Эрик Гарсия - Грязное мамбо, или Потрошители
— А ну, покажи мне руки, Кэрол!
Она даже не спросила, кто я; видимо, ей было все равно. Вздохнула и протянула руки с прекрасным маникюром; ноготь на большом пальце оказался короче остальных. Я с облегчением увидел у нее дорогие акриловые ногти; тот, который попал мне на зуб, был из дешевого жесткого пластика.
Это не случайность, что в нашей семье готовил я.
Через несколько лет, уже после того, как Кэрол меня бросила, мы с Четом, оставшись хорошими приятелями, допились до ностальгических признаний. Чет всегда ее недолюбливал. Ладил, скрепя сердце, потому что она сестра жены, но не понимал, как можно трахать такую холодную бабу.
— Она оттаивала, — отозвался я.
— Кусок льда тоже тает, — хмыкнул Чет. — И что мы получаем в результате?
* * *Кэрол снимала пробу с равиоли, когда у нее отлетел ноготь, и мы добивались от нее извинений, когда из кухни послышались крики. Сначала это был обычный кухонный гвалт, но вскоре вопли перешли в настоящую тревожную сирену. Переглянувшись, мы с Четом и Кэрол кинулись к двери; они побежали узнать; в чем дело, а я всего лишь хотел оттуда выбраться.
Но никому никуда выбраться не удалось. Когда мы достигли кухни, помещение было охвачено пламенем от загоревшегося на плите жира; огненные языки лизали потолок. Я едва успел крикнуть «Нет!» мальчишке, в обязанности которого входило собирать грязную посуду со столов; подбежав с лотком воды, он выплеснул ее в огонь. Пламя разлетелось и немедленно разгорелось еще жарче, перейдя в полноценный пожар. Сквозь густой дым я видел, как шеф-повар колотит чем попало дурака-уборщика. Чет направо и налево выкрикивал бессвязно-истерические приказы, требуя пожарный гидрант, соль — все, что угодно.
На плече у меня висела рабочая сумка, где был эфир в трех канистрах под сильным давлением. Я отнюдь не собирался ждать, пока это дело нагреется, поэтому схватил Кэрол за руку и потащил обратно в подсобку.
— Что вы делаете, совсем обнаглели? — взвилась она, пытаясь выдернуть руку.
Я хотел ответить что-нибудь остроумное или на худой конец пробурчать киношное «Спасаю вам жизнь, леди», но изо рта неожиданно вылетело:
— Заткнись!
Приказа она не послушалась, но упираться перестала.
— Возомнили себя героем? — осведомилась она, спеша за мной по коридору.
— Да какое там, на фиг, — отозвался я. — Где уж нам уж. Так, просто выделываюсь.
— У меня там учетные книги остались.
— Гори они огнем! Здесь есть запасной выход?
Кэрол покачала головой:
— Он заколочен. Бродяги пробирались с улицы и воровали еду с кухни.
— Заколочен — это ничего. — И я велел показать второй выход. По пути она спросила, уж не коп ли я. Молча оттянув воротник, я показал татуировку. Вместо того чтобы отпрянуть, как большинство людей, она неожиданно перестала меня сторониться. Кэрол — единственная из моих жен, которую вполне устраивала моя работа. Профессия ей нравилась, это меня она не любила.
Я выжег дверные петли запасного выхода карманным лазером, и мы выбрались из ресторана. Правильно рассчитанный пинок выбил дверь, и мы вывалились в безопасный переулок. Вместо того чтобы разойтись в разные стороны, мы болтались возле мусорных контейнеров, кашляя от дыма, которым успели надышаться, пока не приехали пожарные машины. Кэрол хотела услышать о моей работе в союзе, а я — произвести впечатление на красивую женщину в перепачканном сажей платье на бретельках.
С Кэрол я решил не спешить. Мы расписались аж через девять месяцев.
Джейк был свидетелем на всех моих венчаниях, надевая по таким случаям свой единственный смокинг, прекрасно сидевший на нем все эти годы. Его мускулистое тело не обросло даже унцией жира, тогда как у всех остальных метаболизм замедлился хуже улитки.
Также он был свидетелем всех моих разводов, кроме последнего. Несколько лет назад союз оплатил ему сертификат нотариуса, и хотя Джейк не питал особого почтения к печатям и тисненой бумаге, диплом оказался неоценимым для изъятия биокредитов. Теперь Джейк заполнял на три-четыре бумажки меньше по каждому клиенту, экономя почти час, и первым получал самые выгодные заказы. Но не взял ни цента за нотариальное заверение моих свидетельств о разводе — вот что значит дружба. Он даже предложил свои услуги по заключению брака, когда мы с Венди впряглись в одну упряжку, но она потребовала, чтобы подобную церемонию провел человек в сутане. Я втолковывал ей, что Джейк несколько лет проучился в католической школе, но она уперлась.
