Торкиль Дамхауг - Смерть от воды
Она затопила камин и плиту. Вскипятила воду, размешала растворимый кофе. Завернулась в плед, закурила, села у окна и смотрела, как наступает день. Спешить некуда. И в то же время чувство, что надо что-то успеть сделать, пока не поздно. Она достала блокнот.
Следы на снегу. Зимние сапоги. На много размеров больше моих.
Сон: Майлин гребет в лодке к берегу, оборачивается, это не Майлин. В комнате бабушка. Хочет мне что-то сказать.
Она докурила сигарету, почувствовала жжение в груди. Хотелось есть. Есть и блевать. Еды, которая сгодилась бы, не было. Нужно было пихнуть в себя что-нибудь, что сделало бы ее сильной, непобедимой, яростной, даже если всего на полчаса. И такого тоже не было.
Я больше не хочу отсюда уезжать.
Ты не можешь остаться здесь, Лисс.
Мне больше некуда ехать.
Ты не можешь спрятаться. Мир там, где ты.
Она быстро взглянула на диван, где провела ночь. Одна из подушек упала на пол. Она подобрала ее и тут же обнаружила, что молния наполовину расстегнута. Внутри лежал листок. Свернутый шариком. Она расправила его. Заголовок статьи интернет-газеты. Двадцать первое ноября 2003 года, но распечатка была датирована десятым декабря 2008 года, за день до исчезновения Майлин.
«Пропавшая девушка девятнадцати лет найдена убитой недалеко от Бергена», — гласил заголовок.
15
Четверг, 1 января
В этот вечер в «Климте» было довольно пусто, но несколько знакомых сидели с пивом в баре, а за одним столиком все еще праздновали Новый год. Роар Хорват обменялся парой слов с парнем у стойки. Одного из них он не видел с тех пор, как они вместе играли в защите в юниорской команде, но даже он знал, что Роар расследует убийство «женщины, которая должна была быть в „Табу“». Роару пришлось бросить самое свое ироничное «по comments», на что ответили похлопыванием по плечу и поднятыми бокалами. Он и заметить не успел, как первая кружка опустела. Сходить в бар в Лиллестрёме было все равно что вернуться домой.
Дан-Леви Якобсен возник в дверях около туалета. Роару сначала показалось, что тот постригся, но потом он обнаружил, что товарищ собрал темные волосы сзади в хвостик. Далеко не писк моды, но Дан-Леви никогда не умел избавляться от своих длинных локонов, это был его «freak flag» с отсылкой к одной из его любимых песен.[24]
Они сели за столик в углу, где можно было поговорить спокойно. Дан-Леви, как обычно, интересовался холостяцкой жизнью. Роару пришлось признаться, что у него есть кое-кто, в надежде, что товарищ удовлетворит этим свое любопытство. Но вышло все совсем наоборот. Казалось, Дан-Леви ухватил на удочку огромную форель и начал ее сматывать.
— Надеюсь, не из полиции дамочка? Это не лучший прогноз.
У него вряд ли были научные данные, чтобы это утверждение задокументировать, зато это был хороший способ выудить побольше интересных фактов.
— И да и нет, — увиливал Роар. — В чем-то.
Он не хотел отходить от шутливого, но тем не менее откровенного тона, всегда присущего их разговорам. Эта открытость была на пользу им обоим. Когда он разводился, Дан-Леви его поддерживал, все время приглашал в бар или на рыбалку. Кроме того, что оба они называли ежегодной охотой, хотя в последний раз охотились много лет назад. Дан-Деви не был совершенно безнадежным рыболовом, но вот охотником он был никаким. И самый лучший его трофей в ту осень, когда Роар разводился, представлял собой двух зайцев, которые при ближайшем рассмотрении оказались кроликами, выпущенными на свободу каким-то идиотом-крестьянином. Об этой истории Роар не упускал случая напомнить товарищу. Постепенно он довольствовался только двумя поднятыми вверх пальцами, изображавшими кроличьи уши. Однако этот жест вовсе не унижал мужского достоинства Дана-Леви. Тот даже написал фельетон после охотничьей истории в местной газете. В нем он преувеличил свою неуклюжесть и сообщил, что чуть было не подстрелил еще и корову, правда очень большую, с рогами величиной с лосиные.
— В чем — в чем-то? — продолжал настаивать по-журналистски Дан-Леви. — Она ведь не может быть и полицейской и не полицейской одновременно?
