Марк Вайнгартнер - Месть Крестного отца
— Разве кто-нибудь додумался бы до такого? Прекрати. Незачем терзать себя размышлениями «если бы да кабы». Это твоя жизнь, а не кино, в котором может привидеться призрак из будущего и рассказать, чем все закончится. Хочешь мое мнение? Ты, на х…, слишком много думаешь!
У Франчески отвалилась челюсть.
Конни покраснела, бросила в племянницу полотенце и повернулась спиной.
Франческа никогда не слышала, чтобы ее тетя — да и вообще женщина в их семье — использовала это слово. Любое итальянское ругательство — да, более мягкие американские выражения — тоже, но не это.
Дело не в Джонни Фонтейне, подумала она. Дело в Билли. Тетушка тоже знала, что произошло с Билли.
Конни допила остатки кофе.
Франческа проделала то же со своим вином.
Снаружи вечно обиженный Виктор Рицци присел на обочину и стал крутить колесико радиоприемника. Санни и Майк продолжали пинать мяч. Виктор был низкорослым и ненамного обогнал младших ребят в семье. Майк Рицци, которому исполнилось девять, пошел в отца, итальянца с севера: светлые волосы Карло и бледно-голубые глаза, широкая грудь и сильные предплечья. Санни был копией деда, отца Франчески: рослый для своих лет, копна волнистых волос, подбородок с ямочкой. Он умудрился пришить носки к внутренней стороне школьной формы, тщетно пытаясь создать иллюзию костюма с плечиками. Виктор нашел станцию с любимыми «The Beatles». Начал подпевать, вступили остальные.
Женщины смотрели друг другу в глаза: кто первый сдастся.
— Ты права, — наконец произнесла Франческа. — Я знаю, что ты права. Просто когда я задумываюсь о том, как сложилась моя судьба, мне становится… не по себе.
— А ты не думай, — прозвучал упрек.
— Разве тебе не известно, что это невозможно? Еще в школе учили, по психологии. Есть специальный термин. Так мозг устроен: если говоришь себе не думать о чем-нибудь, мысли возникают автоматически. — Она подняла нож. — Не думай о ноже.
— В школе, — ухмыльнулась Конни, — о сицилийцах вам точно ничего не рассказывали. — Она отвернулась к плите. — Я думаю о том, достаточно ли приготовила маникотти, — сказала она. — Вот видишь? Все очень просто. Больше я ни о чем не думаю. С чего ты взяла, будто особенная? Почему решила, что отличаешься от обычных людей?
Франческа пыталась не реагировать. Вероятно, в их семье женщины говорят эти слова дочерям и племянницам из поколения в поколение. Франческа слышала их сотни раз от собственной матери. И бабушка Кармела спрашивала у Конни то же самое.
— Все мы разные. Одинаковых людей не существует.
— Неправда, — возразила тетушка. — Полагать так просто удобно. Впрочем, неважно. Может, оно и верно, если ты мужчина, но для женщин…
— О, Конни!
— Послушай, кто живет так, как мечтал в детстве? Кто? Даже мужчины не могут позволить себе такую роскошь. Думаешь, Майк или… — Тетушка замолчала. Подняла с пола полотенце. — Никто.
— Вовсе нет, — не унималась Франческа. — Даже если они не совсем о том мечтали, их жизнь более или менее удалась. Как мне кажется, у большинства людей все идет нормально.
— У кого, например?
— У моей матери.
— У твоей Матери? Она тоже вдова. И овдовела молодой, как и ты. Разве она этого ждала? Или ты ждала?
— Допустим, но в остальном все вышло так, как предполагали ее родители и она сама. И у тебя все было предсказуемо.
— Предсказуемо? — рассмеялась Конни. — Конечно, я заранее знала, что мой муж выйдет купить сигарет и не вернется.
Франческа прищурилась.
Тетушка закрыла глаза и махнула рукой.
— Понимаю, — произнесла Франческа. Исчезновение Карло оставалось официальной версией, хотя каждый взрослый в семье Корлеоне знал правду. Его убийство было для Конни полной неожиданностью. — Извини.
— Считаешь, я в детстве думала, что мне придется пережить развод?
— Нет, тетушка Конни, я так не считаю, но…
— Развод! — Она пробормотала что-то по-латински. — Я сама в это не могу поверить, и, о бедный добрый Эд! Боже мой.
Эд Федеричи вырос по соседству, был бухгалтером и человеком, которого Вито Корлеоне хотел женить на дочери и за которого она в конце концов вышла замуж вскоре после смерти отца. Эд честно зарабатывал на жизнь и не поднимал руки на жену даже в гневе, однако быстро ей наскучил. После двух бокалов вина Конни рассказывала всем, что у него саzzо размером с большой палец и стоит ей разогреться, как он опадает. Теперь Эд Федеричи (живя в счастливом браке с колодой толстушкой в Провиденсе) был возведен в ранг святого.
