Жан-Кристоф Гранже - Кайкен
Пассан чуть замедлил шаг и тут увидел Гийара — тот взбирался по круговой лестнице, опоясывающей одну из очистных башен. В черном костюме, с блестевшим голым черепом, он напоминал священника, восходящего на кафедру. Даже на таком расстоянии сыщик заметил важную деталь: на руках убийцы были нитриловые перчатки.
Пассан извлек из кобуры пистолет и дослал патрон в патронник. Гийар явно вел его к месту нового преступления.
Решетчатая дверь оказалась открытой. Внутри, словно корни гигантского дерева, во все стороны тянулись трубы. Очень скоро он потерял чувство направления. В горло лезла едкая, удушливая вонь. Пассан опустил на лицо вязаную маску, поправил прорези на глазах и двинулся вперед. Наконец показалась лестница, ведущая на верх башни, и под аккомпанемент неумолчного грохота он начал взбираться по трясущимся ступеням. Пассан сделал по лестнице полный круг, понятия не имея, туда ли направляется.
И вот, словно отвечая на его немой вопрос, двумя пролетами выше показалась фигура Гийара. Пассан задыхался под акриловой маской, но не сбавил темпа. Еще круг. Он посмотрел на верхний этаж — никого. Смотри лучше. Акушер бежал к мостику, перекинутому между двумя башнями. Обливаясь потом, Пассан бросился за ним. Легкие горели огнем.
Не сдержавшись, он содрал маску, чтобы глотнуть воздуха. Лучше бы он этого не делал — атмосфера была насыщена ядовитыми испарениями. Он снова закрыл лицо и вгляделся в даль: Гийар находился на мостике.
Лысый череп, рубашка без воротника. Весь засыпанный белой пылью, он стоял и смотрел на него.
Он его ждал.
Пассан рефлекторно поднял пистолет, но призрак уже исчез. Полицейский в два прыжка пересек мостик. На той стороне от него отходило сразу несколько проходов. Он свернул направо и очутился в лесу канализационных труб. На некоторых были установлены здоровенные вентили, похожие на штурвалы военных кораблей. Здесь царство корней кончилось и началось царство артерий и вен.
Еще одна приоткрытая дверь. Внутри, на стене, Пассан заметил отблески пламени.
— Нет! — задохнулся Пассан. — Нет!
Он ворвался в помещение, уже готовый обнаружить за дверью новую жертву.
Но то, что он увидел, заставило его замереть на пороге.
В комнате, посреди переплетения труб, сидел на полу по-турецки скрестивший ноги голый Гийар, сидел в луже бензина и горел. Вокруг его черепа плясал огонь. Кожа, охваченная оранжево-черным пламенем, лопалась с сухим треском. Пассану вспомнилась знаменитая фотография буддистского монаха, в 1963 году совершившего акт самосожжения в Сайгоне.
Он бросился к костру, на бегу оглядывая помещение в поисках огнетушителя. Сорвал с себя ветровку и принялся сбивать огонь. Дым повалил гуще, но пламя чуть утихло. Боли он не чувствовал. Вытащил Гийара из пылающей лужи. Тот продолжал гореть.
Пассан кое-как загасил огонь, затем встал на колени и стал делать Гийару массаж сердца. От прикосновения к жаркому телу на руках появились ожоги. Тогда он схватил свою ветровку, обмотал ею кисти рук и снова принялся за работу.
Ни одной мысли в голове не осталось. Как машина, он двумя руками снова и снова надавливал на грудную клетку Гийара, пытаясь вернуть к жизни своего голого и черного от сажи врага. Вдруг Акушер очнулся, ухватил его за затылок и притянул к себе. Он издал какой-то звук — не то кашлянул, не то рыгнул, — и изо рта у него вырвался столб пламени. Глаза Пассана заволокло белым туманом. Он почувствовал, как огонь опалил ему лицо.
Свернувшись в клубок, он откатился. Даже стонать сил не было. Почудилось, что он погружается в озеро кипящей лавы, выжигающей глаза. Запредельная боль сжимала вокруг него свои челюсти.
Уголком сознания он понимал, что Гийар держал во рту бензин, намереваясь плюнуть огнем в противника, как делают фокусники.
Человек, который не был ни мужчиной, ни женщиной, приготовил ему ловушку.
Огненную ловушку.
55
— Как ты мог так со мной поступить? — кричала Наоко.
Пассан с трудом ее понимал. Когда она злилась, акцент у нее усиливался. Кроме того, его накачали обезболивающими и туго забинтовали голову. Но он оставался в сознании и видел, как она расхаживает перед металлической кроватью, опутанной электрическими проводами.
Если у него еще оставались надежды на сочувствие, они лопнули.
— Ты всегда лгал мне! Всегда держал меня за дуру!