Роар подкинул ему намек, сообщив, что на рождественский корпоратив зачем-то пригласили судмедэкспертов. Он подчеркнул, что речь никоим образом не идет об отношениях. Что женщина для него слишком взрослая, слишком умная и слишком замужняя.
Дан-Леви, довольный, причмокнул.
— Зависимость от матери, — предположил он, но Роару уже хватило, и он пошел за новым пивом.
— Как насчет Бергера? — поинтересовался он, вернувшись. — Ты накопал что-нибудь полезное?
Дан-Леви глотнул пива и испачкал стриженую щетину пеной.
— В чем-то, как ты выражаешься. — Он подождал, пока друг не ухмыльнется, сдавшись.
— Я говорил с бывшим руководителем религиозной общины в Филадельфии, другом отца. Он хорошо знает семью Фрельсёй и следит за деятельностью Бергера, или Элиаса Фрельсёй, как его зовут на самом деле. — Он отпил еще, помолчал.
— И?
— Хочешь узнать, что он сказал или чего не сказал?
— Давай.
— Отец Бергера был, как известно, пастором общины пятидесятников.
— Как и твой, кстати.
Дан-Леви скорчил гримасу:
— Мы определенно говорим о двух разных типах отцов. Один следовал в воспитании детей Новому Завету, другой — Ветхому. Кого любишь, того порицаешь, und zu weiter. Отец Фрельсёй был, видимо, из тех, кто без колебания отвел бы сына на ближайшую гору и перерезал горло, если бы, по его мнению, Бог потребовал этой жертвы. Больше руководитель общины ничего не сказал, но я понял, что семейство Бергерсен-Фрельсёй было предметом постоянного беспокойства в их среде, то есть в движении пятидесятников в тысяча девятьсот пятидесятые.
— Насилие?
Дан-Леви сказал очень твердо:
— Мой источник отказывается сдавать кого-либо, живого или мертвого. Последнего — тем более. И если ты обратишься к нему как следователь, тебе в лицо хлопнут дверью. Но такая была эта среда в то время. Все дела решались внутри, и ничего нельзя было поделать. Кончалось тем, что самые чудовищные дела вершились, и никто не вмешивался. Удивительно, до чего могут люди додуматься, если будут воспринимать Библию буквально! «Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну. И если правая твоя рука соблазняет тебя, отсеки ее и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну». Und zu weiter.
Роар грохнул бокалом о стол:
— Что ты говоришь про глаз — это из Библии?
— Естественно. Матфей, глава пятая, стих двадцать девятый и тридцатый.
Дан-Леви происходил из семьи, где библейский текст не воспринимался буквально. Роару всегда у них нравилось: родители были щедрыми и открытыми, а отец Дана-Леви куда менее строгим, чем его собственный, приехавший восемнадцатилетним беженцем из Венгрии, не имея ничего, кроме «двух пустых рук и стальной воли». Но Библию Дан-Леви должен был знать наизусть, и Роар подозревал, что следующему поколению грозит такое же образование.
В этот момент зазвонил телефон. Он увидел, от кого звонок, и тут же вышел на улицу.
— Не волнуйся, я не собираюсь напрашиваться к тебе вечером.
Роар засмеялся, удивившись своей радости, вызванной этим звонким австралийским акцентом. Когда они оказались рядом на корпоративе, он сначала решил, что Дженнифер Плотерюд — американка, но, когда он заикнулся об этом, она пришла в бешенство и пояснила, что она не больше похожа на американку, чем он сам.
— А жаль, я бы с удовольствием, — ответил Роар. — То есть у меня Эмили, и мы ночуем у моей мамы. Пожалуй, там нам не стоит встречаться.
Дженнифер засмеялась, но как-то напряженно, как ему показалось. Возможно, предложение, пусть даже шуточное, быть представленной семье прозвучало слишком дерзко.
— Я звоню из офиса.
— Ого! Ты всегда так поздно на работе?
— Часто. Дел хватает.
Ее трудолюбие вызывало у него восхищение. И в этом она его превосходила, правда совершенно этого не акцентируя.
— Мне только что звонила Лисс Бьерке.
— Что?! — Роар тут же пришел в себя. — Она звонила тебе?
— Кажется, она с тобой больше не хочет иметь дело, а может, еще по какой-то причине избегает полицию. Не знаю, в общем, почему. Она ведь в совершенном шоке.
Роар не стал распространяться, как прошел допрос накануне.
— Что она хотела?
Дженнифер сказала очень настойчиво:
— У нее есть сведения, которые она хотела бы сообщить скорее мне, а не вам. Она сказала, что врачу доверяет больше.
