Пэт Кэйдигэн - Сотовый
Убрать «латинос» с улиц, направить денежный поток в карманы тех парней, кто действительно заслуживает его. Парней, которые рискуют своими задницами каждый день, — что же тут несправедливого?
К тому же деньги рано или поздно вернутся в легальный оборот, который в итоге принесет пользу всем этим ханжеским, неблагодарным налогоплательщикам.
Никто из них никогда не узнает, откуда берутся эти деньги, особенно сейчас, когда чертова запись Крэга Мартина уничтожена. Так что, берегись, «латинос»! Никто не пропустит это дерьмо, когда он и Таннер…
— Чувак!
Грир оглянулся через плечо и почувствовал, как его челюсть отвисла. Что это и во что оно наряжено? В гигантскую морскую губку?
Ему потребовалась целая секунда, чтобы понять, что он смотрит на идиота, напялившего на себя костюм кита. Чертов кретин! Господи, интересно, это тот же самый? Или таких идиотов здесь ходит двое?
Лицо чертовою кретина показалось в отверстии в брюхе кита и немного побледнело, когда, наконец, заметило пистолеты у них в руках. Он начал пятиться назад маленькими шажочками, потому что бежать большими ему не позволяли особенности конструкции его идиотского наряда.
— О, вау, — сказал он. — Неважно. Чувак.
«Неважно. Чувак». Правильно. Тупая задница убежала отсюда, как гейша в костюме кита. Грир и Таннер обменялись взглядами и повернулись обратно к пареньку, чтобы покончить с ним.
Его не было.
Маленький засранец не мог даже на ноги встать!
Ужаснувшись, Грир огляделся и успел заметить, как мелькнула его куртка за ящиками и прочим хламом.
Музыка карусели сводила Муни с ума так же, как и мысль о том, что только что встреченный детектив хочет пристрелить его. О, боже, он уже попадал в похожую ситуацию сегодня, почему она должна повториться? Одну минуту он был очаровашкой, желающим побольше узнать об условиях ухода за кожей, в другую — он уже маньяк-убийца. Неужели весь мир состоит из такого дерьма? Или кто-то забыл предупредить, что сегодня «День Национальной Охоты На Боба Муни»?
Парень схватил его за рубашку, развернул вокруг себя и, налегая всем телом, швырнул его прямо сквозь стекло в обиталище карусели. Сквозь шок Муни почувствовал, как боль упругими толчками передается из поврежденной шеи в голову и с треском заполняет рот.
Разозлившись и не обращая внимания на страдание, он стиснутыми кулаками изо всех сил ударил оборотня в грудь, в точку чуть пониже грудной клетки. Парень — Димми? Дитрих? Господи, Муни не мог даже имя его сейчас вспомнить, — кто бы он там ни был, оказался довольно крепким и хорошо сложенным, но все-таки не настолько, чтобы выдержать такой удар. Когда он, зашатавшись от боли, отступил, Муни ударил его по ногам, повалив таким образом на землю, и навалился сверху, усевшись ему на грудь.
Муни только хотел было спросить, что, черт возьми, происходит, когда детектив рванулся и сильно ударил его по раненой шее.
На мгновение боль ослепила его. Даже с закрытыми глазами слепящий, обжигающий свет не исчез, и звериный, шедший из груди вопль вырвался из уст. Муни никогда не представлял, что сможет так закричать.
Злость перекрывала боль. Когда в глазах просветлело, внутри не осталось ничего, кроме ненависти на гнусных, продажных и нечестных полицейских, позволяющих убивать себе подобных. Эти ублюдки заставили его убить офицера полиции. Они допустили большую ошибку, позволив женщине оставить его в живых, а сейчас допускают еще большую, пытаясь пришлепнуть его, как муху.
— Хочешь пристрелить меня? — рявкнул Муни и начал бить его головой об пол. — Хочешь пристрелить?
Потом он понял, что парень уже не собирается ни в кого стрелять, так как, не шевелясь, лежит под ним. Тяжело дыша, все еще в ярости, Муни отпустил его голову и поднялся на ноги.
«Я думаю, после этого ты не сможешь подстрелить меня, размазня. Как бы тебя ни звали».
«Несомненно, что ни один из тех, кто сейчас орал, бесился и танцевал рядом со сценой, где бесновался Инкуб, не хотел бы оказаться убитым позади этой сцены», — думал Райан, быстро прокладывая дорогу мимо разнообразных ящиков, катушек с проводами и непонятных упаковок.
Но, к несчастью, именно он, Райан Хьюит, оказался за сценой и его, по-видимому, собирались убить.
