Татьяна Степанова - Царство Флоры
Образцы крови, изъятые в угнанной милицейской «Волге», были отправлены на исследование ДНК. И это лишь подлило масла в огонь. Колосов мысленно вновь и вновь возвращался к словам Кати – сейчас, после разговора с Балмашовым, вроде бы беспредметного, почти бесполезного в оперативном плане, он, пожалуй, по-настоящему поверил в ее версию.
Балмашов, согласно докладу старшего группы наблюдения, прямо из прокуратуры направился на Ленинский проспект. Точнее, как выяснилось позже, повез Тихомирова к жене, которая (это опять же выяснилось позже) с момента ссоры и отъезда с дачи проживала в квартире своей сестры недалеко от площади Гагарина.
Тихомиров с букетом поднялся в квартиру один. Балмашов терпеливо ждал его в машине во дворе добротного сталинского дома.
На детской площадке галдели дети. На козырьке подъезда ворковали голуби. Время шло. Балмашов сидел, облокотившись на руль. Курил сигарету, стряхивая пепел в окно.
– Ждет, не уезжает, – доложил Колосову по рации старший группы. – Уже почти час сидит.
Колосов собрал оперативников.
– Если принять в качестве основной версию «Царства Флоры», то кандидатов в его следующие жертвы несколько. Тихомиров – один из таковых, – объявил он. – Поэтому при любом малейшем обострении ситуации наша реакция должна быть незамедлительной. Прямых доказательств вины фигуранта в убийствах нет, поэтому главным доказательством должно стать само задержание с поличным при попытке совершения им нападения на очередную жертву.
Оперативники хмуро молчали. Они слишком хорошо знали, какой ценой, какими нервами, какой кровью дается это самое «задержание с поличным».
Сергей Тихомиров вышел из подъезда – один. Красный и гневный, словно после хорошей семейной головомойки. Сел в «Мерседес», с досадой хлопнув дверью. В машине наблюдения, естественно, не услышали разговора между друзьями.
– Ну, как? Удачно? Мир? – спросил Балмашов, туша сигарету в пепельнице.
Тихомиров только скрипнул зубами.
– Дура… какая же дура… Я же еще и виноват, а?
– Все сердится?
– Сердится! Ну, ты скажешь. Да опять послала меня! И гиацинты твои расчудесные не помогли. Нет, ну ты скажи – за что? Я ли о ней не забочусь? Сколько бабла трачу на нее. Ведь не делает же ни хрена. Домработницу ей найми, няньку пригласи. Сама только ванны принимает целыми днями во всех салонах, в парикмахерской часами торчит да пьет как лошадь. От джина глаза уже опухли. Ну, дура, ну, кретинка… Таких дур ревнивых еще поискать…
– Ладно, брось, Сережа.
– Что брось? Как это брось? Чего теперь делать-то, а? С дачи с бандой моей съезжать? Или с этой дурой набитой на… разводиться?
– Возьми детей и махни куда-нибудь с ними на море на неделю.
– Как это я уеду? А наши дела и…
– Я вот тут подумал, – Балмашов посмотрел на него. – Наверное, я отправлю Флоранс к отцу. И сам улечу с ней.
– Улетишь в Париж? – спросил Тихомиров.
– Да, недельки на две. Флоранс скучает здесь, нервничает, никак не может привыкнуть. Я все время занят, она одна в доме. А после того, что было… Ну, ты сам понимаешь.
– Она же только что приехала.
– Да, но тогда обстоятельства были другие. Заказ Гурнова на панно я завершу и возьму билеты на самолет.
Тихомиров вздохнул:
– Что ж, поезжай. Может, это даже лучше сейчас.
Балмашов завел мотор. «Мерседес» вырулил со двора.
Машина сопровождения не знала маршрута следования фигуранта, просто шла позади. Проехали совсем немного по Ленинскому проспекту. Балмашов затормозил возле пивного ресторана, известного как «Мюнхенская пивнушка».
В низком сводчатом зале, отделанном мореным дубом, почти все столики были заняты. Балмашова и Тихомирова официант пригласил в летний дворик, защищенный от шума автострады стеной, плотно засаженной кустами.
– Мне пива. «Францисканер» бочковый есть? – Тихомиров раскрыл меню. – Андрюш, тебе светлого или темного?
– Мне белого вина, пожалуйста. – В «Мюнхенской пивнушке» Балмашов пиво пить не собирался.
– Может, это и к лучшему – сейчас уехать, – повторил Тихомиров. – Знаешь, а я ведь должен извиниться перед тобой.
– За что? – Балмашов оглядывал зал.
Двое сотрудников из группы наблюдения, вошедшие в ресторан вслед за ними, на какую-то долю секунды забеспокоились. Казалось, взгляд Балмашова устремлен прямо на них – изучающий, все понимающий. Потом он отвернулся.
