Дж. Лэнкфорд - Чёрная мадонна
Дрожащей рукой Мэгги сжимала перочинной нож – любимый нож Джесса; она была готова постоять за себя, если Сэм вновь начнет домогаться ее. Опера подошла к своей самой трогательной сцене, где сын Чио-Чио-сан входит в комнату и она поет: «Ты? Ты? Ты? Мой маленький идол, моя любовь, моя лилия, моя роза. Этого ты не должен знать!»
Она посмотрела вниз, на пустой портичиолло. Куда же подевалась подаренная Феликсом лодка? Где Джесс? Где ее сын? Где ее лилия и роза? Как ей искать его, как, найдя, положить руку ему на голову после того, что с ней случилось? Как ей теперь посмотреть в глаза женщин на рынке? Как войти в церковь Святой Девы Марии? Ведь где теперь ее целомудрие? Где ее честь?
Она слушала, как мадам Баттерфляй оплакивает свою судьбу, свою смерть, свою любовь, когда-то это чувство было для нее дороже жизни. Теперь Мэгги понимала ее. Теперь это была и ее судьба.
Глава 23
На следующее утро Феликс Росси встал раньше Джесса и Антонеллы. Они все спали в ее доме, не желая ночевать под одной крышей с Сэмом и Мэгги. Когда Феликс вернулся на виллу, он застал мальчика сжавшимся в комок под окном спальни Мэгги. Ребенок сквозь слезы читал строки «Песни Песней» и молил о явлении ангелов. Даже увидев Феликса, он не перестал молиться и плакать, повторяя, что, будь он и вправду Иисусом, он бы точно знал, как помочь матери. Феликс ворвался в дом, готовый перерезать Сэму горло. Однако, услышав доносившиеся из спальни Мэгги звуки, застыл на месте, не в силах поверить, что та, кто родила Джесса, будучи девственницей, отдалась первому встречному проходимцу. Звуки ее страсти показались ему омерзительными; он повернулся, сгреб Джесса в охапку и отвез его в дом к Антонелле.
Джесс проплакал половину ночи. Феликс не ложился спать, стараясь утешить его, но Джесс остался безутешен, убежденный в том, что его матери сделали больно. Росси ни разу не видел, чтобы ребенок испытывал такие душевные муки. Он так рассердился на Мэгги, что все равно не смог бы уснуть.
Встал он рано утром, с первыми лучами солнца, исполненный решимости высказать Мэгги все, что думает по этому поводу. Что касается Сэма, в его глазах тот всегда был отъявленным подонком. Да, какое-то время он пытался вести себя прилично, но затем попытался затащить Мэгги в постель. Когда же она отказала ему, он переключился на его сестру Франческу, и нельзя сказать, чтобы та оказала ему решительное сопротивление. Нет, конечно, когда головорезы устроили за Мэгги настоящую охоту, он ее спас, но это единственный благородный поступок, совершенный за всю его пустую жизнь. Так что поведение Сэма Даффи его ничуть не удивило. Иное дело – поступок Мэгги. Она бросила Джесса одного, напугав его, чтобы самой удовлетворить свою похоть с Сэмом.
Феликс на цыпочках спустился вниз и вышел из дома. Через пять минут он уже был у ворот желтой виллы. Открыв ворота, прошел сквозь утренний туман по подъездной дорожке в сад, а затем и в дом. Из кухни доносились какие-то звуки. Он пошел проверить, что происходит, и был поражен, да что там! – взбешен при виде того, что предстало его взгляду. Эта парочка занималась любовью. Мэгги была прижата спиной к стене, она стонала, закрыв глаза. Сэм же в своей безудержной похоти напоминал безумца. Стоп! Может, это она рыдает?
Сэм был гол и стоял к нему спиной. В отличие от Сэма Мэгги была одета, как будто собралась в город. Одной рукой Даффи сжимал ей запястья, другой – остервенело лапал и мял ее тело. У их ног на полу лежал окровавленный нож. Из левого плеча Сэма сочилась струйка крови. Из горла Мэгги рвались сдавленные рыдания. Пригвожденная его телом к стене, она горько плакала. Феликс тотчас вспомнил наивное утверждение Джесса, что мир не нужно спасать. В этот момент он ни за что бы с этим не согласился.
Росси увидел бутылку коронного вина Антонеллы – «Барбареско», «Марциано Аббона». На этикетке, под названием, красовалось изображение колибри на ветке. Бутылка явно осталась со вчерашнего ужина. Не говоря ни слова, Феликс подобрал ее – вообще-то, он предпочел бы что-то дешевое и грязное, – и на цыпочках подошел к Сэму. Тот уже принялся рвать на Мэгги одежду и, задыхаясь, приговаривал:
– Ну, давай, моя конфетка, хватит ломаться, впусти меня…
Феликс размахнулся бутылкой, в которой еще оставалось дорогое вино, и со злорадным удовлетворением огрел ею Сэма по затылку.
Тот как подкошенный рухнул на пол, откатился набок и затих. Феликс даже не посмотрел в его сторону. Он склонился над дрожащей Мэгги. Она, поправляя на себе одежду, соскользнула на пол и принялся вытирать мокрое от слез лицо.
