Кэрол О'Коннелл - Присяжные обречены
Распрыскав жидкость по полу, Рикер молча начал водить по нему шваброй. Джо снова нетерпеливо застучала каблуками.
– Мой отец называл меня «Эй, Малец». А моего брата – «И Ты Тоже».
– И ты никогда не спрашивал, что означает буква «П»? – Впрочем, она не надеялась услышать положительный ответ.
– Ладно, я расскажу тебе историю, которую услышал от отца, – Рикер притворился, что его вдруг заинтересовала плитка, постепенно проступавшая по мере отмывания. – Моего отца зовут Питер. Он сказал, что меня назвали в честь него, но, поскольку он не хотел, чтобы я всю жизнь оставался Питером Младшим, он решил поставить «П» в свидетельстве о рождении. Он сказал, что это секрет, строго между нами, что даже мама не знает. Мне понравилась эта история, и я никогда никому ее не рассказывал. Не иметь имени – это блеск, все дети умирали от зависти.
– Но когда ты повзрослел и стал менее доверчивым, ты, конечно, захотел узнать правдивую историю, так?
Глава 17
Запах тухлятины был настолько отвратительным, что Джоанна решила руководить уборкой на расстоянии. Рикер замешкался. Он стоял босиком в свете лампочки холодильника, тоже заляпанной жиром, и держал в руках кучу маленьких пакетиков горчицы и кетчупа, которые прилагались к пицце. За это время он собрал целую коллекцию и теперь не желал с ней расставаться.
– Да перестань, – убеждала его Джоанна. – Просто выкинь и все. Каждый раз, как ты что-нибудь выбрасываешь, твой груз становится легче.
Философия уборки миссис Ортеги пригодилась, когда Рикер дошел до ящиков на кухне, которые представляли собой хранилище пустых коробков, использованных батареек и металлических частей приборов, которых у него давно не было. Сломанный зонтик был связан с какой-то памятной вечеринкой, поэтому Джо разрешила его оставить. На улице она наблюдала за тем, как Рикер выгружал в помойку мешки с мусором и непригодными предметами, такими, как, например, дырявые носки, которые даже невозможно было заштопать. Действие лекарств кончалось – Рикер отказался идти босиком по холодному асфальту, но Джоанна не дала ему надеть ботинки, аргументируя тем, что мертвому ботинки не нужны, разве что носки. Он откопал одну пару, которую редко надевал, под кроватью, и Джоанна стояла над ним, пока он, сидя на коврике возле входной двери, натягивал их.
– Так сколько лет тебе было, когда ты понял, что отец соврал тебе по поводу твоего имени? Когда он рассказал тебе правду?
Вместо ответа Рикер молча опустился на пол и занялся выполнением следующего задания; нарушением покоя мирно живущих под кроватью пауков и выгребанием оттуда пыли.
Только сейчас Джоанна поняла, что история его имени – не простой маленький секрет, который она рассчитывала узнать, чтобы проникнуть в его сознание, а большая ядовитая тайна, которая отравляла его.
– Ладно. Не будем об этом, – вздохнула она и высыпала в ладонь несколько таблеток – небольшой лекарственный коктейль, чтобы подавить его сопротивление.
Джо держала в одной руке стакан воды, в другой таблетки, которые Рикер безропотно принял, с детства приученный следовать всем советам врача. Она рассчитывала сломать его психологический барьер и проникнуть в его сознание, и это нужно было сделать сегодня.
– Давай начнем с чего-нибудь попроще, – предложила она. – Почему ты всегда хлопаешь дверями?
Лейтенант Коффи сидел в темноте, и терпение его подходило к концу так же, как и терпение его детектива по другую сторону зеркального стекла. В какой-то степени игра в молчанку подействовала – подозреваемый разговорился не на шутку, однако выигрывал ее явно престарелый адвокат, который в конце концов ужасно утомил бедного Яноса болтовней о полицейских и убийцах, о невежестве тех и других.
– У тебя есть данные о нем? – Коффи повернулся к Мэллори.
Та кивнула:
– Старый богач. Думаю, ему просто наскучило сидеть на пенсии. Он решил, что я собираюсь арестовать его за то, что он препятствует осуществлению правосудия.
По иронии судьбы Мэллори арестовала его за все что угодно, только не за это. Коффи прочитал список нарушений: замусоривание муниципальной площади, нападение на полицейского, две попытки подкупа. Плюс к этому двенадцать показаний свидетелей, подтверждающих вышеперечисленное. Показания свидетелей, конечно, ничего не стоили, ведь двадцатидолларовая бумажка действительно принадлежала Мэллори, но благодаря дару внушения, которым молодой детектив владела в совершенстве, восемь человек признались, что видели, как задержанный сунул ей взятку. Но то, что действительно имело значение для Коффи в этом деле, – это то, что адвокат был как-то связан с молодым человеком, который проявлял подозрительный интерес к сержанту полиции Рикеру.
