Дэвид Пис - 1977. Кошмар Чапелтауна
Джон Шарк: Думаете, вы почувствуете разницу?
Слушатель: Вот тут ты прав, Джон. Тут ты прав.
Передача Джона ШаркаРадио ЛидсВторник, 14 июня 1977 годаГлава восемнадцатая
Я открываю глаза и говорю:
– Это не я.
Джон Пиггот, мой адвокат, тушит сигарету и отвечает:
– Боб, Боб, я знаю, что это не ты.
– Тогда сделай, бля, так, чтобы меня выпустили отсюда.
Я закрываю глаза и говорю:
– Но это не я.
Джон Пиггот, мой адвокат, на год моложе и на пять пудов жирнее, отвечает:
– Боб, Боб, я знаю.
– Тогда почему, бля, я должен ходить отмечаться в кутузке на Вуд-стрит каждое, бля, утро?
– Боб, Боб, давай согласимся на это, и ты будешь свободен.
– Но ведь это значит, что они могут опять меня задержать. Они могут снова посадить меня, когда им вздумается.
– Боб, Боб, они в любом случае могут это сделать. Ты же знаешь.
– Но они не будут предъявлять мне никаких обвинений?
– Нет.
– Значит, меня просто отстранят без зарплаты, и я должен буду отмечаться каждое чертово утро, пока они не придумают, что со мной делать?
– Да.
Сержант на вахте, сержант Уилсон, он подает мне мои часы и мелочь из карманов брюк.
– И не вздумай покупать билет в Рио.
– Это не я, – отвечаю я.
– Никто и не говорит, что это ты, – улыбается он.
– Вот и заткнись, бля, сержант.
Я ухожу прочь, Джон Пиггот открывает мне дверь.
Уилсон кричит мне вслед:
– Не забудь: завтра утром, десять часов, Вуд-стрит!
На стоянке, на пустой стоянке Джон Пиггот открывает дверь машины.
– Можно выдохнуть, – говорит он и делает то же самое.
Я сажусь в машину, и мы едем, а по радио снова поет «Горячий Шоколад».
Джон Пиггот паркуется на Тэмми Холл в Уэйкфилде, напротив полицейского участка на Вуд-стрит.
– Мне просто надо забежать и забрать кое-что, – говорит он, направляясь в сторону старого здания. Его кабинет – на втором этаже.
Я сижу в машине, по лобовому стеклу стучит дождь, по радио играет музыка, Дженис мертва, и я чувствую себя так, будто все это со мной уже было.
Она была беременна.
Во сне, в галлюцинации, в похороненном воспоминании – я не знаю где, но все это уже было.
И ребенок был твой.
– Куда теперь? – спрашивает Пиггот, садясь в машину.
– В «Редбек», – отвечаю я.
– На Донкастер-роуд?
– Да.
Она лежит рядом со мной на полу комнаты номер 27, а я чувствую себя седым, высохшим.
Я закрываю глаза – она под веками, притаилась.
Она стоит передо мной с проломленным черепом, с проколотыми легкими, беременная, задохнувшаяся.
Я открываю глаза и споласкиваю лицо и шею холодной водой, седой, высохший.
Джон Пиггот входит с двумя кружками чая, бутербродом и жареной картошкой.
Острый запах бутерброда наполняет комнату.
– Что это за место, бля, такое? – спрашивает он, стреляя глазами по углам.
– Просто место.
– Давно оно у тебя?
– Я, вообще-то, не хозяин.
– Но у тебя есть ключ?
– Ага.
– Стоит, наверное, целое состояние.
– Тут жил мой друг.
– Какой?
– Тот журналист, Эдди Данфорд.
– Ты гонишь!
– Серьезно.
Я вышел из старого лифта на лестничную площадку
Я пошел по коридору – вытертый ковер, обшарпанные стены, вонь.
Я подошел к двери и остановился.
Комната номер 77.
Я просыпаюсь – Пиггот все еще спит, свернувшись на матрасе под раковиной.
Я пересчитываю монеты и выхожу под дождь, подняв воротник.
Я набираю номер по телефону в фойе, под мигающей флюоресцентной лампой.
– Джека Уайтхеда можно?
– Секунду.
Я жду в фойе, под мигающей флюоресцентной лампой. Все стихло.
– Джек Уайтхед слушает.
– Это Роберт Фрейзер.
– Где вы?
– В мотеле «Редбек» на Донкастер-роуд, на выезде из Уэйкфилда.
– Я знаю, где это.
– Мне надо с вами встретиться.
– Взаимно.
– Когда?
– Дайте мне полчаса.
– Комната номер 27. С черного входа.
– Ясно.
Я вешаю трубку в фойе, под мигающей флюоресцентной лампой.
Я открываю дверь и вношу в комнату поток дождевой воды. Пиггот уже не спит.
– Где ты был?
– Звонил.
– Луизе?
– Нет, – отвечаю я, зная, что надо было позвонить и ей.
– А кому?
– Джеку Уайтхеду.
– Из «Поста»?
– Да. Ты его знаешь?
– Слышал.
– Ну и что?
– Помни, присяжные еще не вынесли окончательного решения.
– Мне нужен друг, Джон.
