Джон Гришем - Вердикт
— А “Пинекс” вы ненавидите?
— Нет.
— Ненавидите ли вы кого-нибудь, кто там работает?
— Нет. Кое-кто мне не нравится.
— А ненавидели ли вы кого-нибудь, кто работал там тогда, когда работали в компании и вы?
— Нет. У меня было несколько врагов, но не помню, чтобы я кого-то ненавидел.
— А как насчет людей, которым вы учинили судебный иск?
— Нет. Опять же это были мои враги, но они лишь делали свое дело.
— Значит, вы любите своих врагов?
— Не то чтобы люблю. Знаю, что человек должен стремиться к этому, но это трудно. Не припоминаю, чтобы я утверждал, что люблю их.
Кейбл пытался нащупать хоть малейшую зацепку, которая даст основания утверждать, что Криглер действовал из мстительных побуждений. Если упоминать слово “ненависть” как можно чаще, быть может, оно западет в голову кому-то из присяжных?
— Что побудило вас выступить здесь в качестве свидетеля?
— Это сложный вопрос.
— Деньги?
— Нет.
— Может быть, мистер Pop или кто-нибудь другой, кто работает на истицу, заплатили вам, чтобы вы сюда пришли?
— Нет. Они согласились возместить мне дорожные расходы, но это все.
Менее всего Кейбл хотел бы, чтобы Криглер открыто обнародовал причины, по которым он согласился выступать свидетелем. Он косвенно коснулся их, отвечая на вопросы Милтона, а на видеопленке он подробно объяснял их в течение пяти часов. Было совершенно необходимо переключить его на другую тему.
— Вы когда-нибудь курили сигареты, мистер Криглер?
— Да. К несчастью, я курил двадцать лет.
— То есть вы хотели бы, чтобы этого не было?
— Конечно.
— Когда вы начали курить?
— Когда поступил на работу в компанию, в 1952 году. Они тогда поощряли своих сотрудников к курению. И сейчас тоже.
— Вы верите, что за эти двадцать лет причинили вред своему здоровью?
— Несомненно. Я счастлив, что не умер, как мистер Вуд.
— Когда вы бросили?
— В 1973-м, после того как узнал правду о никотине.
— Считаете ли вы, что нынешнее состояние вашего здоровья каким-то образом страдает из-за того, что вы курили двадцать лет?
— Конечно.
— Считаете ли вы, что компания несет какую-то ответственность за ваше решение начать курить?
— Да. Как я уже сказал, курение там поощрялось. Мы могли покупать сигареты по половинной цене в ведомственном магазине. Каждое собрание начиналось с того, что по кругу пускалась пачка сигарет. Это было неким непременным ритуалом.
— Ваши кабинеты проветривались?
— Нет.
— Насколько задымлены были помещения?
— Очень сильно. Прямо над вашей головой всегда висело синее облако дыма.
— Значит, вы обвиняете сегодня компанию в том, что здоровы не настолько, насколько, вы считаете, могли бы быть?
— Компания имеет к этому немалое отношение. К счастью, я сумел избавиться от пагубной привычки. Но это было нелегко.
— И за это вы затаили неприязнь к компании?
— Ну, скажем, я жалею, что по окончании колледжа попал именно в эту, а не в какую-нибудь другую индустрию.
— Индустрию? Вы имеете зуб на целую индустрию?
— Я не являюсь поклонником табачной индустрии.
— И поэтому вы здесь?
— Нет.
Кейбл полистал свои записи и быстро сменил направление.
— Далее. У вас была сестра, мистер Криглер, не так ли?
— Была.
— Что с ней случилось?
— Она умерла в 1970 году.
— От чего она умерла?
— От рака легких. Она курила по две пачки в день около двадцати трех лет. Курение убило ее, мистер Кейбл, если вы это хотите знать.
— Вы были близки с сестрой? — спросил Кейбл с достаточным состраданием, чтобы смягчить жестокую необходимость вынести трагедию на всеобщее обозрение.
— Мы были очень близки. Она была моей единственной кровной родственницей. — Вы тяжело перенесли ее кончину?
— Да. Она была необычной личностью, мне до сих пор не хватает ее.
— Мне очень неприятно вытаскивать это на свет, мистер Криглер, но это относится к делу.
— Ваше сочувствие тронуло меня до глубины души, мистер Кейбл, но ничего относящегося к делу в этом нет.
— Что она думала о вашем курении?
— Оно ей не нравилось. Умирая, она умоляла меня бросить курить. Вы это хотели услышать, мистер Кейбл?
— Только если это правда.