Он видел Хлоэ, горевавшую о том, что у нее имеется масса причин, чтобы подозревать Райана в полной неспособности сделать хоть что-нибудь правильно. В любом случае это не совсем правда, — он надеялся и молил Бога, чтобы ублюдки забыли о Хлоэ, особенно теперь, когда они гонятся за ним. Чем дольше они будут преследовать ее, тем больше шансов, что им не придет в голову избавиться заодно и от нее.
Или от Чада.
Господи, старый добрый Чад! Старый, добрый, невероятный и веселый негодник Чад, одетый в миролюбивый, идиотский резиновый костюм кита. Если он действительно выкрутится из всего этого, то подарит Чаду свой мобильник, вместе с целым месяцем бесплатных разговоров.
Райан добежал до перил и оглянулся. Оба ублюдка бежали вслед за ним, ухмыляясь, как психи, кем они в общем-то и были. Они были уверены, что загнали его в ловушку.
Что ж, пришло время недвусмысленно доказать им, что они ошибались.
Убедившись, что водозащитный карман с мобильником внутри надежно закрыт, Райан забрался на перила и бросился в Тихий океан.
Когда-то давно Райан прочитал, что слово «тихий» означает «спокойный и миролюбивый». Если это так, то он был уверен, что парень, придумавший название этому океану, обладал огромным чувством юмора.
«Кто-то такой же ужасный, как он сам».
Последняя связная мысль в его голове была о том, что все-таки прыгать сюда было плохой идеей. Потом он был слишком занят, чтобы думать, борясь с сильными волнами и течением, атакующими его со всех сторон.
Он подумал, что этот полет должен быть не в пример легче предыдущего. Высота, с которой он прыгал, сейчас была значительно ниже семи этажей, и он ошибочно решил, что вода окажется мягче мусорной кучи. Это оказалось не так. Вода не была мягкой, — удар об воду обжег его тело.
После падения ему пришлось выдержать серьезную схватку за свою жизнь. Одежда превратилась в ужасную, неповоротливую кучу обмотавшихся вокруг него тряпок, которые грузом повисли на руках и ногах, сковывая движения. Его легкие горели, но еще больше жгло губы, разбитые ублюдком, когда на них попала соленая вода. Каждая ссадина и царапина горели огнем, а вода толкала его тело в самых разных направлениях, кроме верха, где был воздух.
Вдруг он услышал странный неприятный звук, как будто что-то маленькое и злое прожужжало рядом с ним. Потом прожужжало еще и еще, и он наконец понял, что эти чертовы ублюдки стреляют в воду за ним.
От соленой воды начало резать глаза, когда он открыл их, чтобы поискать железные опоры пирса. С мешающей мокрой одеждой на своих конечностях он отчаянно греб, пытаясь одновременно не утонуть и увидеть место, где можно спрятаться. Ему стало казаться, что темнота проступает со всех сторон. Может быть, так начинают воспринимать окружающий мир утопающие?
Боль от недостатка кислорода в груди стала все более и более невыносимой. В любой момент он мог потерять контроль над своими легкими, тогда они начнут дышать первым, что им попадется, — воздухом или водой, и он ничего не сможет с этим сделать.
Внезапно он почувствовал кожей рук холодный ветер. Его лицо вынырнуло на поверхность, и он громко всхлипнул, когда легкие наполнились воздухом так сильно и быстро, что, казалось, сейчас разорвут ему грудь.
И когда его легкие еще не закончили этот болезненный вдох, он почувствовал, как вода снова накрыла его и потянула вниз. «Прилив», — сказал слабый, исчезающий голосок в его мозгу.
Потом был удар…
Уже значительно, значительно позднее, пару секунд спустя, он испытал слишком сильный шок, чтобы рассказать, что было такое ощущение, как будто внешняя оболочка его рассыпалась, а все внутренности слились в одно целое и боролись за его жизнь. Это внутреннее слияние было совершенно отлично от другого слияния, пришедшего следом, и было ощущение, что эти два события борются за то, чтобы причинить ему как можно больше боли.
Но перед тем, как он смог осознать это сквозь всепоглощающую боль и тошноту, вода вытолкнула его наверх, немного протащила и снова поглотила.
А потом еще раз.
«Дохни, скотина, дохни!» — беззвучно приказывала Джессика, надавливая, надавливая и еще раз надавливая своими наручниками на его горло. Она бы громко прокричала эти слова, но все ее дыхание ушло на попытки обездвижить этого человека, пока он не перестрелял их.
Обездвижить? Или убить?
«Хорошо, пожалуйста: убить», — думала она, всхлипывая от боли в изнемогающих и измученных плечах. Когда будет необходимо, когда у нее не останется другого выхода, тогда да. Убить.
