Николай Станишевский - Цветы к сентябрю
Собственных иллюзий и всего остального.
Сейчас за окном глубокая ночь. К сожалению, у меня нет возможности писать днём, так как я постоянно занята своим любимым человеком.
Зримо и незримо.
Душой и телом.
Мыслями и воображением.
Иногда моя правая рука сильно устаёт, и тогда я встаю, подхожу к окну и подолгу вглядываюсь в непроглядную темноту. Писать левой я, к сожалению, так и не научилась. В оконном стекле отражается светловолосая женщина, ночью стекло приобретает зеркальные свойства. Женщина сравнительно молода, но бремя переживаний и сомнений успело наложить на её лицо свой отпечаток. В миндалевидных карих глазах затаились осторожность и недоверие.
Эта женщина ждёт своего часа.
Иногда она встряхивает головой, отчего её золотистые пушистые волосы рассыпаются по плечам, и напоминают густой туман, собирающийся на дне глубокого горного ущелья.
И ещё ей кажется, будто она слышит шум моря.
Тяжёлые, тёмные воды в гневе бросаются на черные обнажённые скалы, потом откидываются назад и ещё долго колышутся, словно хотят ей о чём-то рассказать. И тогда на её лице появляется широкая, открытая улыбка.
В этой комнате никого нет, и она это прекрасно знает. Тем не менее, ей постоянно кажется, что Он находится где-то рядом. Вот сейчас Он появится за спиной, нежно обнимет за плечи и ласково скажет:
— Не стоит грустить, дорогая. Я думаю, всё будет хорошо.
В том, что всё будет хорошо, она и так уверена, поэтому, досадно поморщившись, она сбрасывает с плеча воображаемую руку.
Она знает, чего хочет.
Она знает, что всё равно этого добьётся.
А ещё она знает, что устала ждать того, кого так страстно желает…
…Потом я отхожу к столу, и женщина в ночном зеркале исчезает. За окном остаётся лишь непроглядный мрак. И в его чёрном, зловещем дыхании я чувствую приближение долгожданного сентября.
15 августа. Днём
Николас был настолько ошеломлён находкой, что не спал всю ночь. Утром он выглядел бледным и хмурым, под глазами выступили тёмные круги.
Быстро отдав распоряжения Милли по дому, он заперся в кабинете. Во время обеда практически ничего не ел, судя по глазам, его мысли находились далеко и, домохозяйка, наконец, решившись, спросила, что же он всё-таки вчера привёз?
— Картину, — нехотя буркнул Николас.
— Картину? — удивилась Милли. — Вы купили картину?
— Нет, — он угрюмо поковырял вилкой в тарелке. — Я её не покупал. Я её нашёл.
— Как это? — не поняла она.
— Да вот так. Когда я вчера подъезжал к дому, заметил что-то, лежащее возле дерева. Поэтому хочу спросить ещё раз — мне никто не звонил?
— Нет, — Милли промокнула уголки губ свеженакрахмаленной салфеткой.
— За весь день не было ни одного звонка. Вот что странно…
— Что здесь странного? — Николас задумчиво почесал затылок. — Вы же знаете, Милли, мы практически никого не принимаем, да и сам я выбираюсь отсюда чрезвычайно редко. Меня устраивает узкий круг общения. Поэтому нам почти никто не звонит.
— Не согласна, — женщина покачала головой. — Всё равно, хотя бы раз в день, раздаётся телефонный звонок. Я-то знаю — сутками нахожусь дома…
— Ладно, — Николас откинулся на спинку кресла и махнул рукой. — Не хочется продолжать спорить о том, что не имеет принципиального значения.
— Может быть, кто-то хотел сделать вам сюрприз? — предположила Милли.
— Похоже на то, — Николас внимательно посмотрел на картину, висевшую за её спиной. — Вот эта рыба… По-моему, она слишком сильно хочет поймать комара. Для этого даже выпрыгнула из воды. Точно также и я силюсь понять, кто преподнёс мне этот подарок.
— А что на ней нарисовано?
— Дженни, — Николас отложил вилку, достал сигарету и закурил. За столом воцарилось молчание.
— Это, наверное, какой-нибудь ранний портрет? — осторожно предположила Милли. — В смысле, художник нарисовал, а миссис Дженни не понравилось. Вот он и хранил его у себя. А сейчас, узнав, что случилось такое горе, решил хоть чем-то вас порадовать…
— Два года спустя? — горько усмехнулся Николас. — Маловероятно. К тому же, я не помню, чтобы моя жена кому-то заказывала портреты. Да ещё в таком виде…
— В каком?
— В обнажённом! — Николас шумно выдохнул струю дыма.
Домохозяйка сконфуженно засопела.
— Не в этом дело, Милли. Я бы все равно знал, случись подобное.