— О, это правда, мистер Кейбл. За день до ее кончины я пообещал ей бросить курить. И бросил, хотя на это мне понадобилось три долгих года. Видите ли, у меня выработалась привычка, мистер Кейбл, как и у моей сестры, потому что компания, производящая сигареты, компания, которая убила ее и могла бы убить меня, намеренно поддерживала высокий уровень никотина в сигаретах.
— Итак...
— Не перебивайте меня, мистер Кейбл. Никотин сам по себе не канцерогенен, вы это знаете, просто это яд, яд, к которому вы привыкаете, и поэтому наступает день, когда канцерогены одолевают вас. Вот почему сигареты в сущности опасны.
Кейбл наблюдал за ним с полным спокойствием.
— Вы закончили?
— Я готов выслушать следующий вопрос. Но не перебивайте меня снова.
— Разумеется, примите мои извинения. Итак, когда вы впервые пришли к заключению, что сигареты по сути своей опасны?
— Точно сказать не могу. Да ведь это, знаете ли, дело известное. Ни тогда, ни сейчас не нужно было быть гением, чтобы это понять. Но окончательно я прозрел, вероятно, в начале семидесятых, после того как закончил свое исследование, после того как умерла моя сестра и незадолго до того, как я увидел позорную докладную.
— В 1973-м?
— Что-то около того.
— Когда вы оставили службу в “Пинексе”?
— В 1982-м.
— Значит, вы продолжали работать на компанию, которая производила продукт, который вы считали опасным для здоровья?
— Да.
— Какое жалованье вы получали в 1982 году?
— Девяносто тысяч долларов в год.
Кейбл сделал паузу, прошел к своему столу, где ему вручили еще одну стопку юридических документов, которые он принялся читать, покусывая дужку очков, затем повернулся к свидетельской стойке и спросил Криглера, почему он возбудил дело против компании в 1982 году. Криглер забеспокоился и вопросительно посмотрел на Рора и Милтона. Кейбл подробнейшим образом разбирался в деталях событий, приведших к той тяжбе, безнадежно усложненной, основанной на личных причинах, допрос свидетеля стал буксовать и едва ли не остановился вовсе. Pop протестовал, Милтон протестовал, а Кейбл делал вид, что никак не может понять, почему, собственно, они так протестуют. Адвокаты собирались перед судейским столом, спорили, апеллируя к судье Харкину, а Криглер за свидетельской стойкой выглядел все более усталым и измотанным.
Кейбл упорно настаивал на вопросах, касающихся службы Криглера в “Пинексе” в течение последних десяти лет, и недвусмысленно намекнул, что есть свидетели, которые могут опровергнуть его показания.
Хитрость почти удалась. Не в состоянии поколебать разрушительное впечатление от показаний Криглера, защита решила напустить тумана на жюри. Если свидетель непоколебим, следует сразить его малозначительными подробностями.
Однако Николас объяснил присяжным смысл этой уловки, напомнив коллегам во время полдника о том, что он окончил два курса юридического колледжа и кое-что в этом смыслит. Невзирая на возражения Хермана, он ясно выразил свое возмущение тем, что Кейбл поливает грязью свидетеля и смущает присяжных.
— Он считает нас дураками, — горько заметил Николас.
Глава 17
Панические телефонные сообщения из Билокси спровоцировали падение акций “Пинекса” до семидесяти пяти с половиной пунктов к моменту закрытия биржи в четверг, падение стоимости крупных пакетов на четыре пункта тоже объяснялось драматическими событиями, происходившими в суде Билокси. Во время прежних процессов выступавшие в качестве свидетелей бывшие служащие табачных компаний говорили о пестицидах и инсектицидах, которыми обрабатываются поля, а эксперты связывали действие этих химикатов с раковыми заболеваниями. Это не производило особого впечатления на присяжных. На одном из процессов бывший служащий обвинил своего прежнего нанимателя в том, что тот обрабатывал младших подростков с помощью рекламы, изображавшей тощих, обаятельных идиотов с прекрасными зубами, наслаждавшихся всеми видами курения. Тот же наниматель соблазнял старших подростков-мальчишек, распространяя рекламу, на которой ковбои и владельцы шикарных автомобилей олицетворяли собой жизненный успех с неизменной сигаретой в зубах.
Но тогда присяжные не признали справедливости обвинения. Однако ни один из прежних служащих никогда еще не наносил такого сокрушительного удара, как Лоренс Криглер. Постыдную докладную от 1930 года видело множество людей, но суду она никогда предъявлена не была. Версия Криглера была настолько достоверна для присяжных, насколько мог мечтать любой адвокат обвинения. Тот факт, что судья Харкин позволил Криглеру описать докладную присяжным, будет горячо оспариваться, независимо от того, кто выиграет процесс.
