Джеймс Роллинс - Кровавое евангелие
— Как ваше второе плечо? — спросила она неестественно высоким голосом.
Стоун повредил плечо, когда, протискиваясь через узкий проход, спасался из обрушающейся усыпальницы.
Джордан, дотронувшись второй рукой до больного плеча, вздрогнул и поморщился.
— Болит, но, я думаю, ничего серьезного. Во всяком случае, пусть лучше болит у живого, чем не болит у мертвого, лежащего под грудой камней внутри горы.
— А ведь еще немного, и мы могли бы остаться там…
— Кто говорит, что легкий путь является правильным?
Эрин вспыхнула, все еще чувствуя жар, его объятия, его поцелуй. Опустив голову, она стала смотреть на свои руки. Когда ей показалось, что молчание слишком затянулось, она, посмотрев на дверь, спросила:
— Как вы думаете, что им от нас надо?
Джордан посмотрел туда, куда был направлен ее взгляд.
— Не знаю. Может быть, они хотят расспросить нас о том, что там происходило. Взять с нас клятвы хранить все произошедшее в секрете. А может быть, хотят дать нам миллион долларов.
— Почему именно миллион долларов?
Стоун пожал плечами.
— А почему бы и нет? Я просто предположил… давайте будем оптимистами.
Она посмотрела на грязные носки своих кедов. Легко сказать, будем оптимистами… а как это сделать, особенно если рядом с ней сидит полуобнаженный Джордан? Жар его обнаженной кожи легко преодолевал расстояние между ними. Сколько времени прошло с того времени, когда она находилась в одной комнате с обнаженным мужчиной? Не говоря уже о том, что ни один из них не был хотя бы наполовину таким, как Джордан, или их поцелуи хотя бы наполовину были такими сладкими, как поцелуй Джордана.
Снова воцарилось молчание. Взгляд Джордана был направлен в сторону; наверное, он думал о своей жене, о своей мимолетной измене ей.
Эрин напряженно соображала, о чем бы еще спросить его.
— У вас сохранился ваш санпакет? — громко выпалила она, и Стоун, вздрогнув, вышел из состояния задумчивости.
— Простите, — пробормотал он. — Наверное, я все еще нервничаю.
— Я ведь не кусаюсь.
— А все остальные, кто находится здесь? — спросил Стоун с улыбкой.
Эрин, улыбнувшись в ответ, почувствовала, что напряженность, возникшая было между ними, прошла.
Джордан извлек санпакет из кармана своих приготовленных на выброс джинсов, все еще лежавших на кровати.
— Давайте займемся вашей ногой.
— Я, пожалуй, справлюсь сама.
В этот момент Эрин предпочла бы лучше умереть от потери крови, чем позволить ему заниматься ее бедром. Начни он заниматься этим сейчас, кто знает, к чему это приведет.
— Может, вам лучше одеться, пока я буду обрабатывать свою рану? — предложила она.
Джордан покорно улыбнулся и подал ей санпакет. Эрин повернулась к нему спиной, а он принялся натягивать чистые черные брюки. Она пристально осмотрела ногу. Царапина, оставленная волком, уже не казалась такой опасной, как в пустыне. Эрин тщательно промыла рану, затем намазала ее антибактериальной мазью и забинтовала марлевым бинтом.
Джордан стоял к ней слишком близко, что смущало ее, но сейчас на нем хотя бы были брюки.
— Наряд вполне подходящий. А кстати, вы имеете какие-либо навыки по оказанию первой медицинской помощи?
— Должна вам сказать, я выросла в такой среде, где посторонним людям вообще было запрещено дотрагиваться до нас — не говоря уже о том, чтобы заботиться о нас во время болезни или недомогания.
Эрин избегала рассказывать кому-либо об этом периоде своей жизни. Она и сама не могла вспоминать о своем прошлом без стыда за то, что была настолько легковерной, за то, что тогда не противилась этому. Один из терапевтов как-то сказал ей, что подобная эмоциональная реакция является типичной для переживших длительный период дурного обращения и что Эрин, по всей вероятности, никогда не избавится от этого. Пока что все было именно так, как говорил этот терапевт. Но все-таки какие-то песчинки ее прошлого просыпались перед Джорданом.
— Ну и ну, — только и мог сказать он.
Она едва могла скрыть улыбку.
— Это одно из самых обобщенных представлений, характеризующих мою прошлую жизнь. Но только впоследствии понимаешь, что означала изоляция, в которой мы жили.
— А я рос в Айове, среди кукурузных полей. Вместе с целой кучей братьев и сестер; мы постоянно были в ссадинах, с ободранными коленками, а подчас и со сломанными костями.
