Татьяна Степанова - Царство Флоры
— Да, но тогда обстоятельства были другие. Заказ Гурнова на панно я завершу и возьму билеты на самолет.
Тихомиров вздохнул:
— Что ж, поезжай. Может, это даже лучше сейчас.
Балмашов завел мотор. «Мерседес» вырулил со двора.
Машина сопровождения не знала маршрута следования фигуранта, просто шла позади. Проехали совсем немного по Ленинскому проспекту. Балмашов затормозил возле пивного ресторана, известного как «Мюнхенская пивнушка».
В низком сводчатом зале, отделанном мореным дубом, почти все столики были заняты. Балмашова и Тихомирова официант пригласил в летний дворик, защищенный от шума автострады стеной, плотно засаженной кустами.
— Мне пива. «Францисканер» бочковый есть? — Тихомиров раскрыл меню. — Андрюш, тебе светлого или темного?
— Мне белого вина, пожалуйста. — В «Мюнхенской пивнушке» Балмашов пиво пить не собирался.
— Может, это и к лучшему — сейчас уехать, — повторил Тихомиров. — Знаешь, а я ведь должен извиниться перед тобой.
— За что? — Балмашов оглядывал зал.
Двое сотрудников из группы наблюдения, вошедшие в ресторан вслед за ними, на какую-то долю секунды забеспокоились. Казалось, взгляд Балмашова устремлен прямо на них — изучающий, все понимающий. Потом он отвернулся.
— Тот случай… ну, когда на тебя напали. Я ведь это… Андрюш, я ведь поначалу как-то не врубился, не въехал, как это все серьезно, опасно. Знаешь, как в кино, кричат: «Спасите, убивают!» — а ты сидишь, попкорн жуешь. Я на словах-то весь твой был, чего-то там советовал, помнишь, какую-то хренотень… А на деле не понимал, как это все… Одним словом, прости…
— Брось.
— Что — брось? Уже не бросишь. Вон какие дела закрутились, какие события. Марата замочили, а? Кто, почему, за что? Такой мужик был. Сила-мужик, настоящий. Охотой бредил. На кабана все собирался, вроде как завалил. А потом и его кто-то, как кабана. Вот тебе и юрист, и адвокат, вот тебе и законник.
— Да, жаль его. Как он нам помог из той передряги с банком выпутаться.
— Не очень-то он и помог, — Тихомиров махнул рукой. — Сколько мы с тобой тогда адвокатов наняли, скольких в арбитраж зарядили! Ну, Маратик, конечно, советовал по-умному. Сколько водки мы потом выпили, когда процесс был выигран!
— Если бы не выиграли тогда, у нас бы все отняли. Отняли землю. Мне эти господа из банка прямо заявляли: все, что тут у вас построено — оранжереи, теплицы, весь бизнес целиком, — все это никому не нужно, все это пустяки по сравнению с ценой земельных участков.
— Банк ложанулся со своим иском, а мы выиграли, — отрезал Тихомиров. — И Марат, земля ему пухом, лепту какую-никакую в это дело внес. А его прикончили. И тех двух тоже прикончили — Фанькиного ухажера и его шефа. А до этого на тебя напали, едва не убили.
Балмашов смотрел на него сквозь бокал с вином.
— Этот мент, ну майор-то, сегодня в коридоре подходит ко мне и говорит: будьте осторожны. — Тихомиров неуловимо передразнил интонацию Колосова. — Я ему: это почему же, с какой стати? А он: неужели не поняли до сих пор, насколько это все серьезно?
— Так и сказал?
— Ага, — Тихомиров кивнул. — По-моему, Андрюша, они знают больше, чем говорят. Точнее, нам… то есть тебе, ни хрена не говорят правды. Темнят что-то. Вообще что происходит? Они все про какие-то цветы спрашивают. Искусственные цветы. При чем тут цветы? Ну, покупали покойные у нас цветы. Так у нас вся Москва их покупает. Дума, министерства, залы заседаний кто цветами декорирует, не ты, что ли? Да, кстати, а то забуду — как там думский контракт?
— Подписали, потом договор посмотри и нашему юристу позвони.
— Позвоню, гляну. А может, правда, и мне с дочурой и пацанами на юга махнуть на недельку? Куда-нибудь, куда визу сразу дают. На океан. В Гоа, что ли? Или там сезон дождей?
— Поедем в Париж.
— Малы мои еще для Парижа. Пусть маленько подрастут — свожу, башню им покажу Эйфелеву, Диснейленд, замок твоего тестя…
— Тесть мой там не хозяин, он только служит.
— Все равно. В таком месте живет, как в сказке, паразит забугорный.
— Я заметил, ты замок Шенонсо часто что-то вспоминаешь, Сережа, — усмехнулся Балмашов.
— Пожалуй, да, часто. А помнишь, как мы приехали туда в первый-то раз? Дождь еще шел, — Тихомиров вздохнул. — Аллея длинная, стволы мхом поросли, дерн зеленый, под ногами листва шуршит. И омела… ты еще мне ее показал, а я не видел до этого никогда. Нигде не было мне так хорошо и покойно, как там. Вот что значит — века, история, стиль, порода. Кедр там какой ливанский и сады, господи боже, какие же там сады… Я еще подумал: если бы ты здесь у нас мог когда-нибудь создать что-то подобное…
— Сентиментальный ты стал, старик.
