарь превосходил григорианский, введенный Римом, по всем статьям.
В него был встроен тридцатитрехлетний цикл, равняющийся возрасту Спасителя, так что человек мог в точности знать, что он родился, скажем, на четвертом году жизни Господа нашего Иисуса Христа. Пасха, священнейший из всех дней, в точности следовала библейскому времени. Влияние Елизаветы на соседей-протестантов возросло бы неимоверно, а высокие достоинства изобретения Ди заставляли бы все новые и новые народы переходить в протестантство — к унижению папы и позору Испании, которые остались бы с худшим из двух календарей.
Из всего вышеперечисленного следовало, что этим намерениям следовало во что бы то ни стало помешать, и к нам были засланы Мармадьюк, Рауз и Кендалл. Отравлениями занимался Кендалл, в солдат стрелял Рауз, Мармадьюк же взял с собой Подлинный Крест, хранившийся в его семье со времен Крестовых походов. Получился заговор католиков с участием одного протестанта. Но и это еще не все. Святыня, которую поцеловал монарх, подтверждала его божественное право на трон. К этой святыне действительно прикладывались. Только целовала ее не королева Елизавета, а Мария, королева шотландцев. Укрытый на семьдесят седьмом градусе западной долготы, Крест подтвердил бы право Марии на Новый Свет — в преддверии свержения Елизаветы.
Что Мармадьюк католик, я знал и так. Но его участие в заговоре против королевы Елизаветы, после которого на трон должна была взойти ее племянница, Мария Шотландская… Я был потрясен. Еще мне было непонятно, как он мог о таком рассказывать, пусть и пьяный. Вскоре прояснилось и это. Чтобы сохранить мне жизнь, Мармадьюк представил меня как соучастника и помощника. В противном случае меня, протестанта, ждало аутодафе. Моя безопасность покоилась на этой уступке. Кроме того, меня могли допросить, что позже и было проделано доминиканскими монахами.
Мармадьюк рассказал мне, что корабль шел на Ямайку. Там мы должны были остаться до той поры, пока не была бы свергнута королева-протестантка и в Англии не восстановилась бы истинная вера. Еще он добавил, что испанцы знают не все.
— Я рассказал им лишь, что мы помешали намерениям протестантов изнутри. Мендоса, который стоял во главе заговора, знает обо мне и подтвердит мои слова в письме из Испании.
— А Подлинный Крест? Что будет с ним?
— Я сказал им, что беру эту вещь повсюду с собой, как семейную реликвию. Они не знают, что это Подлинный Крест. Хорошо, если и не узнают. Он останется со мной на острове.
Теперь я — пожилой человек, и моя исповедь подходит к концу. Как уже известно долготерпеливому читателю, заговор против Елизаветы провалился. Коро лева Шотландская была казнена. Палачи Уолсингема [21]нашли способ узнать имена остальных заговорщиков.
Имя Мармадьюка во всеуслышание ни разу упомянуто не было. Возможно, с помощью этой уловки его хотели заманить обратно в Англию. Однако он так и не покинул Ямайку.
Пришло время, и я, после всех моих приключений, отправился в Испанию. Я перебрался во Францию, в Кале, посуху, в крытой повозке, после чего на рыболовецком судне переправился в Дувр. К тому времени у меня водились деньги, и, разжившись лошадью, я отправился в мой родной Туидсмьюр.
Я вырос в этой долине, она составляла мир моего отрочества… Теперь мне все казалось здесь маленьким и незначительным. Случилось за это время немало. Не стало матери — ее унес жар, а мой непотребный отчим спился и умер, чему я очень порадовался. Любимый брат Ангус, став зажиточным землевладельцем, в жены взял Джин, младшую из дочерей кузнеца. Я стал дядей. Учитель Динвуди, к тому времени уже совсем седой, встретил меня как давно утерянного сына, и мы провели в разговорах не один вечер.
Фиона превратилась в прекрасную молодую девушку. Я попросил ее выйти за меня замуж и отправиться со мной на Ямайку, где у меня имелись большие плодородные угодья, брошенные испанцами. Она, к моей радости, согласилась, и мы проделали долгий обратный путь — опять через Францию, Испанию и весь Атлантический океан. За время нашей жизни мы еще не единожды возвращались в Шотландию, но лишь ненадолго. Наши корни теперь здесь, на Ямайке. Тут мы и останемся до самой смерти — с нашими тремя детьми.
Подлинный Крест Мармадьюк Сент-Клер, умирая, оставил в мое распоряжение, чтобы я сохранил его для будущих поколений нашей семьи. Здесь (где именно, дано понять только члену нашей семьи) он и укрыт».
ГЛАВА 34
«Я, Джеймс Огилви, сын Уильяма Огилви, туидсмьюрского пастуха и фермера, объявляю сие моим завещанием.
Согласно воле друга моего, Мармадьюка Сент-Клера, я указываю, где сокрыт Подлинный Крест Спасителя нашего Иисуса Христа. Это послужит напоминанием детям моим и внукам моим. Им разъяснено будет значение дальнейшего, а они передадут сие тайное знание грядущим поколениям рода нашего. Дабы Крест остался в руках наших и ничьих других, пишу лишь это:
СЧЕТОВОД
ЗВЕЗДА КОЛЕС ВРЕМЕНИ
МНОГОУГОЛЬНИК
Да хранит вас Господь!
Сие мое последнее слово.
Джеймс Огилви».— Слава богу!
У Зоулы как гора с плеч свалилась.
Дебби, все еще бледная, выглядела озадаченной.
Я объяснил:
— Мы выиграем время, Дебби. Им придется оставить нас жить до тех пор, пока мы не решим головоломку Огилви.
— А мы можем ее решить? Что это значит?
Я уставился на оставленные Огилви подсказки. «Многоугольник». Он обожал геометрию. «Звезда». Астронавигации его обучал один из ведущих специалистов того времени. Но «колеса времени», «счетовод»! Я потряс головой.
— Понятия не имею. Зато эти психи точно не отгадают. Так что у нас на руках есть козырь.
— Не уверена, Гарри, — сказала Зоула. — Они избавятся от нас, как только мы объясним им значение этих слов. Извини, Дебби.
— В конце концов нас устранят, не спорю. Однако не раньше, чем икона попадет им в руки. До этого нам нужно изловчиться и сбежать.