Он не шевелился. На лице лежала толстая марлевая маска, пропитанная мазью. После того как Гийар одарил его огненным поцелуем, он потерял сознание, а очнулся в машине «скорой помощи» — местные охранники, поднятые по тревоге сработавшей сигнализацией, нашли его практически сразу. Патрик Гийар к тому времени уже был мертв.
Сыщика немедленно переправили в больницу Макса Фурестье в Нантере. Врачи объяснили, что ожоги поверхностные, но он должен оставаться под наблюдением хотя бы двое суток. Оливье никак не реагировал: было ощущение, что его заживо поджарили.
И вот он лежал, одетый в хлопчатобумажную зеленоватую рубаху, весь в бинтах, словно мумия, с иглой капельницы в руке, и смотрел, как беснуется Наоко.
В этой пустой больничной палате она походила на актрису, явившуюся на съемки на день раньше срока. Уже в сценическом костюме, хотя рабочие еще не смонтировали декорации. Убогие стены, грязные плинтусы да пузыри краски на потолке — вот и все, что ее окружало. Медсестра выключила свет, и рассветный сумрак разгоняли лишь слабые лучи солнца, пробивавшиеся сквозь щели жалюзи. Было около шести утра.
— Ты просто параноик! Параноик и гад!
Несмотря на некоторое отупение, он наслаждался нелепостью сцены. Кино, да и только. Наоко получила роль, но не потрудилась выучить текст. Вместо того чтобы проявить беспокойство об израненном муже-герое, она осыпала его проклятиями.
Плавая в тумане, Пассан все же заметил, что черноволосая фурия умолкла. Она по-прежнему мерила шагами палату, но теперь ходила, уставившись в пол и ломая руки; время от времени она вскидывалась всем телом, словно получила заряд дефибриллятора.
— Спасибо тебе за поддержку, — пошутил он.
— Поддержку? — повторила она.
Лицо ее белело в полутьме. Она снова принялась метаться по тесной палате. В сущности, он сполна заслужил головомойку. Причиной ее негодования стало вовсе не то, что ее разбудили среди ночи, и не то, что муж, как выяснилось, едва не отдал концы на каком-то заводе рядом с обгорелым гермафродитом. Искрой, запалившей бикфордов шнур, стал Фифи.
Это он поехал к ней в гостиницу и попытался прояснить ситуацию. В конце концов ему пришлось расколоться и рассказать, что у детей кто-то брал кровь. Едва до Наоко дошло, что в дом на протяжении нескольких ночей проникал чужак и выкачивал кровь у сыновей, как она взорвалась. Испугавшись задним числом, она вымещала свой ужас на Пассане.
— Мне кажется, я все понял. — Он поднял руку в знак примирения. — Возвращайся в гостиницу, отдохни немножко.
— Отдохнуть? — Когда она заговорила, ее голос звучал не просто хрипло — он сипел. — Ты что, совсем спятил?
— Ну, хоть постарайся. Вечером твоя очередь сидеть с мальчишками.
— Моя очередь? — Она в изумлении потрясла головой. — Нет, ты точно псих!
Судя по всему, ее осенила новая идея, потому что она бросилась к металлическому шкафчику и принялась рыться в почерневшей одежде Пассана. В палате сразу отвратительно завоняло горелыми тряпками и остывшим пеплом.
— Ноги твоей больше не будет в этом доме! — провозгласила она с пафосом победительницы, повернувшись к нему и потрясая связкой ключей.
Если Наоко начинала интересоваться домашними делами, это означало, что она буквально на грани срыва. У Пассана нередко возникало ощущение, что груда грязного белья или срочно нуждающийся в размораживании холодильник спасли его жену от неизбежного харакири.
— Можешь позвать ко мне Фифи? — напряженным голосом спросил он.
Она заколебалась. Злость отступила, и черты ее смягчились. Молочно-белая с едва заметной желтизной кожа Наоко цветом напоминала японскую деревянную маску. В такие минуты, как сейчас, ее лицо казалось плоским, как лист бумаги с небрежно нанесенными штрихами.
— Поклянись, что все закончено, — на целую октаву ниже произнесла она. — Что детям больше ничто не грозит.
— Клянусь.
Несмотря на тусклый свет, он видел, как дрожат ее губы.
— Попробуй уснуть, — пробормотала она и подняла с пола свою сумку.
Дверь за ней закрылась.
В том, что Пассана привезли именно в эту больницу, ему виделась определенная ирония судьбы. Он отлично знал это заведение — еще с тех пор, когда оно называлось Нантерским домом. В те давние времена здесь принимали — если честно, скорее держали под замком — всяких оборванцев, попрошаек и неизлечимых больных, собранных со всех западных районов Парижа и департамента О-де-Сен. Это было страшное местечко, о котором слагали легенды, — долгие десятилетия здесь процветал Двор чудес, словно явившийся из совершенно другой эпохи.
