Экземпляр (СИ) - Купор Юлия

— Да, вы правильно поняли. Мы с Яковом Витальевичем уже давно обсуждаем вашу супругу, и он уже давно предлагает ее госпитализировать. И сейчас, учитывая критическое состояние Дианы, самое время. Предлагаю нам устроить созвон в «Скайпе», и вы заодно познакомитесь с Яковом Витальевичем. Погодите минутку.

Муравьев подвинул к себе старенький ноутбук (провод потянулся за ним, как сломанная ветка), пощелкал клавиатурой и — вуаля! — победоносно развернул ноутбук экраном к Косте. А через пять минут в театре психиатрических военных действий появилось новое действующее лицо — доктор Ползунов, главврач больницы в Екатеринбурге. Ползунов оказался седовласым импозантным мужчиной, похожим на голливудского актера золотой эпохи кинематографа. Худое лицо, чело в благородных морщинах, полученных, очевидно, из-за большой заботы о пациентах, седые волосы, внимательный и умный взгляд спокойных серых глаз. На вид ему было лет пятьдесят, но могло быть и больше — мужчины подобного типажа очень красиво стареют. А может быть, это он только на экране так выглядел.

— Я не буду утверждать, что у нас вылечат вашу супругу, — Ползунов говорил приятным и спокойным голосом, немного искаженным микрофоном, — но ей станет определенно лучше. Собственно, лечиться она будет в десятом корпусе. Сложно называть один из корпусов психиатрической клиники элитным, есть в этом обозначении некий цинизм, но десятый корпус и в самом деле элитный. И если вы боитесь, что Диана будет лежать в одной палате с шизофрениками, буйными психопатами и лицами, возомнившими себя Наполеонами, то вы, Костя, слава богу, ошибаетесь, — Ползунов степенно замолчал, и тут в образовавшуюся паузу снова вклинился Муравьев, слегка развернув экран, чтобы его лучше было видно.

— В десятом корпусе в основном отдыхают… лечатся… реабилитируются, — он нерешительно пожевал жирными губами, — люди с э-э-э… зависимостями. Ну…

— Наркоманы и алкоголики? — резко перебил его Костя, которого атаковали с двух сторон.

— Не будем обобщать, — деликатный доктор Ползунов только всплеснул руками, изображение на экране замерло на секунду. — Там, между прочим, некоторые звезды кино и шоу-бизнеса периодически… реабилитируются. Думаю, вашу Диану нисколько не смутит тамошний контингент, скорее, он ее порадует. Насколько я знаю, она же бывшая манекенщица, не так ли? Ну вот, возможно, она и встретит кого-нибудь из своих… э-э… коллег. Более успешных. Или менее, это уж как посмотреть. Собственно. И там ей будут давать лучшие препараты, самые современные.

— Лучшие? — эхом отозвался Костя. — Самые современные?

— Именно-именно.

— И сколько же продлится это лечение?

— Две недели, — Муравьев воодушевленно потер пухлые ладони. — А потом — и тут начинается самое… м-м… интересное — потом мы отправим Диану в санаторий. Я уже и путевочку выбил-с. И за это тоже скажем спасибо доктору Ползунову.

Седовласый Кларк Гейбл довольно усмехнулся, но никак не прокомментировал эту реплику.

— Санаторий? А это зачем?

— Для поправки здоровья. Ну и для всяческого отдыха и скорейшего выздоровления. Санаторий, между прочим, в Башкирии.

— Места красивейшие, — поддакнул Ползунов. — Горы, озеро, воздух чистый, как дыхание младенца. Сам туда хочу, но времени нету. Работы много, сами понимаете.

— Я вас понимаю, Яков Витальевич, — общительно отозвался Муравьев и легонечко вздохнул.

Эти двое уже успели составить неплохой такой дуэт, судя по всему. Психиатры, что с них взять. Врачеватели израненных душ человеческих.

— Боже мой, — холодно ответил Костя, — я теперь сам хочу в Башкирию.

— И поезжайте! — Муравьев расплылся в довольной улыбке.

6

В тот дождливый вечер много-много лет назад природа словно сошла с ума или впала в депрессию. Именно в тот вечер — вот он, нулевой километр — Диана появилась на пороге квартиры Григорьевых, пьяная и напуганная. Все смешалось — Монтекки, Капулетти, — сюжеты переплелись корнями, создав чудовищную энтропию, и параллельные прямые (прости, Евклид) наконец-то пересеклись.