– Думаю, на этих основаниях мы сможем держать его под арестом еще некоторое время, – произнес Коффи. – Но он ни за что не выдаст своего клиента. А потом еще подаст на нас в суд. Просто так, ради развлечения.
– Нет, – возразила Мэллори. – Пара часов в камере, и он расколется. Старик был адвокатом по делам о завещаниях и наследствах. Никакой криминальной практики, только богатые законопослушные клиенты. Готова поспорить, что он впервые оказался в полицейском участке.
– Что ж, попробуем, – лейтенант нажал кнопку на переговорном устройстве, чтобы его было слышно в комнате напротив. – Янос, заводи дело на этого ублюдка. И можешь не торопиться: у нас впереди целый вечер, чтобы с ним разобраться.
Увидев выражение лица адвоката, Джек Коффи улыбнулся: даже если это грозило его спокойной пенсии, дело стоило того. До старика постепенно доходило, что его арест продлится несколько дольше, чем он ожидал. Должно быть, он с ужасом представлял, что его посадят в одно помещение вместе с немытыми головорезами с сатанинскими наклонностями.
Это случилось, пока они были в прачечной: Рикер сделал свое первое признание. Дожидаясь, пока закончит крутиться стиральная машина, он сидел рядом с Джо на скамейке возле окна. Его лицо мягко освещало полуденное солнце, и он казался полностью погруженным в свои мысли.
– Безумие – неизбежное следствие профессии, – вдруг произнес Рикер. – Люди в этом городе словно разбиваются друг об друга, сталкиваются, как идущие навстречу корабли. Не понимаю, как некоторым удается вынести это и не сойти с ума. И то, что они делают друг с другом, Джо, даже не так страшно. В этом весь ужас. Иногда полицейские тоже сходят с ума. Я никогда не буду больше копом.
– Из-за того, что случилось на стоянке и тогда, в фургоне?
– Да, я словно к земле прирос. И это были не единственные случаи.
Джоанна молча ждала, пока он загрузит белье в сушилку. Когда Рикер вернулся на скамейку, он начал рассказывать обо всем, что произошло полгода назад, избегая смотреть ей в глаза. Стиральная машина крутилась то быстрее, то медленней. Джоанна сидела рядом с Рикером, держа его за руку, и слушала о симптомах его внутреннего потрясения: минутном параличе при громких звуках, удушье и панике, которая неизбежно следовала в конце. Это все словно повторяло его смерть, когда сумасшедший подросток сидел у него на груди, не давая дышать. Самое страшное – ему было стыдно рассказывать об этом Джоанне.
– Вот что происходит с теми, кто отслужил свое и уже ни на что не годен, – сказал он. – Они замирают, когда слышат выстрелы. А потом какой-нибудь полицейский падает с пулей в голове, потому что они не могут… – он опустил глаза. – Каждый день я просыпаюсь в страхе.
– И ты жил с этим каждый день, – произнесла она, – на протяжении стольких месяцев. – Джоанна знала, что он рассказал ей не все, что это всего лишь часть, а самое страшное все еще было скрыто от нее в его сознании. Но начало было многообещающим, и Джоанна пришла к выводу, что Мэллори права: нужно быстро что-то делать, иначе она могла его потерять.
Она положила руку на его колено так, словно хотела удержать его в этом мире, в этой комнате. Его рука лежала на ее руке, и это не давало ему сойти с ума – сила воли и ее прикосновение. Он хотел спастись. Так они мирно просидели целый час. Стиральная машина шумно работала, прокручивая белье, солнце бесшумно клонилось к закату.
Старик-адвокат прижался к решетке камеры.
Он испытывал страх перед сокамерником, хоть тот был намного меньше его ростом. Мэллори сидела за столом в нескольких метрах от камеры, наслаждаясь представлением, которое давал сокамерник старика. Его доставили из другого участка, эксгибициониста из Центрального Парка, подлинного извращенца, стеснительного и необщительного. На этом человеке было надето только пальто, под которым он был совершенно голым, что он сейчас и продемонстрировал адвокату. Согласно статьям, по которым привлекался сексуальный маньяк, он предпочитал гетеросексуальные связи, но несколько долларов воодушевили его на то, чтобы смачно поцеловать старикана.