– Боб, Боб, у тебя есть я.
– Мне нужно много друзей, черт их побери. Чем больше, тем лучше.
– Ну смотри, только будь с ним поосторожнее.
– Спасибо.
– Будь с ним поосторожнее.
Стук в дверь.
Пиггот напрягается.
Я подхожу к двери, говорю:
– Да?
– Это Джек Уайтхед.
Я открываю дверь – он стоит под дождем, в свете фар, в грязном плаще, с полиэтиленовым мешком в руках.
– Может, ты меня впустишь?
Я открываю дверь пошире.
Джек Уайтхед входит в комнату номер 27, смотрит на Пиггота, потом – на стены:
– Ни хрена себе, – говорит он, присвистывая.
Джон Пиггот протягивает руку и говорит:
– Джон Пиггот. Я – адвокат Боба. А вы – Джек Уайтхед, из «Йоркшир пост»?
– Точно, – отвечает Уайтхед.
– Садись, – говорю я, показывая на матрас.
– Спасибо, – говорит Джек Уайтхед, и мы присаживаемся на корточки, как компашка краснокожих вокруг костра.
– Это не я, – говорю я, но Джек никак не может оторвать глаз от стен.
– Ясно, – кивает он, потом добавляет. – Я и не думал, что это ты.
– Что народ говорит? – спрашивает Пиггот.
Джек Уайтхед кивает в мою сторону:
– О нем-то?
– Ага.
– Да мало что.
– Например?
– Сначала мы услышали, что произошло еще одно убийство, в Брэдфорде. Там все говорили, что это – дело рук Потрошителя. Приятели Боба вообще молчали. Потом вдруг мы узнали, что отстранили троих офицеров. Вот и все.
– А потом?
– А потом вот это, – говорит Уайтхед, доставая из кармана плаща свернутую газету и расстилая ее на полу.
Я смотрю на заголовок:
ПОТРОШИТЕЛЬ НАПИСАЛ ОЛДМАНУ ПИСЬМО?На письмо.
– Мы это уже видели, – говорит Пиггот.
– Не сомневаюсь, – улыбается Уайтхед.
– Сюрприз в Брэдфорде, – шепчу я.
– Это, вроде как, должно тебя отмыть.
– Ну да, вроде как, – кивает Пиггот.
– А вы считаете, что это был Потрошитель? – спрашивает Уайтхед.
– В смысле, кто ее убил? – спрашивает Пиггот.
Уайтхед кивает, и они оба смотрят на меня.
Я не могу думать ни о чем, кроме того, что она была беременна, а теперь она мертва.
Оба.
Мертва.
В конце концов я говорю:
– Это не я.
– У меня еще кое-что есть. Еще одно очко в твою пользу, – говорит Уайтхед, вытряхивая из полиэтиленового пакета кипу журналов.
– А это что еще за херня? – спрашивает Пиггот, поднимая с пола порножурнал.
– «Горячая сперма». Слыхал о таком? – спрашивает меня Уайтхед.
– Ага, – отвечаю я.
– От кого?
– Не помню.
– А ты постарайся, – говорит он, подавая мне журнал, раскрытый на странице с крашеной блондинкой.
Ее ноги раздвинуты, рот открыт, глаза закрыты, толстые пальцы – во влагалище и заднем проходе.
Я поднимаю глаза.
– Знакомое лицо?
Я киваю.
– Кто это? – спрашивает Пиггот, щурясь на перевернутый вверх ногами журнал.
– Клер Стрэчен, – отвечаю я.
– Также известная как Моррисон, – добавляет Джек Уайтхед.
Я:
– Убита в Престоне в 1975 году.
– А эта? Эту знаешь? – спрашивает он и подает мне еще одну женщину, черноволосую азиатку.
Ее ноги раздвинуты, рот открыт, глаза закрыты, тонкие пальцы – во влагалище и заднем проходе.
– Нет, – говорю я.
– Сью Пени, Ка Су Пен?
Я:
– Нападение в Брэдфорде в октябре 1976 года.
– Приз в студию, – тихо говорит Уайтхед и подает мне следующий журнал.
Я открываю его.
– Страница семь.
Я открываю седьмую страницу с изображением темноволосой девушки. Ее ноги раздвинуты, рот открыт, глаза закрыты, у ее лица – член, на ее губах – сперма.
– Кто это? – спрашивает Пиггот.
– Прости, – говорит Джек Уайтхед.
– Кто это? – снова спрашивает Пиггот.
Но дождь снаружи грохочет, оглушает, двери грузовиков захлопываются, одна за другой, на стоянке, без конца.
Без еды, без сна, одни круги:
Ее влагалище.
Ее рот.
Ее глаза.
Ее живот.
Без еды, без сна, одни тайны:
Во влагалище.
Во рту.
В глазах.
В животе.
Круги и секреты, секреты и круги.
Я спрашиваю:
– «Эм-Джей-Эм Паблишинг»? Ты их проверял?
– Я вчера туда ездил, – говорит Уайтхед.
– И что?
– Типичное издательство порнографической литературы. Сунул одной недовольной сотруднице двадцатку – получил имена и явки.
– А как вы про это узнали? – спрашивает Джон Пиггот.
