Деон Мейер - Смерть на рассвете
— Совершенно справедливо.
— Все в порядке, — сказала Мариан Оливир.
— «Все в порядке», — снова умилился черный. — Еще одно славное выраженьице!
— Совершенно справедливо, — поддержал его белый, и оба захихикали, как мальчишки. — Я останусь здесь, а нашего шалунишку проводит майор Мзимкулу.
— Посмотрим, что у него в коробке с игрушками. После того как он поделится с нами всем, что имеет.
— Как хороший мальчик.
В Кейптауне шел дождь. Они вышли из здания и побежали к БМВ Хоуп, стоящему на парковке Кейптаунского международного аэропорта. Когда они положили сумки в багажник, сели и захлопнули дверцы, Каролина де Ягер воскликнула:
— Ах, как приятно снова видеть дождь!
Хоуп завела мотор, выехала со стоянки.
— Мы не возражали бы и против солнца. У нас дождь идет уже больше недели.
— Фермеры, наверное, довольны.
— Это точно, — ответила Хоуп и придвинула к себе сумочку. Надо расплатиться за парковку. На глаза ей попался мобильник. Она решила включить его.
Майор Стив Мзимкулу из отдела спецопераций скончался 11 июля, во вторник, в 16.52, на шоссе № 7, в километре севернее пересечения с Босмансдам.
Они молча выехали из города — без своего белого напарника Мзимкулу растерял всю свою веселость. Его последние слова были произнесены совершенно другим тоном.
— Должен признать, шалунишка, ты молодец, — сказал Мзимкулу, когда они выехали на шоссе № 1.
Ван Герден ничего не ответил. Позже, перебирая в памяти события того дня, он понял, что за ними давно следили. Но он ни о чем не догадывался. Он все время думал о словах Яуберта: «Потому что мы твои должники, ван Герден. Все мы». Он думал о Хоуп, Каролине де Ягер и о том, как последние события повлияют на его план. И вдруг, за выездом на Босмансдам, в них врезался пикап, шедший по правому ряду со скоростью сто тридцать — сто сорок километров в час. Ван Герден запомнил, как их догоняет большая грязно-белая машина, больше внедорожника, с кенгурятником. Потом — чернота. Пикап ударил «короллу» в правый бок — и вдруг руль перестал слушаться, и они перевернулись. Скрежет металла, звон разбитого стекла… Машина перевернулась на крышу; ван Герден висел на ремне безопасности, дождь заливал лицо. Он увидел, что лобовое стекло залито кровью Мзимкулу. Что-то толкнуло его в висок.
— Ты жив?
Ван Герден хотел повернуть голову, но мешал приставленный к виску ружейный ствол.
— Ты меня слышишь?
Он кивнул.
— Полицейский, у тебя есть мать. Ты слышишь меня? У тебя есть мать. Я буду жечь ее на хрен паяльной лампой, ты меня слышишь?
— Бюси! — Собственный голос звучал как будто издалека.
— Ты меня не знаешь, гад, сволочь! Оставь меня в покое, иначе я ее сожгу! Мы давным-давно сожгли это проклятое завещание! Оставь меня в покое, иначе я тебя убью. — Ружейное дуло исчезло; ван Герден услышал шаги, с трудом повернул шею, увидел длинные волосы, длинные светлые волосы. Потом пикап уехал. Начали останавливаться другие машины; по «королле» молотил дождь, бил в лицо… Скрежет металла, запах крови, бензина и влажной земли. Ван Гердена затрясло, он никак не мог успокоиться. Он понимал, что это шок, ему хотелось отстегнуть ремень безопасности, но он не знал, где у него руки.
Его положили в шестиместную палату милнертонской больницы; женщина-администратор все спрашивала, кто будет оплачивать лечение, потому что у него нет медицинской страховки. Ему хотелось домой, но врач не хотел отпускать его, потому что за ним нужно было «понаблюдать». И потом, противошоковый укол еще не подействовал. Врач обещал выписать его утром. А потом в больницу приехал тот самый белый клоун; он сказал, что он — полковник Бритс и представляет силы национальной обороны ЮАР. Бритс потребовал, чтобы ван Гердена перевели в отдельную палату, заявил, что за его лечение заплатит государство, поставил у входа в палату двоих охранников. Женщина-администратор требовала официальное письмо: мол, государство платит только за раненных в бою. Тем не менее ван Гердена все же перевели в отдельную палату. Врач велел Бритсу оставить ван Гердена в покое: больной еще не в состоянии говорить, после укола ему нужно поспать. А Бритс ответил, что дело у него срочное. Наконец их оставили одних: ван Гердена и белого клоуна, который оказался полковником. Бритс сообщил ван Гердену, что Стивен погиб от раны головы, а ван Герден ответил, что он знает, ему сразу рассказали об этом медики из скорой. Бритс пожелал узнать, как все случилось.