– Тот случай… ну, когда на тебя напали. Я ведь это… Андрюш, я ведь поначалу как-то не врубился, не въехал, как это все серьезно, опасно. Знаешь, как в кино, кричат: «Спасите, убивают!» – а ты сидишь, попкорн жуешь. Я на словах-то весь твой был, чего-то там советовал, помнишь, какую-то хренотень… А на деле не понимал, как это все… Одним словом, прости…
– Брось.
– Что – брось? Уже не бросишь. Вон какие дела закрутились, какие события. Марата замочили, а? Кто, почему, за что? Такой мужик был. Сила-мужик, настоящий. Охотой бредил. На кабана все собирался, вроде как завалил. А потом и его кто-то, как кабана. Вот тебе и юрист, и адвокат, вот тебе и законник.
– Да, жаль его. Как он нам помог из той передряги с банком выпутаться.
– Не очень-то он и помог, – Тихомиров махнул рукой. – Сколько мы с тобой тогда адвокатов наняли, скольких в арбитраж зарядили! Ну, Маратик, конечно, советовал по-умному. Сколько водки мы потом выпили, когда процесс был выигран!
– Если бы не выиграли тогда, у нас бы все отняли. Отняли землю. Мне эти господа из банка прямо заявляли: все, что тут у вас построено – оранжереи, теплицы, весь бизнес целиком, – все это никому не нужно, все это пустяки по сравнению с ценой земельных участков.
– Банк ложанулся со своим иском, а мы выиграли, – отрезал Тихомиров. – И Марат, земля ему пухом, лепту какую-никакую в это дело внес. А его прикончили. И тех двух тоже прикончили – Фанькиного ухажера и его шефа. А до этого на тебя напали, едва не убили.
Балмашов смотрел на него сквозь бокал с вином.
– Этот мент, ну майор-то, сегодня в коридоре подходит ко мне и говорит: будьте осторожны. – Тихомиров неуловимо передразнил интонацию Колосова. – Я ему: это почему же, с какой стати? А он: неужели не поняли до сих пор, насколько это все серьезно?
– Так и сказал?
– Ага, – Тихомиров кивнул. – По-моему, Андрюша, они знают больше, чем говорят. Точнее, нам… то есть тебе, ни хрена не говорят правды. Темнят что-то. Вообще что происходит? Они все про какие-то цветы спрашивают. Искусственные цветы. При чем тут цветы? Ну, покупали покойные у нас цветы. Так у нас вся Москва их покупает. Дума, министерства, залы заседаний кто цветами декорирует, не ты, что ли? Да, кстати, а то забуду – как там думский контракт?
– Подписали, потом договор посмотри и нашему юристу позвони.
– Позвоню, гляну. А может, правда, и мне с дочурой и пацанами на юга махнуть на недельку? Куда-нибудь, куда визу сразу дают. На океан. В Гоа, что ли? Или там сезон дождей?
– Поедем в Париж.
– Малы мои еще для Парижа. Пусть маленько подрастут – свожу, башню им покажу Эйфелеву, Диснейленд, замок твоего тестя…
– Тесть мой там не хозяин, он только служит.
– Все равно. В таком месте живет, как в сказке, паразит забугорный.
– Я заметил, ты замок Шенонсо часто что-то вспоминаешь, Сережа, – усмехнулся Балмашов.
– Пожалуй, да, часто. А помнишь, как мы приехали туда в первый-то раз? Дождь еще шел, – Тихомиров вздохнул. – Аллея длинная, стволы мхом поросли, дерн зеленый, под ногами листва шуршит. И омела… ты еще мне ее показал, а я не видел до этого никогда. Нигде не было мне так хорошо и покойно, как там. Вот что значит – века, история, стиль, порода. Кедр там какой ливанский и сады, господи боже, какие же там сады… Я еще подумал: если бы ты здесь у нас мог когда-нибудь создать что-то подобное…
– Сентиментальный ты стал, старик.
– Я просто вспоминаю, как там было хорошо, – тихо сказал Тихомиров. – И все еще были живы, целы. И жили без страха…
– Без упрека, – Балмашов подлил себе вина.
– Подрастут мои – дочка, пацаны, – отвезу их туда. Сниму где-нибудь поблизости от замка дом, виллу и… пусть побегают там в садах, проникнутся. Знаешь, сердце что-то у меня о них болит. Тревожусь сильно. Что будет дальше, как будут расти, какими вырастут? Все так нестабильно, так зыбко сейчас. Чуть зевнешь, рот раскроешь – разорят, разденут, голым в Африку пустят. Как детей обезопасить, как их обеспечить? Все ради них сделаю, понимаешь? Все. Сдохну, наизнанку вывернусь – только б им хорошо было, спокойно, так же, как мне там тогда в замке. Чтобы им, моим детям, потомству моему было хорошо здесь, понимаешь? Здесь. Потому что тот замок – Шенонсо, – он не для них, он уже занят. Оккупирован плотно. Им – детям моим – там места нет. Надо что-то другое строить для них. Строить здесь, дома.
– Ты построишь, ты все для них сделаешь. Ты хороший отец. Никогда не ожидал, что ты будешь таким отцом. Таким фанатом семейным.