Наконец тетушка взяла себя в руки.
— Меня послушать, так судьба преподносит нам только жестокие сюрпризы, но это не так. Оглянись вокруг. У всех есть проблемы, carissima, но нам повезло. Маленькой девочкой с Артур-авеню разве могла я надеяться, что буду жить в пентхаусе на Манхэттене? Покупать одежду в лучших бутиках, ужинать в изысканных ресторанах, ездить в машине с личным водителем? Носить лучшие туфельки до того, как они появятся на подиуме, будто принцесса в сказке? Кто этого ждал?
— Нет, но ты всегда знала, что тебе придется заботиться о семье. Это тоже большое счастье и вполне предсказуемое. Ты прямо как покойная бабушка. Настоящая глава рода.
— Глава рода? Такой ты меня видишь? Как твоя бабушка? Мне же всего тридцать семь лет!
На самом деле ей был сорок один.
— Тридцать семь — не молодой возраст.
— Но и не старый.
— Если в тридцать семь нельзя быть главой рода, то сколько тебе надо?
— Уж явно больше чем тридцать семь.
«Может, сорок один?» — чуть не выпалила Франческа.
— А Майкл считает тебя главой рода.
— Откуда тебе знать, что думает Майкл?
Франческа схватила ложку и стала перемешивать салат.
— Называй себя как хочешь, но в теперешней ситуации, особенно если не вернется Тереза, именно ты должна будешь сплачивать семью, как делала твоя мать в трудные дни. И это почетная обязанность. Говорю тебе как комплимент.
Конни достала стопку тарелок.
— Для Майкла я сестра, ясно? — сказала Конни. — Не мать и не глава рода. И поверь мне, Тереза вернется. Том не замешан в том грязном деле, и нам всем это известно.
Франческа открыла рот, поймала взгляд тетушки и не стала возражать.
Покончив с салатом, она разлила напитки и сервировала стол. На восемь персон. За столом может поместиться втрое больше. Не кухня, а пещера какая-то.
Франческа с Конни бесшумно перемещались из комнаты в комнату, стучали ящиками, доставая тарелки, чашки и столовое серебро, ставили все на стол, не мешая друг другу, будто их движения были отрепетированы, а не просто повторены тысячу раз.
— Не лукавь, — наконец сказала племянница. — В глубине души ты знаешь, что Том годами встречался с той женщиной. И это тоже непристойное дело. Он виноват.
Конни оглянулась, будто их могли подслушивать, и понизила голос:
— Мы не можем знать, что он делал, а чего нет. — Она обвиняюще ткнула во Франческу деревянной ложкой. — Разве не так? Скажу тебе одно: если Том утверждает, что фотографии смонтированы в, целях провокации, я ему верю.
— Нет, ты не веришь. И я тоже ни на йоту.
— Тема закрыта.
— Ты не веришь ему, Конни.
— Том — мужчина. И точка.
— Значит, быть мужчиной — оправдание?
— Нет, но ведь это ты решила, будто люди получают в жизни то, на что рассчитывают.
— Я просто хотела сказать, так происходит с некоторыми, не со всеми.
— Конечно, а я хочу сказать, что Том и Тереза — как раз те люди, о которых ты говорила.
— Но ты же считаешь, никто не живет, как хотел бы.
Конни проигнорировала последнее замечание.
— Запомни мои слова: Том с Терезой во всем разберутся. Здравые люди всегда преодолевают неурядицы. Тереза и раньше уезжала от Тома. И не один раз, ненадолго. Разве-ты не знаешь? Она у нас с образованием, окончила колледж, и, не обижайся, образованные леди вечно так поступают. Берут и сбегают.
— Постой, неужели Тереза во всем виновата? Ее муж нарушил клятву, данную перед Богом. Он изменял ей. Мало того, он унизил ее. О его похождениях написали все газеты, говорили по телевизору. Для тебя не секрет: если в нашей семье мужчины предают друг друга или деловых партнеров, это расценивается, мягко выражаясь, как плохой поступок.
— Замолчи. Нечего рассуждать о вещах, которые не понимаешь.
— Эти клятвы важны, а клятва перед Богом или женой ничего не стоит? Она не считается. Верно? Потому что мы — пустое место.
— Вовсе не так. Не хотелось говорить, но этого следует ожидать.
— Ты, кажется, отстаивала противоположную точку зрения.
— Я ничего не отстаиваю. Я готовлю ужин для своей семьи. Всего лишь. Ясно? — Конни взглянула на часы и достала из духовки маникотти. Немного пережарились, но не подгорели. — Ты молодая женщина, carissima. Положим, ты считаешь, жизнь течет не так, как мы планируем. Но она течет куда нужно, и в ней замечательно то, что в итоге все оказывается на своих местах.