Сам Костя в тот вечер был с жуткого похмелья — отмечали окончание сессии, причем началось все еще в Екатеринбурге пару дней назад в одной компании, продолжилось в автобусе из Екатеринбурга в Воскресенск-33 уже в какой-то промежуточной компании попутчиков (из этой поездки Костя помнил только бутылку дагестанского коньяка и парня, который всю дорогу воодушевленно пел что-то вроде «На моей луне я всегда один, разведу костер, посижу в тени», а под конец чуть не расплакался, и Костя, мучимый дикими провалами в памяти, потому что коньяк, скорее всего, оказался паленый, так вот, Костя искренне надеялся, что этим парнем был не он сам) и закончилась в пивной на Маресьева (десять лет спустя там откроют первое в городе вегетарианское кафе, которое схлопнется через пару месяцев), поэтому, приползя домой рано утром, Костя закрылся в комнате, включил телевизор, чтобы под него поспать, и проснулся уже ближе к семи вечера — на СТС как раз показывали «Хорошие шутки», но Косте было не до смеха. Вот в этот момент и появилась Диана.

Костя так и не понял, почему он из спальни услышал, как кто-то звонит в дверь, а родители, которые сидели на кухне и ужинали, ничего не расслышали. Тем не менее именно Костя поплелся, убитый, со страшнейшей головной болью (в башке точно чугунный шарик перекатывался, от одного виска до другого и обратно), открывать дверь, и каково же было его удивление, когда на пороге он увидел Диану, мокрую, как мышь, с растрепанными волосами и в грязной джинсовой куртке — Диана уже успела где-то извозюкаться. Но примечательным в ней было даже не это — примечательным было то, что госпожа Диана Белогорская была вдрызг, в сосиску, просто по-гусарски, отчаянно пьяна. А в руке она держала ополовиненную бутылку дорогой текилы.

— Ой, — только и произнес Костя, приняв столь странное появление своей бывшей одноклассницы за похмельный бред.

Так, но если это похмелье, то почему сердце так екнуло? Екнуло и затрепетало в груди — разве ж от похмелья такое случается? За спиной послышалось суетливое шлепанье тапочек — это мама поспешила узнать, что происходит.

— Костя? — Диана словно удивилась, будто и не Костю она ждала увидеть, а кого-то другого, ее взгляд был стеклянным и пустым. — М-можно я зайду?

Костя, который боялся обернуться, услышал за спиной чей-то вздох, и скорее всего, это был батя, которого вовсе не привлекала перспектива увидеть пьяную Белогорскую в своей квартире. Он ее терпеть не мог.

— Тебе переодеться надо, — сказал Костя, пока Диана, шлепая мокрыми ногами — туфельки впору было выбрасывать, она оставила их в коридоре, — маршировала на кухню, упрямая и решительная.

Это была какая-то лихорадочная, очень напряженная решительность — решительность стрелы, которая сорвалась с тетивы и летит в цель.

— И горячий душ.

Но Диана, оставляя за собой мокрые следы, уже уселась за стол и водрузила бутылку напротив себя.

— Я у тебя переночую, хорошо?

В ее голосе почти не было эмоций, зато была сдержанность и отстраненность, и столь разительный контраст между ее спокойной интонацией и расхристанным внешним видом сбивал с толку. И еще эта бутылка текилы в сочетании с потекшей тушью, как будто она сбежала с празднования Дня мертвых.

— Да, конечно, — ответил Костя. — А что случилось-то?

— Меня из института отчислили, — сообщила Диана. — Отец сказал домой не возвращаться. Иначе он меня убьет. И я не сомневаюсь, что именно так он и сделает.

Она была пьяна как сто тысяч чертей, и при этом ее лицо хранило серьезное и даже скорбное выражение. Белогорская даже в анабиозе оставалась Белогорской.

— Срочно иди в душ и спать, — скомандовал Костя. — Завтра утром поговорим.

— Моя жизнь закончена, Кость, — ответила Диана. — Все. Кость, я умерла. Ты знаешь об этом? У-мер-ла.

— Диана! — Костя пододвинул стул и сел напротив.

— Мой самолет разбился, Кость. Ну… то есть. Я все.