Болезненное ощущение в левой руке напомнило Эрин о том, как оно появилось. Однако она сомневалась, что переломы костей у братьев и сестер Джордана возникали преднамеренно, являясь уроками. Она молчала, поскольку знала Джордана еще не настолько хорошо, чтобы пускаться в дальнейшие рассказы о себе.
Сам Джордан тем временем насухо вытирал грудь. Эрин сосредоточенно смотрела на деревянную дверь, на каменный пол — на все, что было в комнате, кроме Стоуна.
Наконец он взял с кровати чистую рубашку и натянул ее на себя.
— А как вам удалось оттуда выбраться?
Эрин все еще возилась с санпакетом.
— После того как меня, семнадцатилетнюю, насильно попытались вытолкать замуж, я самовольно взяла лошадь и ускакала в город. Домой я уже не вернулась.
— Так, значит, контакты с семьей вы утратили? — Джордан сочувственно опустил брови — так, как мог сделать только тот, у кого сохранились нормальные теплые отношения с семьей.
— Да. Мама уже умерла. Отец тоже. Ни сестер, ни братьев нет. Так что я одна-одинешенька.
Эрин не знала, как закончить этот разговор, и опасалась, что вдруг примется сбивчиво рассказывать о своем отце, о сестренке, которая прожила на свете всего два дня… Да и кто знает, что еще она обрушит на Джордана?
Встав с кровати, она подошла к двери. Может быть, лучше подождать в своей комнате?
Джордан, последовав за ней, коснулся ее плеча.
— Простите. Я не собирался расспрашивать вас.
И вдруг голос — встревоженный и обеспокоенный голос Руна — донесся из-за дверей:
— Сержант, Эрин нет в…
Дверь распахнулась, Рун чуть не влетел в нее, но, остановившись на пороге, стал напряженно всматриваться внутрь, при этом лицо его становилось все более удивленным.
Джордан, стоявший позади Эрин, спросил его:
— Стучаться здесь не принято?
Рун, оставаясь за дверью, быстро овладел собой. На нем все еще была разорванная одежда, в которой он покинул пустыню, но он почти дочиста смыл с себя кровь. Его темные глаза переходили с него на нее; спина падре была прямее, чем обычно, что казалось Эрин неестественным.
Щеки Корцы горели. Хорошо, что священник не пришел на несколько минут раньше.
Джордан застегивал пуговицы на рубашке.
— Простите, падре, но мы с Эрин решили на всякий случай держаться рядом.
— Здесь вы и так всегда рядом. Так что с этим все в порядке. — Рун повернулся на месте, показывая тем самым, что они должны следовать за ним. Спина его при этом оставалась такой же прямой. — Кардинал готов к аудиенции с вами.
22 часа 10 минут
Джордан словно чувствовал волны неодобрения, исходившие от тела падре. Справившись с пуговицами, он заправил рубашку в брюки и следом за Эрин вышел в коридор. Женщина шла, опустив голову и уставившись в пол.
Корца, храня ледяное молчание, вел их сначала по коридору, а потом наверх по винтовой лестнице, на верхней площадке которой их поджидал Амбросе. На его лице при виде их появилось недовольное выражение — возможно, оно было его неотъемлемым качеством. Джордан вспомнил часто повторяемое предостережение своей матери:
Не строй рожи, а то таким и останешься.
— Когда кардинал придаст аудиенции неформальный характер, — объявил падре Амбросе, останавливая взгляд на Джордане, — не сочтите это за приглашение начать панибратское общение с Его Высокопреосвященством.
— Понятно, — Джордан подкрепил свое слово поднятием левой руки в виде салюта.
Амбросе, сосредоточенно нахмурившись, подвел их к большой двери и толчком распахнул ее.
Джордан, следуя за Руном и заслоняя собой Эрин, перешагнул через порог, не зная, что их ожидает.
В лицо ему пахнуло свежим ветром, что привело его в немалое изумление. После целого дня, проведенного по большей части под землей, он почувствовал несказанное облегчение от того, что вышел наконец из-под земли. Стоун сделал глубокий вдох, словно пловец, вынырнувший на поверхность.
Перед ним расстилался большой, расположенный на крыше сад, освещенный расставленными повсюду масляными, сделанными из глины светильниками, приглашающими глаз задержаться на них, а ноги — подойти к каждому. Джордан принял это приглашение и медленно, ведя за собой Эрин, пошел по саду.
По обеим сторонам тропинок стояли растущие в горшках оливковые деревья, их листья шелестели на ветру.