– Не смотри на меня, Феликс, – прошептала она. – Забери Джесса и уезжай. Уезжай, я больше не достойна здесь находиться. Если я для тебя хотя бы что-то значу, поскорее увези его отсюда.
Росси заметил синяки на ее шее, царапину на руке. Это его вина. Это он подпустил Сэма к самым дорогим для него людям.
– Конечно, я не брошу тебя в беде, – прошептал он, сглотнув комок. – Я не брошу тебя. И никуда не уеду. Я твой друг, и я люблю тебя. Я тебе помогу.
Но тут застонал Сэм, и Феликс с трудом подавил в себе желание со всей силы пнуть его в бок. Тем более что Мэгги в его объятиях лишилась чувств. Довольный тем, что на какое-то время вырубил Сэма, Росси поднялся и отнес женщину на второй этаж, в ее скромную спальню. Убрав с кровати испачканные простыни, он положил ее на постель. От него не укрылось, что Черная Мадонна на прикроватном столике, Богоматерь Рокамадурская, известная во Франции с XII века, повернута лицом к стене.
– Мэгги, проснись, – прошептал он, прикоснувшись к ее щеке, но она даже не пошевелилась. Боже, что с ней сделал Сэм?
Феликс утратил над собой контроль. Обхватив Мэгги за талию, он зарылся лицом в ее живот и, рыдая, повторял слова молитвы, как и в ту ночь, когда родился Джесс:
– Пресвятая царица, мать сострадания, наша жизнь, наше утешение и наша надежда. К тебе обращаемся мы, бедные изгнанные дети Евы, тебе мы направляем свои вздохи, свою скорбь и свои стенания в этой юдоли слез.
Мэгги приоткрыла глаза и скользнула по нему взглядом. Увы, его старания оказались бессильны. Ее веки сомкнулись снова, и она отвернулась от него. Казалось, будто душа ее рвалась прочь из этой комнаты.
Беглого взгляда хватило, чтобы понять, что с ней сделал Сэм. Кожа Мэгги была в ссадинах и синяках. Какой ангел-хранитель не допустил, чтобы Сэм причинил ей еще больше страданий, Феликс не знал.
Но, даже обрабатывая ей синяки и порезы, Феликс не мог представить себе, как кто-то мог сделать такое с женщиной, занявшей в его сердце почти такое же место, что дочь, сестра и жена. Росси стало стыдно за свой пол, хотя вряд ли найдется такой мужчина, который искренне осудит насилие. Разве не то же самое делают солдаты во время войны? Феликс не просил Мэгги открыть глаза: свои он предпочел бы тоже держать закрытыми. Он наклонился почти к самому ее лицу и, погладив волосы, прошептал:
– Я вернусь, Мэгги. Лежи тихо. Здесь ты в безопасности. Я сейчас вернусь.
Он зашел в комнату Сэма и нашел пистолет. Взяв его, вернулся вниз и встал над Даффи, являя собой одновременно и ангела и демона. Он отстраненно глядел на засохшую кровь на мошонке и свежую жидкость, что стекла на бедро Сэма.
– Будь ты проклят! – крикнул он и, сняв пистолет с предохранителя, направил дуло Даффи в затылок, затем в сердце, затем, дрожащей рукой, еще ниже.
Впрочем, стрелять он не стал, лишь вытащил обойму и выщелкнул из нее патроны, после чего вышел в сад и спрятал пистолет в компостной куче.
Вернувшись в дом, Росси, все еще объятый гневом, посмотрел на голого Сэма, по-прежнему валявшегося без сознания на кухонном полу в доме, где его приняли, где дали ему кров, где были готовы любить до конца его дней. Затем Феликс подумал, не взять ли ему кухонный нож, – а они у Антонеллы острые, – и хирургическим путем лишить Сэма возможности в будущем повторить свои подвиги. Вместо этого он вытащил его из дома и отволок к озеру, где, с трудом поборов в себе желание бросить его в воду, положил в лодочном домике. Затем вернулся в дом, взял вещи Сэма, отнес их в домик и разбросал по полу. Его так и подмывало поднести к ним спичку и оставить Даффи валяться без чувств, пока тот не задохнется от дыма.
Вместо этого он сделал то, что положено врачу: осмотрел раненого. Удостоверившись, что тому ничего не угрожает и он будет жить, вкатил ему снотворное, чтобы Сэм как можно дольше провалялся без сознания, пока он сам, насколько это возможно, постарается ликвидировать последствия того, что наделал этот мерзавец.
К тому времени, когда Сэм наконец придет в себя, Мэгги и Джесс будут в Турине, в монастыре кларитинок. Идеальное место для Черной Мадонны и ее сына, чье сердце обливается кровью, когда он смотрит на обожаемую, но обесчещенную мать.
Глава 24
Доктор Чак Льюистон устал от ожидания в отеле «Флорида». С момента визита Сэма прошли уже почти сутки, но он так и не позвонил. На душе у доктора было тревожно. Сказать по правде, он предпочел как можно быстрее спихнуть с себя это малоприятное дельце.