— Я просто вспоминаю, как там было хорошо, — тихо сказал Тихомиров. — И все еще были живы, целы. И жили без страха…
— Без упрека, — Балмашов подлил себе вина.
— Подрастут мои — дочка, пацаны, — отвезу их туда. Сниму где-нибудь поблизости от замка дом, виллу и… пусть побегают там в садах, проникнутся. Знаешь, сердце что-то у меня о них болит. Тревожусь сильно. Что будет дальше, как будут расти, какими вырастут? Все так нестабильно, так зыбко сейчас. Чуть зевнешь, рот раскроешь — разорят, разденут, голым в Африку пустят. Как детей обезопасить, как их обеспечить? Все ради них сделаю, понимаешь? Все. Сдохну, наизнанку вывернусь — только б им хорошо было, спокойно, так же, как мне там тогда в замке. Чтобы им, моим детям, потомству моему было хорошо здесь, понимаешь? Здесь. Потому что тот замок — Шенонсо, — он не для них, он уже занят. Оккупирован плотно. Им — детям моим — там места нет. Надо что-то другое строить для них. Строить здесь, дома.
— Ты построишь, ты все для них сделаешь. Ты хороший отец. Никогда не ожидал, что ты будешь таким отцом. Таким фанатом семейным.
— Фанатом? Ну да, я сам порой себе не верю. Ведь такой раздолбай был, ну придурок полный, безмозглый, — Тихомиров хмыкнул. — А гуляли-то как, а? Нет, ты вспомни. Эх, мама моя, как же мы гуляли в молодости… А потом меня с третьего курса пи-и-инком… Что ж, сам виноват был, поделом. А кооператив-то я как потом по удобрениям организовывал? Умора — вспомнишь, до чего же мы были лохи… придурки… идеалисты хреновы…
— Ты никогда лохом не был, — сказал Балмашов. — Я давно хотел тебе сказать: все, чего мы добились, что построили, что отстояли, это все благодаря тебе.
— Да при чем тут я, это все твой талант…
— Мой талант без твоей деловой хватки ни гроша не стоит, — ответил Балмашов. — И я всегда это знал. Ты мой единственный друг, Сережа, и я хочу, чтоб ты знал…
— Да ладно, чего там, — Тихомиров хмыкнул.
— Так хочется, чтобы у тебя, у твоих ребят все было хорошо. Чтобы никогда это вас не коснулось, обошло стороной. — Балмашов каким-то странным, скованным жестом, словно через силу, поднес руку к горлу. — То, что я тогда испытал… страх… ужас смерти…
— Я умирать пока что не собираюсь. Мне детей на ноги поднять надо, обеспечить. Так что погожу по максимуму.
— Грех в таких делах зарекаться. И шутить на эту тему не надо. Лучше подержись вон за деревяшку.
Тихомиров с усмешкой положил обе ладони на дубовый стол. Подержался.
— Когда думаешь билеты заказывать в Париж? — после паузы спросил он.
— На днях. — Тон Балмашова был уже иным, прежним. — Вот только дела доделаю. И выполню пару обещаний.
Глава 28 ОБРЫВАЯ, ОБРЫВАЯ ЛЕПЕСТКИ…
Прошло два дня. И ничего не случилось. За Балмашовым постоянно и всюду следовала «наружка». А в экспертном управлении были готовы результаты экспертизы ДНК. Образцы крови, изъятые в багажнике угнанной милицейской «Волги», соответствовали крови Марата Голикова.
Кате это заключение принес Колосов. Показал и рапорты наружного наблюдения, в которых были по минутам расписаны сутки. Балмашов вел себя как обычно: утром уезжал в Старогрязново и работал в оранжерее до пяти вечера, заканчивая «живую зеленую стену». Среди охраны виллы Гурнова в Старогрязнове имелись доверенные лица, через которых и поступала информация. Наблюдать за Балмашовым на территории виллы как-то иначе было невозможно. В оранжерее он общался только со своими помощниками-китайцами, причем разговаривал с ними по-французски. И это отчего-то теперь страшно бесило и раздражало Колосова.
В один из вечеров Балмашов приехал домой, забрал жену и повез ее в Москву в знаменитый ресторан «Пушкин» на Тверской. Колосов потом несколько раз просматривал видеозапись наблюдения. Его снова поразило — какую странную пару составляли супруги. Болезнь Флоранс особенно ярко бросалась в глаза на людях: жесты, взгляд, мимика — все говорило о том, что эта женщина психически нездорова. Но Балмашов словно не замечал того впечатления, которое она производит на окружающих. А скорее всего, ему просто было на это наплевать. Однако к жене он был предельно внимателен и заботлив. Терпеливо переводил меню, терпеливо отвечал, терпеливо возражал, если Флоранс начинала на чем-то настаивать. Одета она была очень дорого, модно, вычурно. И это опять же составляло разительный контраст с ее лицом, на котором болезнь поставила свою печать.