Ван Герден не узнал своего голоса; язык с трудом ворочался во рту, голова кружилась.
— Не знаю. В нас ударил… какой-то пикап, мы перевернулись, я…
— Какой-то грузовик? Что еще за пикап, ван Герден?
Несмотря на тяжесть в голове, он отметил, что белый больше не называл его «шалунишкой», что тон у него изменился. Стал агрессивным.
— Все произошло так быстро, что я ничего не успел увидеть, — еще медленнее ответил ван Герден. — Вроде бы «Форд-F-100», старый пикап, больше, чем внедорожник. Леворульный. — Он удивился: зачем он это сказал? Ведь…
— А что потом? — нетерпеливо спросил полковник.
— Он толкнул нас, столкнул с дороги. И мы перевернулись.
— Эх, Стивен! Никогда не пристегивался… А потом?
Ничего не говори, ничего не говори!
— Давай же, ван Герден, выкладывай, что было потом?
— Скорая помощь…
— Свидетели утверждают, что от вашей машины отбежал человек — мужчина или женщина с длинными светлыми волосами; человек забрался в большую машину кремового цвета и уехал.
Ничего не говори. Ван Гердену хотелось поскорее выбраться отсюда, защитить мать. Трудно было лежать с открытыми глазами, сознание путалось. Он слышал голоса. Бритс звал его, звали другие — в общем хоре он слышал и голос матери. Хоуп, Нуга О'Грейди привлекали к себе его внимание, толкали. Ван Герден открыл глаза, но ничего не увидел.
Посреди ночи он проснулся и понял, что не один. Мама сидела в темноте у его постели. Из окна в палату проникал лунный свет.
— Мама, — едва слышно позвал он.
— Да, сынок, — так же шепотом ответила она.
— Мама, пожалуйста, не уходи. Останься здесь.
Джоан ван Герден взяла сына за руку:
— Конечно, останусь.
«Не ради меня, — подумал ван Герден. — Ради нее самой».
Свободной рукой она провела по его волосам, погладила по голове.
— Спи. Я с тобой.
Голова и плечо болели. Боль была не резкой, скорее всего просто растяжение. Ему хотелось спросить, где Хоуп и Каролина де Ягер, но он лежал тихо. Ему было восемь или девять лет, когда у него поднялась температура; врачи решили, что у него менингит, но так и не поняли, что с ним было такое. Тогда мама целых пять дней просидела у его постели, держала его за руку, гладила по голове и говорила с ним в промежутках между компрессами, лекарствами и горячечными снами. С одной стороны, ничего не изменилось, их по-прежнему только двое. С другой — изменилось абсолютно все. Ван Герден снова заснул.
36
Я так надолго застрял на убийстве Баби Марневик, потому что поиски ее убийцы знаменовали мое профессиональное взросление, пик моей карьеры. После того дела я получил свои пятнадцать минут славы. Кроме того, убийство Баби Марневик стало последней главой в истории Затопека ван Гердена — невинного, справедливого, хорошего. После него начинается путь в пропасть, и я стою на краю и колеблюсь в нерешительности. Одни воспоминания о том, что случилось после, наполняют меня отвращением — но не страхом, больше не страхом. Поэтому позвольте мне закончить — но без тревожной развязки в духе второразрядного триллера. Правда оказалась гораздо скучнее.
След Виктора Рейнхардта Симмела оборвался в 1980 году. Объяснение я нашел в архивах фирмы «Интерконтинентал Майнинг Саппорт», или ИМС, которая в 1987 году стала преемницей «Дойче машине», но не сохранила сведений о бывших работниках. О Викторе мне рассказал его бывший сослуживец, который работал в штаб-квартире ИМС в Гермистоне: в начале 1981 года «убийца с липкой лентой» эмигрировал в Австралию.
— Сказал, что уезжает из-за нестабильной политической обстановки в нашей стране.
Я спросил бывшего сослуживца, что он может рассказать о Симмеле.
— Да почти ничего. Разве что… Он был болтлив и любил приврать.
Я понимал, что Симмела вынудило бежать вовсе не политическое положение. Он испугался расспросов в связи с убийствами. Возможно, в расследовании последних двух-трех эпизодов полиция подобралась к нему слишком близко. И вот я поехал в Австралию с разрешения профессора. Мою поездку оплатил Южно-Африканский университет. Мы с суперинтендентом Чарли Эдвардсом из бюро уголовного розыска Сиднея поехали арестовывать Виктора Рейнхардта Симмела в Элис-Спрингс, городок в сухой и пыльной Северной территории. Ничего неожиданного не произошло. Мы постучали в дверь его дома, попросили низкорослого, уродливого человечка с мощными плечами пройти с нами, и он пошел без возражений.
