Уоррен Мерфи - Небо падает
Америка хотела дать понять русским, что, если захочет, то сможет разнести российское правительство, но предпочитает этого не делать. Но чтобы заставить поверить в это, не хватало одного американского слова. Америка должна была доказать это человеку, который в действительности руководил Россией. Особый посланник сообщал, что за спиной Генерального стоит еще кто-то. Это не было сюрпризом, потому что в формуле Смита премьер был “лицом”, хотя на самом деле это была хорошо спрятанная “спина”. И эта “спина” руководила Россией.
Когда Макдональд опять поспешил в Россию, Смит выпросил разрешение добавить специальное послание. Вот что в нем говорилось: “Тому, кто действительно отвечает за безопасность: мы знаем, что не можем доказать вам, что не открываем небеса секретным оружием как ключом. Пусть будет так. Но как только мы захотим, мы сможем посеять раздор в вашем Политбюро и сделать ваших лидеров заключенными в собственной стране. Но мы решили этого не делать. Почему? Потому, что мы вовсе не хотим вас покорять. Оружие это – лишь один человек”.
Затем шло описание Римо, чтобы они могли узнать, от кого исходит эта дьявольская угроза, но что человек этот предпринимает мирные шаги, а не миссию обнаружения и уничтожения в самом сердце Москвы.
Смит сообщил русским, что Римо направляется к ним. Тем самым он уничтожил главный козырь Римо – внезапность. Римо принял это. Но для него уже прозвучал сигнал опасности.
– Я не могу лететь “Аэрофлотом”, – сказал Римо.
– Почему?
– Если вы ожидаете какого-то суперопасного оружия и готовы положить миллионы своих людей только для того, чтобы выиграть войну, то неужели вы не собьете самолет с носителем этого оружия на борту?
– Мы заставим его лететь на огромной высоте, но знайте, что парашют на такой высоте не сработает.
– Ничего, я его модернизирую.
– Не валяйте дурака, вы же все прекрасно понимаете. И знайте, я не сентиментален. Но все же желаю удачи.
– Не нашли ничего более трогательного, чем это “желаю удачи”? – сказал Римо. – Смотрите, не разревитесь.
* * *Макдональда Пиза привез последний самолет, которому разрешили посадку в Москве. Немногим позже командование ПВО получило странный приказ. Ни одному самолету не разрешалась посадка, даже самолетам “Аэрофлота”. Любой самолет, нарушивший запрет, немедленно должны были сбить службой ПВО, неважно, кто находился на борту.
Во всем этом трагическом деле Земятин нашел только одну светлую сторону. Они наконец-то указали изъян этого совершенного врага. Он сказал об этом генералу Ивановичу, показывая заявление американской мирной миссии. Старый фельдмаршал хорошо знал этого проницательного молодого человека, которого он многому научил, и который нашел себя в поисках связи между проблемой войны и секретным агентом. О том, что через сорок восемь часов может начаться атомная война, он умолчал. Иванович не должен был этого знать. Молодой генерал и без того знал слишком много того, чего Земятин не открывал ни одному человеку. Он показал Ивановичу заявление мирной миссии, которое привез Макдональд Пиз.
– Значит, он сам и является тем самым страшным оружием. Это все объясняет. Итак, Америка хочет мира, – сказал Иванович.
– Конечно, нет, они просто хотят попридержать нас, чтобы за это время придумать, как с нами покончить.
– Вы уверены?
– Абсолютно, – ответил Земятин. Они находились в его квартире. Телохранитель спал, громко храпя. – Они жертвуют менее значительным оружием, чтобы спасти главное.
– Если только они не говорят правды.
– Нет, они послали этого человека на верную смерть. Нам известно, что он обладает невероятной силой и удивительной реакцией, но это всего лишь человек. Он может увернуться от одной пули, но не от тысячи. Он всего лишь человек, и мы знаем его недостатки. Даже сержанту ясно, что с ним делать, – сказал Земятин.
Лицо Ивановича утратило свою невозмутимость, глаза остро прищурились.
– Да мы убьем его. Ведь он всего лишь человек. Но в чем его уязвимость?
Земятин уставился на свою чашку с коньяком. Все эти прошедшие годы, смерти, войны так утомили его, что он чувствовал себя совсем стариком.
– Его уязвимость в его командирах. Они просто подали его нам на тарелочке – вот что они собой представляют, отсюда можно и танцевать. Предстоящие дни принесут много смертей. А славно было бы, малыш, если бы в мире были одни дворецкие и буфетные?