Вот интересно, если Джейк накроет нас на этом складе, если отрежет пути к спасению, если его предложение насчет регистрации все еще в силе и он каким-то образом отыщет нас в этом эдемском саду человеческих органов, то согласится ли сочетать браком меня и Бонни? Мне много не нужно, достаточно самой простой пятиминутной церемонии, а затем он может нас вырубить и забрать все, что захочет.
Пожалуй, нужно все же заранее обговорить это с Бонни.
У Кэрол был собственный дом — прелестный особняк в викторианском стиле в Алабаме, и я даже перевелся в тамошнее отделение союза — распробовать алабамскую атмосферу. Транспортная система союза устроена так, что я мог жить практически где угодно и все равно приходить в главный офис, сдавать изъятое и брать новые заказы. Но мне хотелось ближе познакомиться с коллегами из алабамского отделения.
Не знаю, ожидал ли я увидеть новую, неизвестную разновидность биокредитчиков или думал, что южное благородство каким-то образом влияет на рабочий день, но там оказалось то же самое — пустил газ, хапнул и слинял. Немного чаще собирались на барбекю, несколько месяцев привыкал к акценту, но алабамские спецы ничем не отличались от нью-йоркских. Друзей я там не завел — одни слышали обо мне раньше и держались от меня подальше, другие не интересовались новичком.
С самого начала я пытался кое-что втолковать мозговеду Кэрол.
— Мы не меняемся, — сказал я в наш первый визит.
— Люди вашей профессии? — уточнил он.
— Люди моего сорта, — ответил я. — Черт, скорее, люди моего вида.
Она была у меня бизнес-леди, Кэрол. Покупала-продавала мелкие компании чаще, чем я менял белье. Я приходил домой после трех суток срочной работы и узнавал, например, что ее магазин деликатесов пуст, сыры и паштеты распроданы, а Кэрол сидит в директорском кабинете другой лавочки в ста ярдах дальше по улице и ведет процветающий бизнес по производству пряжи. Я не успевал следить за финансовыми трансакциями и однажды спросил, как ей удается порхать от одного дела к другому.
— Почему порхать? — удивилась она. — Дело одно и то же — я занимаюсь продажами.
— Но ведь ты продаешь что попало! Разве тебе не трудно работать в разных рыночных нишах?
— Тебе трудно изымать почку, селезенку и печень в одну ночь? — прищурилась она.
— Нет, но это же другое дело. Я извлекаю органы клиентов!
— А я извлекаю наличные из их бумажников, — отозвалась Кэрол. — И обхожусь без скальпеля — Бог дал мне гибкий язык.
* * *Я на девяносто пять процентов уверен, Кэрол имела в виду — она мастер убалтывать клиентов. В хорошие дни — на девяносто девять.
Бонни дочитала инструкцию к легочной системе Йошимото.
— Забавно, — засмеялась она и с японским акцентом озвучила плохой перевод: — «В счастливой оперативной процедуре дыхание будет как свежий воздух через тело. В недоброй оперативной процедуре свежий воздух помрачнеет».
Помрачневший свежий воздух — неплохой образ для обозначения смерти реципиента. Ну, я не японец, стихи из чего попало складывать не обучен.
Бонни только что велела отставить машинку и идти спать. По-моему, «спать» она имела в виду во втором смысле. На этот раз я не останусь глух к намекам и прислушаюсь к кошачьим воплям инстинкта в моей голове: пойду к Бонни, уложу ее на ложе из печеней и позволю природе — по крайней мере тому, что осталось, — взять свое.
XVII
Прошло два дня. Вчера я не печатал. Этот день принадлежал только нам с Бонни, никаких механизмов. Мы сидели на своей полке и говорили о себе, друг о друге и о прошлом. Теперь я могу сказать, что любил всего семь женщин в своей жизни, включая маму, и женился на каждой, исключая маму и Бонни. Все-таки хорошо, что список — штука изменяющаяся.
Едва проснувшись утром после ночи плотских утех, мы снова набросились друг на друга, как два ненасытных тинейджера, пытающихся выяснить, что в этом такого хорошего. Она рассказала еще кое-что о своем бывшем муже и всех этих годах на улице — история жизни, за которой охотился союз.
А я поведал о собственном бегстве из кадров, о том, как ухитрялся уходить от расставленных ими силков, о визите в торговый центр, о своей жизни с того дня, как бросил работу и ударился в бега.