— А там точно Дженни? — Милли, наконец, пришла в себя.
— Точнее не бывает.
— И вы хотите сказать, что этот портрет нарисован недавно?
— Скорее всего, да. Я специально поставил его так, чтобы солнечные лучи падали под определённым углом. Создаётся впечатление, будто краски светятся изнутри. Понимаете, они, словно становятся прозрачными. И очень хорошо заметно, свежий это мазок или застаревший.
— То есть, картина относительно «свежая»?
— Именно.
— Но кто может нарисовать портрет МЁРТВОГО человека?
— В этом вся соль. Остаётся ещё одно предположение — портрет написан с фотографии.
— Тоже может быть, — Милли кивнула. — Всё это чрезвычайно странно, мистер Николас. Через два года после смерти жены вы получаете её портрет…
— Послание с того света, — он безрадостно хмыкнул. — Напоминает приглашение…
— Куда?
— Туда! Откуда он появился!
— В преисподнюю?
— Милли, перестаньте говорить ерунду! Начитались всякой мистики!
— Разве это не похоже на мистику?
— Нет! — Николас зло погасил в пепельнице окурок. — Я всё равно узнаю, чьи это проделки! Ясно, что мне намеренно морочат голову! Только зачем всё это…
Его гневную тираду оборвал телефонный звонок. Николас застыл с полуоткрытым ртом и вопросительно посмотрел на Милли. Та в недоумении пожала плечами и прошептала:
— Я же вам говорила, что хотя бы раз в день кто-нибудь звонит…
Николас подошёл к аппарату и снял трубку. В ней слышалась бездонная, всепоглощающая тишина.
— Алло! — глухо произнёс он. — Алло, я вас слушаю!
Тишина сгустилась ещё больше, и Николасу показалось, что она приобрела белёсый, сумеречный цвет.
— Алло! — настойчиво повторил он. — Алло, вас не слышно, перезвоните…
— Ник… — тихий, бесцветный голос прошелестел совсем рядом.
Николаса прошиб холодный пот. Даже сейчас, год спустя, он узнал бы этот голос из тысячи ему подобных.
— Ник… — тишина снова превратилась в шёпот. — Ты меня слышишь?
— Слышу, — он судорожно кивнул головой. — Где Ты?
— Далеко, — шёпот перешёл в слабое потрескивание электрических разрядов.
— Где именно?
— Очень далеко. Лучше не спрашивай, любимый… Здесь темно и холодно…
— Я могу приехать за Тобой?
— Не успеешь. Точнее, уже не успел. Прошу тебя, не беспокойся… Придёт время, и я сама приду к тебе.
— Когда? — сердце заколотилось так, словно весь мир состоял из сплошных, ухающих ударов.
— Сегодня вечером. Жди…
В трубке послышались короткие гудки. Николас медленно положил её на рычаг и ошарашено посмотрел на Милли.
— Кто это был? — хрипло прошептала та.
Николас внимательно осмотрел телефонный аппарат, потом свои руки. Затем перевёл взгляд на неподвижную женщину.
Тишина стала похожа на плотное ватное одеяло.
— Вам знаком этот голос?
— Да…
— И кому он принадлежит?
— Дженни.
15 августа. Вечером
Стоя возле окна кабинета, Николас внимательно наблюдал, как солнце уходит за горизонт. На мгновение серая равнина окрасилась в розово-красный цвет.
— Ну вот, — вздохнув, он скрестил руки на груди. — Прожит ещё один день уходящего лета. Скоро опять наступит печальная осень. Странно, но уже третий год примерно в одно и, то же время происходят события, которые так или иначе связаны с Тобой… Правда, Дженни?
Он обернулся и пристально посмотрел на портрет. Молодая женщина безмятежно глядела вдаль, и на мгновение Николасу показалось, что в её глазах мелькнули хитрые, весёлые огоньки.
— Откуда Ты взялась? — Николас придвинул стул и сел напротив. — Ты придёшь, чтобы упрекать меня? Согласен, я поступил подло, но, видит Бог, сколько раз я колебался, прежде чем окончательно решился довести до конца это идиотское действо! Впрочем, Ты первая начала игру…
Он опустил голову и обхватил её руками.
— Неверно! Я говорю совершенно неверно! Прости, Дженни, сейчас я пытаюсь оправдать себя! Выгородить, во что бы то ни стало!
Поднявшись, он взял со стола пачку сигарет и снова подошёл к окну. Пылающая равнина уже угасала, превращаясь в тлеющие угольки осколков уходящего солнца.
— Ну, зачем? — трясущимися руками он выудил сигарету и нервно прикурил. — Зачем я всё это делаю? Прошёл уже целый год, Ник, неужели ты до сих пор не можешь это забыть? Или просто не хочешь?