Они осушили свои чашки с импортным коньяком в честь друг друга и с сожалением поставили их на стол. Предстояла работа, и с питьем было покончено. Телохранителя разбудили сообщением с переговоров в Кремле, что американец Макдональд Пиз только что обнаружил, что он арестован, и что в действительности никакой конференции нет. Пиз предлагал им альтернативное решение.
– Пристрелите меня или отпустите. Хотя, лучше пристрелите, потому что я все равно уйду.
– Что ж, – сказал Земятин, – сделайте то, о чем он просит.
Офицер и солдат вошли в комнату для переговоров. Солдат выстрелил Пизу в голову и оставил его в комнате запертым с американцами, которые перестали вдруг надеяться на то, что русские заинтересованы в мире.
Тело Пиза было специально оставлено там, чтобы американцы и не думали скрыться в посольство. Всем им вспомнились слова Пиза на борту самолета незадолго до посадки:
– Я мечтаю о том дне, когда застрелить американца будет считаться самым страшным преступлением. Тогда люди поймут, что наказание будет ужасным.
* * *Русское ракетное командование сначала засекло американский самолет, летящий намного выше уровня досягаемости ракеты. Это был обычный самолет-разведчик, но на этот раз он сбросил груз, слишком малый для ядерной бомбы. Казалось, это было что-то вроде бревна. Около шести футов в длину и двух с половиной в ширину. Когда предмет спустился до пяти миль, стало ясно, что это человек.
– Это тот самый, – произнес штабной офицер. Вся оборонная системы города жаждала его заполучить. Никто, конечно, не знал, почему всем так хочется убить одного человека, но награда за это была очень велика.
Было желательно, чтобы его голова осталась неповрежденной для опознания.
– Стреляйте, когда раскроется парашют, – пришел приказ.
Машины КГБ были направлены в район приземления, чтобы подобрать то, что останется от трупа. Силы поддержки, подразделения местной милиции также были подняты по тревоге на поиски тела. У обеих групп были четкие приказы аккуратно прикончить человека, если вдруг он будет еще жив.
На высоте четырех миль пришел приказ открыть огонь.
Когда огонь продолжался на высоте и трех, и двух миль, начали шептаться, что он, вероятно, ушел. На высоте двухсот футов над землей на наблюдательном посту озадаченно захмыкали: в таком интенсивном огне вообще не было никакого смысла. При такой скорости падения у человека вообще нет шансов выжить.
Хорошо бы хоть кусочки от него остались. Радары не засекли внезапного движения падающего тела на высоте сто двадцать футов. Римо раскрыл парашют.
Если бы у него было время подумать, он обязательно погиб бы. Если бы он спускался, как обычный парашютист, то стал бы отличной мишенью. А так он выжил, только в последний момент дернув за кольцо.
Парашют был обнаружен через четыре минуты после приземления Римо.
Генерал Иванович, отвечавший за его уничтожение, был немедленно информирован. Он спустился в бункер под Лубянкой, в свой старый комитетский кабинет. Тела рядом с парашютом не нашли. Где же было тело? Может быть, американец так хорошо владел своим телом, что смог выжить при падении?
– Парашют открылся? – спросил Иванович.
– Да, товарищ генерал.
Иванович повесил трубку. Значит, он все-таки приземлился живым. Но ведь все было хорошо подготовлено к его встрече. Специальные приказы даны каждому, кто задействован в операции: сплошной огонь по всему пространству. Если в него нельзя было попасть, целясь, то сплошной огонь должен был помочь.
В Москве было одиннадцать часов вечера. К половине двенадцатого из гостиницы “Россия” поступило донесение, что верхний этаж захвачен. Последний этаж находился в ведении службы информации, начальник был раздражен и истерично орал:
– Гостиница “Россия” – самая лучшая в Москве, генерал! Он пробился через ваших людей, через ряды моих людей. Остановите его!
– Что он сделал?
– Выставил ваших людей идиотами. Ни на нем, ни на них нет ни царапинки.
– Что он сделал плохого, что вы так взволнованы?
– Он распространяет лживую информацию!
– Какую?
– Я в этой стране отвечаю за правду, которую мы сообщаем народу. Я не верю ничему, что говорит американец.
– Значит, вы разговаривали с ним. Вы знаете, что он американец. О какой лживой информации идет речь?
– Он вынудил меня подписать заявление, которое является заведомой ложью.
– В чем состоит эта ложь?
